Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину - Кирилл Галушко

23. Украина снова «горько постона»

Подводя итоги Руины, нельзя не отметить, что в те времена происходит укрепление, наполнение мощным эмоциональным смыслом слова Украина. Если до Хмельницкого, как мы говорили, в восприятии элиты и православного народа восстанавливались подзабытые киево-русские корни, то огромные по своей трагичности и масштабности события войн Хмельницкого и Руины оживили «запасное», или «параллельное», название, ставшее в тот момент более актуальным, чем древнерусские летописные предания.

Ассоциативная связь понятий «Украина» и «Казатчина» (полного риска пограничья) очевидна. Но теперь «казацкая Украина» распространилась на все Приднепровье, Левобережье и Правобережье, Подолье, Волынь, Киев — всюду, куда пробивалась казацкая сабля. «Украина» покрыла мощным слоем актуальных эмоций, переживаний и трагедий «древнерусские впечатления». На политическом уровне «Русь» жила, но постепенно в восприятии гетманов ее давнишние пределы срастались с современным им казацким «украинским пространством». Если следовать логике «где казак — там Украина», то в XVII в. «Украина» начала «Русь» постепенно заполнять, происходит синтез, создание образа «казацко-русской отчизны», терзаемой братоубийством. В считанные годы бывшая «милая наша Русь» превращается в глазах людей Руины в самодостаточную патриотическую ценность — «милую отчизну нашу Украину».

Считая Украину новой ипостасью давней Руси, гетманы очерчивают ее территорию в переделах той Руси, за которую воевал Хмельницкий: «от Путивля за Перемышль и Самбор» (Дорошенко) до «Галича, Львова и Перемишля… которые от начала существования местных народов принадлежали русским монархам» (Самойлович).

Как считает российский историк Татьяна Таирова-Яковлева, термин «украинский» по отношению к территории, ранее в церковных и официальных текстах именованной «Малороссия», распространяется с 1650-х годов. Например, Юрий Хмельницкий в 1660 г. в своем письме к киевскому митрополиту писал про «…Украину и другие малороссийские города…». Иван Мазепа в разговоре с дьяком Б. Михайловым в 1701 г. употреблял как синонимы понятия «Малороссийский край» и «Украина». И только когда речь шла о Правобережье, Мазепа использовал исключительно термин «сегобочная Украина». «Малороссия» все больше совпадала с Левобережьем (Гетманщиной), а вот на правом берегу для современников существовала уже только «Украина».

Еще одним важным моментом в ментальности тогдашних украинцев стало распространение в 1670-1780-е годы понятия «отчизна», наполненного соответствующим эмоциональным содержанием. Например, знаменитый кошевой атаман Иван Сирко в письме 1667 г. писал об «Отчизне нашей оплаканной». Про «отчизну матку нашу» писал 24 ноября 1708 г. в своем письме к Мазепе и другой кошевой атаман Запорожской Сечи, Кость Гордиенко. По мнению Татьяны Таировой-Яковлевой, термин «отчизна» в представлении Гордиенко объединял такие понятия, как «украинские города» и «люди малороссийские». Существование четкого разделения в представлениях казацкой старшины между «отчизной» (Малороссией или Украиной) и Московским государством нашло свое отражение и в идее «княжества Руського», которую мы уже упоминали выше.

«Отчизна» является объектом верности и любви, постепенно заменяя исторически предшествующую верность и преданность феодальному сюзерену. Это понятие является первым шагом к дальнейшему представлению о «национальных интересах». Последние — не персонифицированы, т. е. не связаны с конкретным человеком, а являют собою интересы сообщества людей, живущих на определенной территории. Их могут реализовывать разные люди. Это является принципом, отличающимся от феодальной эпохи, когда всю систему приоритетов вассалов формировал монарх-сюзерен. Поэтому теперь возникала почва для возможного конфликта между интересами «отчизны» и «сюзерена». В соседней России представление об «отчизне» сформировалось лишь к концу XVIII в., и это многое нам объяснит в вопросе о том, почему Мазепа мог для одних оказаться «героем — защитником отчизны», а для других — «изменником государю Петру І». Его мотивы могли быть просто не понятны тем, кто организовывал ему анафему и награждал «орденом Иуды», — и еще нескольким поколениям их потомков.

А теперь уместно вернуться к вопросу об украинском языке. Какой он был в эпоху Хмельницкого разговорный и живой, а какой литературный и книжный? Тут уж, извините, желательно некоторое знакомство с современным украинским языком — чтобы сравнить с древним.

Приведем пару примеров.

Из рукописи 1690 г. (правописание нынешнее): с симпатией автора произведения к польскому королю, воюющему против турок (только-только Ян Собесский помог своими поляками и казаками австрийскому цесарю отбить у османов Вену):

Кролю славний, додай слави,Не борони переправиНам, козаком-небораком,Пойти ік тим (з) паном-ляхом.Юж, гетьмане, наша ниваДостигає, будуть жнива:Зеленая весна іде,Козакові служба буде.Ідуть з Низу запорожціДо короля його мосці!Ідіть з нами, задніпряни,Потішайте християни![35]

И еще один отрывок из несколько более раннего и не самого оптимистического стихотворения «Лямент людей побожних, що ся стало в Литовской земли…» по поводу реалий Руины. Интересно, что в стихотворении речь идет о «Руси», причем упоминаются те ее части, которые уже 100 лет пребывают под властью польской короны (Подолье и Волынь), но называются они в произведении «Литовская земля» (жива еще память о Великом княжестве.). В конце автор обещает католикам-«папежникам» возмездие от царя Алексея Михайловича. Здесь есть и Русь, и Литовская земля, и Московия (в лице царя) — но заметно, что это то время, когда Москва не ощущалась исторически ближе, чем Литва, хотя и были симпатии к православному царю.

Брани бовем днесь умножишасяИ мечи на шии наши изострищасяБрат брата убивает,И самого отца кров проливает;Ненависть междособная,Изрещи неудобная;Точатся кровю потоки,Падают невинные отроки,Юноши, младенци, немовлятка и девы,Отцеве и матки зостают удиве;Едных в неволю побырают,Другие от меча и голодною смертю помирают.Некогда страна была славнаИ всем неприятелем ужасна,А тепер вся паде мечем,Междусобным сечем.Бо все окрест вразе ликують,Веселятся и погибели нашей триумфують, —Видячи всю обнаженнуИ вконець спустошенну…Подолле плаче, рыдая,Волынь стогне, вздыхая,Чад своих заколанныхИ до вщадку в неволю забранных:Бо тысяча тысячей и тми их падошаОт меча и во плен отидоша,Же земля стала пуста,Перед тим наддер бувши густа;Грады бовем все сожжены,А живущие в ных звнутр сотренны.О горе, горе оставшим,Блудом и бедом вящшим!..А вы, папешници горделивыи,Яри-сте и гневливыи!Русь вас не боится,Токмо верою щитится…Но Бог мысль вашу превратиИ болезнь их на главу вашу обрати,Иже ров изкопасте,Сами в он впадосте:Бо дарованый нам от Бога цар православный…Той вашу гордость сотре;И, если ся не обачите,И до конца главы ваши яко змиевы…Которому сам, спасителю-Христе, помози,Яко верному царю —Нашему благочестивому Алексию,Великому государю[36].

Вопрос к тому, кто имеет некоторое знакомство с украинским: какой текст написан на украинском языке? Очевидно, что оба: один (первый) почти сразу понятный и почти идентичный современному даже по прошествии 300 лет, второй — книжный, литературный, в корне — церковнославянский, со слоем украинской лексики и падежных окончаний. Полонизмы есть и там, и там. Правда, сейчас бы второй текст назвали суржиком — смешанным с русским. Но, отметим, знакомство с живым русским у автора стихотворения (как и у большинства тогдашних украинцев) вряд ли имело место. Знаком был церковнославянский, язык старой русской литературы и священных текстов. Но в него активно вмешался тот разговорный и живой, на котором написан первый стишок (видимо, казацкая песня).

Дальнейший выбор творцов украинского литературного языка уже в конце XVIII-ХІХ вв. состоял в том, какой образец избрать — разговорный или книжный. И какой язык делать стандартным — не только в литературе, но и в реальной украинской жизни. Но об этом будет сказано ниже.

И добавлю еще один текст того же времени (правда, менее украинизированный, чем второй) на том же книжном языке. Вопреки ожиданиям от подобной (с виду — русской) лексики, это отнюдь не радость по поводу прихода московитов-единоверцев, а на оборот: плач православного автора о гибели Польши: «Глаголет Полща о бывшей храбрости и пленении своем…». Московиты тут фигурируют в качестве «скифов». У Польши (Речи Посполитой) трое детей — ляхи, русь, литва, и двое братьев (видимо, ляхи и литва) сошлись в сече с третьим (видимо, с русью).