Время предательства - Луиза Пенни

Компаньон Франкёра по ланчу разрезал пополам и намазал маслом теплую булочку.

Франкёр знал, что восхождение его собеседника не было легким. Но оно состоялось. От незаметного работника на плотине залива Джеймс до одного из самых влиятельных людей в Квебеке.

В первую очередь он стремился к власти. К созданию рычагов влияния. Использованию их. Изъятию у других.

– Вы хотите сказать, что Господь на нашей стороне? – спросил его собеседник, явно забавляясь.

– И везение, – добавил Франкёр. – Усердная работа, терпение, план. И везение.

– Так, значит, везение навело Гамаша на то, чем мы занимаемся? Везение предотвратило в прошлом году разрушение плотины? – Разговор принял новый оборот. Прежде теплый голос зазвучал жестко. – Мы работали над этим много лет, Сильвен. Несколько десятилетий. А вы все провалили.

Франкёр понимал, что следующие несколько минут будут критическими. Он не должен проявлять слабость, но и в противоборство вступать нельзя. Поэтому он улыбнулся, взял свою булочку и разломил ее пополам.

– Вы, конечно, правы. Однако, по-моему, мы и тут получили знак свыше. Плотина как цель всегда вызывала сомнения. У нас не было уверенности, что она обрушится. К тому же, если бы план удался, энергетика региона понесла бы такие потери, что ее пришлось бы восстанавливать долгие годы. Так гораздо лучше.

Он посмотрел на окно высотой во всю стену, за которым падал снежок.

– Я убежден: нынешний план гораздо лучше, чем первоначальный. У него громадное преимущество в том, что все произойдет на виду. Не бог знает где, а прямо здесь, в центре одного из крупнейших городов Северной Америки. Подумайте о визуальном эффекте.

Возникла пауза. Оба представили, как это будет.

В их воображении это был не акт разрушения, а акт творения. Они будут творить ярость, гнев непреодолимой силы. Взрыв котла. И это приведет к призыву действовать. А для действий понадобится лидер.

– А Гамаш?

– Его можно списать со счетов, – ответил Франкёр.

– Не лгите мне, Сильвен.

– Он изолирован. Его отдел в руинах. Он лично уничтожил его сегодня. Союзников у него не осталось, а друзья от него отвернулись.

– Гамаш жив. – Собеседник Франкёра подался вперед и понизил голос. Но не для того, чтобы скрывать то, что собирался сказать, а чтобы не осталось сомнений в его словах. – Вы убили так много людей, Сильвен. Почему вы медлите с Гамашем?

– Я не медлю. Поверьте мне, я только и мечтаю о том, как бы от него избавиться. Но даже те люди, которые больше не лояльны к нему, станут задавать вопросы, если его труп вдруг выловят в Святом Лаврентии или если его собьет машина. Мы уничтожили его карьеру, его отдел. Мы уничтожили доверие к нему и сломили его дух. Убивать его нет нужды. По крайней мере, пока он не подошел слишком близко. Но он никуда не подойдет. Я его отвлек.

– Как?

– Я довел человека, который ему небезразличен, до края. Гамаш отчаянно хочет спасти…

– Жана Ги Бовуара?

Франкёр замолчал, удивленный тем, что его собеседнику известно имя инспектора. Но тут ему пришла в голову еще одна мысль: не следит ли его собеседник за ним, пока он следит за Гамашем?

«Это не имеет значения, – подумал Франкёр. – Мне скрывать нечего».

И все же он насторожился. Его внутренний часовой заступил на пост. Франкёр знал, на что способен он сам. Даже гордился этим. Считал себя полководцем, который не уклоняется от трудных решений. От отправки людей на смерть или от приказов убивать других, что было неприятно, но необходимо.

Как Черчилль, позволивший бомбить Ковентри. Принесший в жертву немногих ради большинства. Франкёр ложился спать с мыслью о том, что он будет не первым полководцем на таком пути. Ради большего блага.

Человек, сидящий напротив него, пригубил красное вино, глядя на Франкёра поверх бокала. Франкёр знал, на что способен он сам. И знал, на что способен его собеседник и что он уже сделал.

Сильвен Франкёр насторожился еще больше.

Арман Гамаш нашел толстые, в кожаных переплетах регистрационные книги прихода именно там, где показал священник. Он вытащил две из пыльной стопки и одну из них, относящуюся к 1930-м годам, положил на стол перед собой.

В кабинете было холодно и сыро, и он снова надел куртку. А еще он был голоден. Стараясь не замечать урчания в животе, он надел очки и принялся листать книгу с ее рождениями и смертями.

Франкёр вонзил нож в мягкое тесто с запеченным в нем лососем и увидел многослойную рыбную начинку розоватого цвета и свежую зелень. С теста стекали лимонный сок и эстрагонное масло.

Он подцепил вилкой кусочек рыбы. Его собеседник тем временем поглощал тушеную баранью ножку с чесноком и розмарином. Между ними на столе стояла тарелочка с зеленой стручковой фасолью и шпинатом.

– Вы не ответили на мой вопрос, Сильвен.

– Какой?

– Старший инспектор и в самом деле подает в отставку? Он выкидывает белый флаг или пытается задурить нам голову?

Франкёр снова опустил глаза на аккуратно сложенный лист бумаги на столе – расшифровку сегодняшнего разговора в отделе Гамаша.

– Я начал говорить, что, на мой взгляд, это не имеет значения.

Его собеседник положил вилку и прикоснулся льняной салфеткой к губам. Ему удавалось выдавать изнеженные манеры за мужественность.

– Но вы не объяснили, что имеете в виду.

– Я имею в виду, что он опоздал. Мы абсолютно готовы. Нам нужна только команда от вас.

Вилка Франкёра остановилась над тарелкой, взгляд устремился на собеседника.

Если приказ будет отдан сейчас, то от того, что задумывалось десятилетия назад, их отделяют всего лишь минуты. То, что началось с разговора шепотком двух молодых идеалистов, заканчивалось здесь. Тридцать лет спустя. Их волосы за это время поседели, на руках появились пигментные пятна, а на лицах – морщины. Они теперь пользовались серебряными приборами и льняными салфетками, пили красное вино и вкушали великолепную еду. И закончиться все должно было не шепотком, а громким взрывом.

– Скоро, Сильвен. Осталось всего несколько часов, возможно, день. Мы придерживаемся плана.

Старший суперинтендант Франкёр, как и его собеседник, знал, что власть получают те, кто проявляет терпение. Ему нужно лишь еще немного второго, чтобы добиться первого.

Они все были здесь.

Мари-Виржини.

Мари-Элен.

Мари-Жозефин.

Мари-Маргерит.

И Мари-Констанс.

Он нашел запись об их рождении. Длинная череда имен под фамилией Уэлле. И он нашел записи об их смертях. Исидор, Мари-Ариетт и их дети. Констанс, конечно, еще не успела попасть в скорбный список, но скоро и ее имя появится. Рождение, потом смерть. И книгу можно будет закрыть.

Гамаш откинулся на спинку стула. Несмотря на царивший здесь беспорядок, комната производила успокаивающее действие. Он знал, что причиной тому тишина и запах старых книг.

Старший инспектор положил на место тяжелые книги и вышел из церкви. Его путь к дому священника пролегал мимо кладбища. Поле старых серых камней было частично усыпано снегом, что тоже успокаивало. Снег шел весь день и продолжался сейчас. Не сильный, но непрекращающийся. Большие мягкие хлопья падали почти вертикально вниз.

– Какого черта! – громко сказал себе Гамаш и сошел с дорожки, тут же утонув в снегу и набрав полные ботинки.

Он с трудом продвигался вперед от надгробия к надгробию, иногда проваливаясь по колено. Наконец он нашел их.

Исидор и Мари-Ариетт. Бок о бок. Их имена навечно запечатлены в камне. Мари-Ариетт умерла такой молодой, по крайней мере по сегодняшним меркам. Немного не дожила до сорока. Исидор умер глубоким стариком. Немного не дожил до девяноста. Пятнадцать лет назад.

Старший инспектор попытался счистить снег с надгробий, чтобы прочесть остальные имена и даты, но снега было слишком много. Он огляделся, потом вернулся на дорожку тем же путем, каким пришел.

Увидев приближающегося священника, Гамаш окликнул его.

– Нашли, что искали? – спросил отец Антуан.

Голос его теперь звучал более дружелюбно. Вероятно, священник больше страдал от низкого содержания сахара в крови, чем от дурного характера или хронического разочарования в Господе, который зашвырнул его сюда и забыл о его существовании.

– Вроде бы нашел, – сказал Гамаш. – Хотел посмотреть на могилы, но там слишком много снега.

– Я принесу лопату.

Через несколько минут отец Антуан вернулся с лопатой, и Гамаш расчистил дорожку к надгробию, потом скинул снег и с надгробия.

Мари-Виржини.

Мари-Элен.

Мари-Жозефин.

Мари-Маргерит.

И Мари-Констанс. Дата ее рождения уже была выбита, но дата смерти пока отсутствовала. Предполагалось, что ее похоронят вместе с сестрами. В смерти как в жизни.

– Позвольте спросить, mon père, – сказал Гамаш.

– Oui?

– Можно ли сфальсифицировать похороны? И запись в книге?

Этот вопрос ошеломил отца Антуана.

– Сфальсифицировать? Зачем?