Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

К сожалению, как это нередко случалось в начале войны, контрудар 34-й армии не был достаточным образом подготовлен: острый недостаток ощущался, прежде всего, в авиации и средствах противовоздушной обороны. Веских контраргументов встречному удару противника, сумевшему быстро перебросить в район Старой Руссы танковые, моторизованные и авиационные части, не нашли. В результате, как докладывал Сталину член Военного совета 34-й армии бригадный комиссар И. П. Воинов, к 20 августа она, «потеряв больше 50 % убитыми и ранеными, была настолько деморализована, что побежала беспорядочно». Армия потеряла почти всю артиллерию, из 86 тысяч человек в строю к 28 августа осталось, согласно этому донесению, лишь около 20 тысяч.

«Нужно сказать, — писал по этому поводу бывший командующий фронтом генерал армии П. А. Курочкин, — что незавершенность контрудара наших войск под Старой Русой объясняется не только слабым их прикрытием с воздуха, но и тем, что управление соединениями, особенно в 34-й армии, оказалось далеко не на должной высоте».

В результате и родилось решение Верховного главнокомандующего, потерявшего веру в местное военное руководство, жесткой рукой своих уполномоченных обеспечить благоприятный перелом на этом направлении.

Первое донесение Верховному главнокомандующему Булганин, Мехлис и Мерецков отправили на следующий день после прибытия на Северо-Западный фронт. Обстановку, сложившуюся здесь, они оценили как «крайне неблагополучную». В результате нового прорыва немцев 8 сентября был захвачен Демянск, противник, распространяясь на север, вышел на тылы 27, 34 и 11-й армий. Создалась угроза Валдаю и тылам Новгородской оперативной группы. Между тем фронт был ослаблен: большинство дивизий крайне малочисленны, отсутствовали танковые части. Остро требовались хотя бы танковая бригада и три батальона и одна свежая стрелковая дивизия. «Командующий фронтом Курочкин (лишь за две недели до этого сменивший генерал-майора П. П. Собенникова. — Ю. Р.) еще не овладел обстановкой. Штаб фронта (его возглавлял генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин. — Ю. Р.) не знает точного расположения дивизий и их действий», — завершали уполномоченные Ставки свой доклад.

Обстановка настоятельно требовала стабилизировать линию фронта, укрепить позиции и не дать врагу пробиться к Вышнему Волочку, откуда он мог бы обойти советские соединения, стоявшие у реки Волхов. Больше всего прибывших из Москвы, по воспоминаниям Мерецкова, тревожил левый фланг 11-й и весь участок 34-й армий. С одной стороны, именно здесь, в сравнительно сухом месте на пути в Крестцы, Валдай и Бологое, можно было с наибольшей вероятностью ожидать очередного удара немцев. А с другой — у штаба фронта как раз с командованием 34-й армии и не было связи.

Второй эшелон штаба армии был обнаружен 11 сентября в тылу фронта недалеко от деревни Заборовье. Здесь оказались командарм-34 генерал-майор K.M. Качанов и начальник артиллерии армии генерал-майор артиллерии B.C. Гончаров. «Оба они, — пишет маршал Мерецков, — ничего толком о своих войсках не знали и выглядели растерянными».

Свои мемуары полководец напечатал четверть века спустя описываемых событий, время, конечно, сгладило их остроту. Не все тогда позволено было и говорить. Что же осталось за рамками воспоминаний? Генерал Качанов был обвинен в том, что вопреки приказу командующего фронтом самовольно приказал отходить с занимаемого рубежа р. Шалковка, р. Полометь, Костьково, Тоболка, р. Пола. Потеряв управление войсками, он бросил их и «позорно ушел в тыл». (На неспособность Качанова руководить столь крупным соединением указывал в письме Сталину член военного совета Воинов, характеризуя его, как «грубого солдафона», который иначе, как с использованием «трехэтажного мата», с подчиненными не разговаривает и многим «бьет морду».) Что касается генерала Гончарова, то он проявил «полную бездеятельность в выводе материальной части артиллерии», к тому же «убежал трусливо в тыл» и двое суток «пьянствовал».

12 сентября уполномоченные Ставки доложили Сталину о результатах расследования действий командования, в том числе и об аресте Качанова. Мерецков лукавит, когда пишет в мемуарах: «Л.3. Мехлис доложил в Ставку о его поведении, и на этом карьера командарма окончилась», — под докладом Верховному стоят подписи всех уполномоченных, в том числе самого Кирилла Афанасьевича. Здесь же Сталину сообщалось о расстреле генерал-майора артиллерии Гончарова.

Пожалуй, в ту войну никто больше не решился без суда расстрелять перед строем генерала. А начальник Главного политуправления, не колеблясь, пошел на это. Вот текст приказа войскам фронта № 057 от 12 сентября 1941 года, составленного лично Мехлисом:

«…За проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал-майора артиллерии Гончарова, на основании приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии».[133]

Документ был оформлен задним числом для придания законного основания личному произволу начальника ГлавПУ РККА. Вот что рассказал автору полковник в отставке В. П. Савельев, бывший свидетелем расстрела генерала Гончарова. По приказу Мехлиса работники штаба 34-й армии были выстроены в одну шеренгу. Уполномоченный Ставки быстрым, нервным шагом прошел вдоль строя. Остановившись перед начальником артиллерии, выкрикнул: «Где пушки?» Гончаров неопределенно махнул рукой в направлении, где были окружены наши части. «Где, я вас спрашиваю?» — вновь выкрикнул Мехлис и, сделав небольшую паузу, начал стандартную фразу: «В соответствии с приказом наркома обороны СССР № 270…». Для исполнения «приговора» он вызвал правофлангового — рослого майора. Тот, рискуя, но не в силах преодолеть душевного волнения, отказался. Пришлось вызывать отделение солдат…

Уже на следующий день Мехлис заинтересовался, насколько сильное впечатление произвела эта крайняя мера. Начальник особого отдела НКВД Северо-Западного фронта комиссар госбезопасности В. М. Бочков доносил уполномоченному Ставки о реакции в 34-й армии на расстрел генерала Гончарова. Большинство присутствовавших при казни ее одобряет, сообщал Бочков. Мол, так Гончарову и надо, давно пора принимать меры, пьяница, оставил армию без артиллерии. Но вот заместитель начальника оперативного отдела штаба армии майор Васильев заявил: «Сегодняшний расстрел меня окончательно убил… Ведь он же не виноват (Гончаров), кто-то бежит, кто-то бросает вооружение, а кто-то должен отвечать».

Кто же это осмелился идти «не в ногу»? Начальник особого отдела пояснял: «Васильев характеризуется с отрицательной стороны как трус. Данные о Васильеве нами тщательно проверяются».

Вопреки утверждению Мерецкова, в эти же сентябрьские дни окончилась не только карьера, но сама жизнь и генерала Качанова. Расправившись с генералом Гончаровым, начальник ГлавПУ дал указание осудить к расстрелу и командарма-34, что военный трибунал и исполнил 26 сентября в присутствии Мехлиса. Автор располагает на этот счет свидетельством полковника в отставке М. И. Скрыгина, служившего офицером для поручений штаба Северо-Западного фронта. В конце 50-х годов генералы Качанов и Гончаров были посмертно реабилитированы.

Приезд столь высокой комиссии из Центра на фронты почти неизменно сопровождался подобными экстраординарными мерами, иначе — по мрачной традиции тридцать седьмого года — инспектирующие рисковали уже на себя навлечь обвинения в мягкотелости.

Достаточно напомнить хотя бы о комиссии Ставки ВГК во главе с Молотовым на Западный фронт в октябре 1941 года, когда угрозу расстрела, нависшую над его командующим Коневым, отвела лишь твердая позиция Жукова. В жертву репутации высоких московских эмиссаров были принесены жизни людей пусть и виновных, но не заслуживавших столь суровой участи.

Лев Захарович взял на себя рассмотрение справок на «скомпрометировавшихся», по его выражению, командиров соединений и частей 34-й армии, подготовленных начальником особого отдела капитаном госбезопасности Белкиным. О результатах рассмотрения свидетельствует отредактированный Мехлисом его (вместе с Булганиным и Курочкиным) доклад Сталину от 24 сентября 1941 года: «Командиры дивизий 33 стрелковой генерал-майор Железников, 262 стрелковой генерал-майор Клешнин и 54 кавалерийской полковник Вальц не справились с командованием во время операций 34 армии в августе и первой половине сентября, проявили безволие, растерянность и неумение управлять частями, в результате чего потеряли дивизии… Нами они отстранены от командования дивизиями. Считаем возможным назначить их на должности командиров полков, чтобы искупали вину (выделенное вписано рукой Мехлиса. — Ю. Р.)».