Крик души - Екатерина Владимирова

Даша с тяжелым сердцем отпускала домой своего единственного друга, с тоской глядя на отдалявшуюся от нее машину. Предчувствовала, наверное, что в школе друзей у нее не будет.

Затем наступила золотая осень, вскоре сменившаяся холодными ветрами, понурыми дождями и раздражающей слякотью. А потом пришла и первая зима ее новой жизни. Рядом с Олегом и Тамарой Ивановной. С теми людьми, которые незаметно стали ей близки, которые решительно, но незримо вошли в ее жизнь.

Первый Новый год в кругу людей, которым небезразлична ты и то, что с тобой происходит.

В гостиной поставили большую ёлку, которую Олег с Дашей ездили выбирать в Подмосковье. Наряжали ее все вместе, втроем, вытаскивая новогодние игрушки из больших коробок, спрятанных по шкафам. Никогда еще они так не веселились, восторженные наступающим праздником. Олег подсаживал девочку на плечи, и она, улыбаясь, надевала на верхушку ели белую звездочку, вешала на ветки игрушки и фонарики.

В тот день девочка чувствовала себя обычным ребенком, с нормальными детскими проблемами и заботами. Она радовалась тому, что, даже если это и не навсегда и больше никогда не повторится, у нее все равно останутся такие замечательные воспоминания. Их у нее никто не отнимет.

А двадцать седьмого декабря, за два дня до новогоднего утренника в школе, мирное течение жизни в их доме было потревожено приездом еще одного домочадца, о котором никто никогда не забывал.

Антон приехал неожиданно, без предупреждения. Они не ждали его на эти праздники. Накануне он звонил и сообщил, что приехать не сможет. Олег грустно улыбнулся тогда, сказав, что, конечно, учеба важнее, и пусть сын приезжает, как только сможет, что его всегда ждут и любят. И что ему очень жаль, что сын пропустит этот Новый год в кругу семьи.

И в тот вечер, когда раздался звонок в дверь, никто из троих домочадцев, находившихся в гостиной, не мог представить, кто стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и покусывая губы от нетерпения.

Олег приподнялся с кресла, в котором читал книгу, и, бросив быстрый взгляд на Тамару Ивановну, занимавшуюся платьем Даши к утреннику, тихо проговорил:

— Сидите, я открою.

— Нет, нет, — торопливо возразила женщина и, отложив шитье в сторону, сказала, поднимаясь: — Я сама. Тем более, мне нужно нитки взять, эти никуда не годятся, — и пошла открывать дверь.

Олег посмотрел на Дашу, которая, покачивая ножками, сидела в кресле и смотрела на свою обновку.

— Ну, что, — проговорил Олег с улыбкой, — тебе нравится платье?

Даша смущенно потупилась и кивнула. Щечки ее заалели, а глазки засверкали. Первый ее утренник!

— И кем же ты будешь? — поинтересовался мужчина, подперев подбородок рукой. — Что вы с Тамарой Ивановной придумали?

— Ангелом, — тихо проговорила девочка, смущенно опуская голову. — Тамара Ивановна мне еще крылья купила. Чтобы по-настоящему, — добавила она, искрящимися глазками посмотрев на Олега.

Мужчина улыбнулся ей и тут же настороженно посмотрел на дверь. Что-то не слышно домработницу…

— Тамара Ивановна?.. — окликнул он ее, но в ответ получил лишь громкие вздохи и причитания.

Сердце ускорило бег, превратившись в загнанную птичку, рвущуюся на свободу, пульс участился.

Мужчина вздохнул и невидящим взглядом уставился на дверь.

— Тамара Ивановна?.. — с придыханием спросил он, привстав с кресла. — Кто там?..

Он не хотел верить, он боялся. Того, что вот подумает об этом, и его надежды не оправдаются.

Ведь и не должен он быть здесь. Он далеко. В Англии. Не мог он приехать.

Но почему, почему так неистово стучит сердце?.. Словно чувствует, словно ощущает…

— Тамара Ивановна?.. — едва слышно бормочет Олег, откладывая книгу в сторону и двинувшись вперед.

— Антоша!.. — послышался ее изумленно-восхищенный голос. — Антоша! Приехал!.. Приехал, наконец!..

Олег застыл, а потом на негнущихся ногах двинулся дальше. Не может быть, не может этого быть…

— Ну, Тамара Ивановна! — послышался радостный голос молодого человека. — Конечно же, приехал, о чем вы говорите!? Новый год! Как я могу пропустить этот праздник?..

Даша замерла, удивленно вскинув бровки и приоткрыв ротик от изумления, с детским недоверием глядя на то, как дядя Олег нерешительно двигается в сторону двери.

А потом этот голос… И она все осознала.

Не прошло и мгновения, как мужчина бросился в прихожую, оставляя ничего не понимающую девочку, широко раскрытыми глазами зачарованно смотреть себе в спину.

Олег выскочил в прихожую и застыл, прислонившись к дверному косяку. Увидев, но не веря. Все еще не веря… И в горле непривычно першит, комок из эмоций застыл в груди, и сердце грохочет в ушах…

— Антон, — выдохнул он, едва дыша. — Антон!..

Молодой человек отступил от экономки и посмотрел на отца, глаза в глаза.

— Привет, пап, — пробормотал парень, смущенно потупившись. — Не ждали?.. — улыбнулся он.

И Олег, не веря своему счастья, кинулся к сыну, обнимая его и прижимая к себе.

— Сынок, мой сын приехал… — бормотал он, повиснув на его шее. — Приехал!.. Приехал все-таки!..

Антон обнял отца в ответ, крепко сжав его плечи и зажмурившись.

— Ну, пап, — проговорил он ему в волосы, — чего ты?.. Ну!.. Я же не на вечность туда уезжал. На время…

— А мне показалось, что вечность и прошла, — пробормотал тот, стискивая сына, как драгоценность, тяжело дыша и что-то бормоча себе под нос. — Как же я скучал по тебе, сын. Как же я скучал!..

Антон зажмурился сильнее, чувствуя, что в переносице предательски защипало. В груди задрожало сердце, а на языке… соленая влага вместо слов. И все же он порывисто прижимает отца к себе и, почти пряча лицо у того на плече, стискивает зубы.

— Я тоже, пап, — сказал он тихо, с дрожью в голосе, — я тоже.

Всего четыре месяца. Но они, действительно, казались вечностью. И для него тоже.

Он распахнул глаза и, приоткрыв рот, глубоко вздохнул, втягивая в себя воздух.

Дома. Он, наконец, дома! С отцом, с Тамарой Ивановной, которая стоит в шаге от них и плачет.

И вдруг взгляд его невольно упал на маленькую фигурку, застывшую в дверях.

Прижавшись к дверному косяку, щупленькая девочка, смущенно потупив взгляд и непонимающе вскинув вверх темные бровки, смотрела на развернувшуюся перед ней картину встречи отца и сына. Ноги скрещены, руки заломлены за спиной, губки поджаты, а глаза… Черные глаза светятся, — тем чувством, которое так хорошо было известно Антону. Чувством, которое он пытался в себе искоренить, приводя сотни доводов и аргументов, но так и не сделал этого. Ее глазки светились ревностью…