Страшная сказка - Елена Арсеньева

– Почему?

– Потом что, когда утром начнется шум-крик по поводу этого дачного убийства, он нас непременно заложит. Вы-то со своим Родионом, возможно, успеете скрыться, значит, заложит он меня. Водила слышал, как вы меня Сергеем называли. К тому же у меня были приводы, мое описание и фотка есть в ментовском компьютере. Очная ставка, опознание. Я задержан по подозрению в убийстве. Но если вы думаете, что я его возьму на себя, значит, вы в школе жизни учились отвратительно. Не проще ли будет и меня заодно прикончить – прямо сейчас? Чтоб не рисковать!

Ольга спрятала руки за спину.

– Берите, берите! – настаивал Серега, насильно возвращая ей пистолет. – Ну! Или вы думали, убивать Равиля возьмусь я? На мокруху не пойду, извините. Сумма не та.

– А какая должна быть сумма? – глухо спросила Ольга.

– Столько не бывает.

– Понятно…

Опять навалилась усталость, тупая усталость. Она опустила голову, чувствуя себя, как никогда, несчастной, никчемной, ни на что не способной. И в то же время горел в душе какой-то холодный, словно бенгальский огонь. Ольга знала: если нечего будет делать, она выстрелит… убьет… она сможет. Конечно, не всех свидетелей, как в американском триллере, но Равиля, чтобы спасти Родиона, – да. Это внушало разом и ужас, и решимость. Надо бы стыдиться себя, а стыдно почему-то не было.

– Не наклоняй голову, – вдруг яростно сказал Серега – так яростно, что Ольга изумленно на него вытаращилась:

– Почему?

– Да у тебя слезы сразу катятся будто на колесах! Не наклоняй голову! Стой здесь и молчи. Постарайся, чтоб тебя никто не заметил. Я пойду посмотрю, как можно подобраться к дому. Отдай пистолет, а то натворишь невесть чего! И не дергайся, ясно? Вернусь минут через пятнадцать.

Он ушел.

Ольга стояла, бессильно свесив руки вдоль тела. Ее качало от усталости. Посидеть бы, но на чем? В конце концов она не выдержала и села прямо на землю. Опустила голову на озябшие коленки, но Серега оказался прав: слезы только того и ждали. Пришлось поднять голову и уставиться в темное небо. И тут она увидела, какая светлая, звездная выдалась ночь.

Ночь, тайн созданья не тая,Бессчетных звезд лучи струя,Гласит, что рядом с нами – смежностьДругих миров,Что там – края,Где тоже есть любовь и нежность,И смерть, и жизнь…

И смерть, и жизнь. Любовь и нежность. И смерть, и жизнь! Любовь…

Не помогло, не помогло смотреть вверх. Слезы лились и лились, звезды расплывались, таяли, очертания созвездий причудливо перетекали одно в другое. Вдруг одна звездочка стронулась со своего места.

Падающая звезда! Впервые в жизни Ольга увидела падающую звезду! Надо скорей загадать желание.

– Пожалуйста, пожалуйста, – забормотала она, от невероятного волнения растеряв все слова. – Пожалуйста!..

Звезда в вышине, словно бог в небесах, должна почуять ее самое страстное желание! Должна его исполнить!

Как-то сами собой высохли слезы, и Ольга вдруг увидела, что звезда вовсе не летит вниз, оставляя за собой зыбкий светящийся свет, а, ритмически пульсируя, движется с запада на восток. Это была не звезда, а спутник…

Разве спутник может выполнить ее самое заветное желание?!

Ольга в отчаянии уронила голову на колени.

– Уснула? – послышался рядом оживленный шепот, и Ольга чуть не подскочила с криком ужаса. – Тихо, тихо, свои. Ну вот что, подруга. Нашел я местечко, где можно форсировать забор, но там эти сукины сыны и дочери шныряют беспрерывно. Надо привлечь их внимание сюда, к воротам, а лучше вообще постараться сделать так, чтобы Равиль из дому вышел и собак привязал. Тем временем я залезу в дом и найду твоего этого… как его…

Серега прекрасно знал, как зовут Родиона, но по какой-то непонятной Ольге причине избегал называть его по имени. Впрочем, сейчас это было не суть важно.

– Погоди, – растерянно пробормотала она, – ты имеешь в виду, что я должна отвлекать собак и Равиля? Но как? Каким образом?

– Задача поставлена, – сказал Серега, снова растворяясь во тьме, – цель ясна и понятна. Наше дело правое, мы победим!

Это было очень легко сказать…

Егор Царев

Май 2001 года, Агадир – Марракеш

В автобусе он устроился сзади – последнее сиденье можно было назвать скорее диваном, и тут Егору было куда примостить поврежденную ногу. А главное, весь автобус теперь просматривался насквозь, и этой парочке, сидевшей где-то посерединке, никак было не укрыться от глаз Егора.

Выехали очень рано, в семь часов. Трапезная отеля была в эту пору почти свободна и от посетителей, и от еды, обслуга слонялась сонная, фокусник-жулик не появлялся; перекусили презираемыми булочками и чайком, вот и весь завтрак. А солнце уже шпарило так, словно и не заходило никогда. Африка, что же вы хотите!

Африка ужасна, да-да-да,Африка опасна, да-да-да,Не ходите в Африку, дети, никогда! —

вдруг забубнило в голове Егора неведомо чьим забавным голоском.

В Африке акулы,В Африке гориллы,В Африке большие злые крокодилыБудут вас кусать, бить и обижать.Не ходите, дети, в Африку гулять!

Он сам не ожидал, что эта древняя чепуха так прочно вбилась в сознание.

В Африке разбойник,В Африке злодей,Гадкий и ужасныйБармалей.Он бегает по АфрикеИ кушает детей —Гадкий, нехороший,Страшный Бармалей.

Дальше там шло что-то про Танечку и Ванечку, которые не послушались маму и папу и побежали в Африку. Здесь и настал им полный звиздец… А ведь, помнится, выходила к ним горилла, им горилла говорил-ла, говорил-ла им горилла, пригова-ривал-ла…

Предупреждала, короче.

Егор вскинулся. Эх ты, а ведь он задремал под непрекращающуюся бубниловку Константина Васильевича, который рассказывает про диковинное дерево аргана́, которое растет исключительно только в этом районе Марокко и, что характерно, не поддается искусственному насаждению, оттого и является огромной редкостью. Оно жутко колючее, вроде нашей облепихи, вручную собирать его ягоды, из косточек которых потом делают бесценное масло, совершенно невозможно, ну и хитрые мавры издревле пользуются помощью коз и верблюдов, которые эти ягоды съедают, а косточки… нет, не выплевывают, но все равно оставляют на земле. И вот небрезгливые арабы их подбирают. Промывают, очищают, а потом делают масло, которое считается непревзойденным косметическим средством. А женщине, известно, без разницы, чем намазать свою физиономию, если вслед за этим ей будет обещана неземная красота!

Женщины ведь куда смелее мужчин. Разве мужик решится, к примеру, вытерпеть уколы стремительно движущейся иглы в такое чувствительное местечко, как губы, лишь для того, чтобы губы эти сделались красивее, казались более пухлыми? Да пусть они идут в сад, скажет нормальный мужчина, меня и мои губы устраивают. А женщины – они храбрющие! И при этом такие доверчивые… Вот, к примеру, Надюшка – та, настоящая Надюшка – в глаза раньше Егора не видела, а доверилась ему. Тело свое доверила, красоту свою. Начала-то она не сразу с татуировки на попке, а прежде попросила увеличить ей губки, более красивую форму им придать. И в самом деле, губы у нее раньше были никакие. Можно сказать, их просто не было. Егор ее так и спросил:

– Где ж вы были, когда бог людям губки раздавал?

Она не замедлила с ответом:

– В очереди за глазами стояла.

Да уж, глазами ее господь не обделил. И умом. Это же надо – так ответить! Егор частенько западал на своих клиенток, но только на таких, которые умели сказануть. И его сразу потянуло к этой женщине. А потом, когда он начал работать… Происходит это так: клиентка лежит на хирургическом столе, ты над ней наклоняешься, и локоть твой воленс-неволенс упирается ей, пардон, в грудь. Короче, нарисовал он ей новый контур рта, обработал губки лидокаином, включил машинку, начал рисовать, верхнюю губу сделал, на нижнюю перешел, и тут ротик у нее начал дрожать неудержимо, в точности как будто она заплакать собралась.

Егор испуганно отдернул руку:

– Больно?

И тут она начала хохотать. Лежит на его столе и вся трясется от смеха.

– Что?! – спрашивает он, думая, что у клиентки истерика.

А она в ответ:

– Ой, извините! Просто я подумала, сколько же сисек этот локоть перещупал!

Матерь божия… Когда лежит перед тобой тургеневская барышня и говорит непристойности – это так заводит! Егор еле смог усмирить себя и не наброситься на даму до окончания работы. Ну а уж потом… потом еще неизвестно, кто на кого набросился. Жаль только, что им нельзя было в первый день целоваться: губки-то у красотки все проколотые, больно!

Ох, как она завела его, как надолго завела!.. Отчего кажется, что не было у него такой женщины ни до, ни после? И видеть сейчас в просвете между креслами, как ее темно-рыжая голова лежит на плече другого, как этот другой иногда поворачивает свою белобрысую башку и дышит ей в волосы, чуть касаясь их губами и улыбаясь при этом от счастья…