Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2 - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принцесса встала, чтобы вручить Бражелону письмо. Рауль понял, что аудиенция окончена; он взял письмо, поклонился принцессе и вышел.
– Целый месяц! – шептала принцесса. – Неужели я была до такой степени слепа? Неужели он уже целый месяц любит ее?
И, чтобы отвлечься, принцесса немедленно начала письмо к брату, приписка к которому должна была вызвать Бражелона во Францию.
Как мы видели, граф де Гиш уступил настояниям Маникана и дал увести себя до конюшен, где они велели оседлать лошадей; потом по описанной нами выше маленькой аллее они поехали навстречу принцу, который после купанья, свежий и бодрый, возвращался в замок, закрыв лицо женской вуалью, чтобы оно не загорело от лучей уже жаркого солнца.
Принц был в отличном настроении, вызванном созерцанием собственной красоты. Он мог сравнить в воде белизну своего тела с цветом кожи придворных, и благодаря заботам его высочества о своей наружности никто не мог соперничать с ним, даже шевалье де Лоррен. Кроме того, принц довольно успешно плавал, и его нервы после пребывания в холодной воде поддерживали его тело и дух в состоянии счастливого равновесия. Вот почему, завидя де Гиша, галопом ехавшего навстречу на великолепной белой лошади, принц не мог удержаться от радостного восклицания.
– Мне кажется, дело идет хорошо, – заметил Маникан, прочитав благосклонность на лице его высочества.
– А, здравствуй, Гиш! Здравствуй, бедняга Гиш! – воскликнул принц.
– Приветствую вас, монсеньер! – отвечал де Гиш, ободренный тоном Филиппа. – Желаю здоровья, радости, счастья и благоденствия вашему высочеству!
– Добро пожаловать, Гиш! Поезжай справа. Но придержи своего коня, потому что я хочу ехать шагом под этим зеленым сводом.
– Слушаю, монсеньер.
И, последовав приглашению, де Гиш поехал справа от принца.
– Ну, дорогой де Гиш, – сказал принц, – расскажи, что новенького ты знаешь о том ловеласе, которого я когда-то знал и который приударял за моей женой?
Де Гиш покраснел как кумач, а принц покатился со смеху, точно слова его были верхом остроумия. Окружающая принца свита сочла нужным последовать его примеру, хотя не расслышала шутки; все разразились громким смехом, который полетел до самых последних рядов кортежа.
Де Гиш хотя и покраснел, но не растерялся: Маникан смотрел на него.
– Ах, монсеньер, – отвечал де Гиш, – будьте милосердны к несчастному, не отдавайте меня на растерзание шевалье де Лоррену!
– Как так?
– Если он услышит, что вы смеетесь надо мной, он тоже без всякой жалости станет надо мной насмехаться.
– Над твоей любовью к принцессе?
– Пощадите, монсеньер!
– А все же, Гиш, сознайся, ты строил глазки принцессе?
– Никогда в жизни, монсеньер.
– Ну, признавайся, из уважения ко мне! Признавайся, я освобождаю тебя от требований этикета, де Гиш. Будь откровенен, как если бы речь шла о мадемуазель де Шале или мадемуазель де Лавальер.
Тут принц снова залился смехом.
«Да что же это я играю шпагой, отточенной с обеих сторон? Я раню сразу и тебя, и моего брата: Шале и Лавальер – одна твоя невеста, а другая его будущая любовница.
– Право, монсеньер, – сказал граф, – вы сегодня в отличном настроении.
– Да, я сегодня чувствую себя хорошо. Мне приятно видеть тебя.
– Благодарю, ваше высочество.
– Ты, значит, сердился на меня?
– Я, монсеньер?
– Да.
– За что же, боже мой!
– За то, что я помешал твоим сарабандам и испанским романсам.
– О, ваше высочество!
– Не отнекивайся. Ты вышел тогда от принцессы с бешеным взглядом; это принесло тебе несчастье, дорогой мой, ты танцевал в балете прескверно.
Не хмурься, де Гиш; это тебе не идет, ты выглядишь медведем. Если принцесса смотрела на тебя вчера, то я вполне уверен в том, что…
– В чем, монсеньер? Ваше высочество пугаете меня.
– Она совсем забраковала тебя.
И принц снова захохотал.
«Положительно, – подумал Маникан, – высокий сан не имеет никакого значения, все они одинаковы».
Принц продолжал:
– Но ты наконец вернулся; есть надежда, что шевалье снова станет любезен.
– Почему, монсеньер? Каким чудом я могу иметь влияние на господина де Лоррена?
– Очень просто, он ревнует к тебе.
– Да неужели?
– Я говорю тебе правду.
– Он мне делает много чести.
– Понимаешь, когда ты возле меня, он меня ласкает? когда ты уехал, он меня тиранил. И потом, ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову?
– Нет, монсеньер.
– Когда ты был в изгнании, потому что ведь тебя изгнали, мой бедный Гиш…
– Кто же был виновником этого, ваше высочество? спросил де Гиш, напуская на себя недовольный вид.
– О, конечно, не я, дорогой граф! – отвечал его высочество. – Я не просил короля удалять тебя, честное слово!
– Я знаю, что не вы, ваше высочество, но…
– Но принцесса! Я этого не буду отрицать. Чем, однако, ты провинился перед ней?
– Право, ваше высочество…
– У женщин бывают причуды, я это знаю. Моя жена не составляет исключения. Но если тебя прогнали по ее желанию, то я не сержусь на тебя.
– В таком случае, монсеньер, – сказал де Гиш, – я несчастлив только наполовину.
Маникан, который ехал позади де Гиша, не упуская ни одного слова принца, наклонился к самой шее лошади, чтобы скрыть смех.
– Ты знаешь, твое изгнание внушило мне один план.
– Да?
– Когда шевалье де Лоррен, не видя тебя, преисполнился уверенности, что он царит один, и стал дурно обращаться со мной, то я заметил, что моя жена, в противоположность этому злому мальчишке, очень любезна я добра ко мне, несмотря на то что я ею пренебрегаю; и вот я возымел мысль сделаться образцовым мужем, такой редкостью, таким курьезом при дворе: я вздумал полюбить свою жену.
Де Гиш посмотрел на принца с непритворным удивлением.
– Ах, ваше высочество, вы, должно быть, шутите? – пробормотал де Гиш дрожащим голосом.
– Ей-богу, серьезно. У меня есть поместье, которое подарил мне брат по случаю моей свадьбы; у жены есть деньги, и даже большие, потому что она получает сразу и от своего брата, и от своего деверя, из Англии и из Франции. Значит, мы могли бы покинуть двор. Я уехал бы в замок Вилье-Котере, расположенный среди лесов, и мы наслаждались бы безоблачною любовью в тех же местах, где мой дед Генрих Четвертый упивался счастьем с красавицей Габриель… Что ты скажешь по поводу этого плана, де Гиш?
– Скажу, что он повергает меня в трепет, монсеньер, – отвечал де Гиш, охваченный неподдельным волнением.
– Ага, я вижу, что ты не вынес бы вторичного изгнания.
– Я, монсеньер?
– В таком случае я не возьму тебя с собой, как я предполагал раньше.
– Как, не возьмете с собой, ваше высочество?
– Да, если случайно у меня выйдет размолвка с двором.
– О, монсеньер, все равно я поеду за вашим высочеством на край света!
– Глупец, – проворчал Маникан, наезжая своей лошадью на де Гиша и чуть не выбив его из седла.
Затем, проехав мимо него с таким видом, точно ему не удалось сдержать коня, шепнул ему:
– Да думайте же о том, что вы говорите!
– Значит, решено, – сказал принц, – если ты так предан мне, я тебя увезу.
– Куда угодно, ваше высочество, – радостно отвечал де Гиш, – куда угодно, хоть сейчас! Вы готовы?
И де Гиш со смехом опустил поводья; его лошадь рванулась вперед.
– Минуточку терпенья, – попросил принц, – заедем в замок.
– Зачем?
– За моей женой, черт возьми!
– Как так? – спросил де Гиш.
– Конечно, ведь я же говорю тебе, что это план супружеской любви; мне нужно, значит, взять с собой жену.
– В таком случае, ваше высочество, – отвечал граф, – я в отчаянии, вы лишаетесь де Гиша.
– Что ты?
– Да. Зачем вы увозите принцессу?
– Гм… я замечаю, что я люблю ее.
Де Гиш слегка побледнел, однако изо всех сил старался сохранить веселый вид.
– Если вы любите принцессу, ваше высочество, – вздохнул он, – то вам достаточно одной любви и друзья не нужны.
– Недурно, недурно! – прошептал Маникан.
– Опять тебя охватывает страх перед принцессой, – заметил принц.
– Я уже поплатился, ваше высочество; ведь она была виновницей моего изгнания.
– Боже мой! У тебя отвратительный характер, де Гиш. Как ты злопамятен, мой друг.
– Хотел бы я видеть вас на моем месте, монсеньер.
– Положительно, из-за этого ты так плохо танцевал вчера: ты хотел отомстить принцессе, заставляя ее делать неправильные фигуры; ах, де Гиш, это мелко, я расскажу принцессе!
– Ваше высочество можете говорить ей все, что угодно. Принцесса не возненавидит меня сильнее, чем она ненавидит теперь.
– Та-та-та, ты преувеличиваешь, и все это из-за каких-то двух недель пребывания в деревне, на которые она обрекла тебя.
– Ваше высочество, две недели есть две недели, но когда томишься от скуки, то две недели – вечность.
– Значит, ты не простишь ей этого?
– Никогда.
– Полно, полно, де Гиш, будь добрее, я помирю тебя с ней; бывая у нее чаще, ты увидишь, что она совсем не зла и очень умна.