Законы баланса (СИ) - Некрасова Алиса

Вдруг телефон её завибрировал, зазвонил, и сама не понимая почему, Моя в спешке соскочила на пол и двумя прыжками достигла брошенный на кровати смартфон.

— Ало! — запыханно приняла она вызов. — Эдвард?

Но голоса новоиспеченного коллеги она не услышала.

— Спасибо, — ровно прозвучало в трубке, и звонок резко оборвался.

— Да иди ты к черту, Ацель! — разулыбалась Мия в слезах и зарылась головой в подушки.

Как-то накануне студенческого фестиваля Эдвард ошарашил Авеля новостью о том, что Пенни пригласила на празднике. Конечно, для юноши это было чем-то необыкновенным и в плохом и в хорошем смысле, ведь, после того случая в гостиной, они совсем перестали видится и о жизни друг друга узнавали лишь из историй миссис Уоткинс, а такой неожиданный интерес со стороны холодной девушки вызывал подозрения.

— Она либо действительно раскаивается, либо собирается тебя убить! — пошутил пришелец. — И ты пойдёшь?

Эдвард в смятении пинал носком «конверсов» тяжеловесных камень, силясь сдвинуть его хотя бы на миллиметр. Разговор этот происходил в пасмурный, но безветренный день у стеклянных дверей торгового центра. Студент до последнего оттягивал его, потому что чувствовал за собой вину, и вот почему именно сейчас вместе с желанием ударить камень он внезапно поставил друга перед фактом.

— Я, конечно, согласился, но… — Эдвард спрятал кулаки в карманы куртки. — Я и с тобой хочу пойти.

— А я не хочу! — отрезал Ацель.

— Как?! Мы же собирались…

— Собирались! — согласился тот. — Но ты же знаешь, что для меня будет в тягость быть частью грязной толпы подростков! Поэтому, — похлопал он бледного юношу по плечу, — сделай мне одолжение — избавь меня от этой пытки!

Эдвард покосился на кожаную перчатку слева от него, как на странного прыгающего таракана, которого он не имеет воли смахнуть.

— Э… — протянул он немного оскорбленно. — Ты уверен?

— Полностью!

— А вот я что-то теряюсь…

— И куда же запропастилась твоя бессмертная любовь?! — поэтично вздохнул пришелец и закончил тем, что отговаривать или настаивать на чем-либо не станет, что это его жизнь, его выбор, а в делах любовных он разбирается только с самых корыстных и эгоистичных сторон, поэтому наставлений духовных сегодня звучать тоже не будет.

На самом деле в последние дни Ацель стал в разы веселее и почти не поддавался депрессии. Эдвард это подметил и мысленно поругался на себя за то, что совсем перестал уделять время себе любимому.

— Что ж, твоя правда, — заключил он.

Хорошее настроение Ацеля вязалось с вернувшейся к его душе и сердцу сверкающему лучу будущего, которое теперь, как уверовал он, у него никто не отнимет. «На моём веку ни разу не было такого, чтобы носитель «Эвэи» взял под контроль паразита», — сказал ему Беда, когда он сумел телепортироваться на дракона и прихватить с собой врага. «Эвэй», — вот какого именование паразита, поселившегося в его теле, пытающегося взять под контроль его разум. Да, тот страшный день навсегда изменил сондэсианца, внушил ему уверенность в то, что кровь «древних» поможет плоти и духу противостоять этой мерзости внутри него. Так и получалось. Втихоря от всех пришелец тренировался в способности, которую он обозвал «психокинезом», хотя если докапываться до сути, термин этто не охватывал всего умения. Так, психокинезом в парапсихологии принято обозначать способность человека одним только усилием мысли оказывать воздействие на физические объекты. Ацель же умел расщеплять и смещать атомы не только посторонних предметов, но и своего собственного тела. Таким образом, этой своей сверхсилой он не уступал Целителю, а в чем-то даже его превосходил. Хотя, конечно, в эту пору навык его пока ещё был слабоват. Зато Ацель полностью избавился от болезненных приступов и страха смерти. Как только они подступали к нему с головной болью и жаром по венам, он притуплял их, и они быстро отступали. Он мечтал стать сильнее. Помниться, как-то Эдвард сравнил его с супергероем, так почему же ему им не быть теперь, когда на все это есть предпосылки?

Весь день с самого утра перед фестивалем Эдвард был на нервах. Мало того, что это было его первое свидание, так ещё и доказательств тому, что это было именно оно — не имелось. Ацель перенял на себя его волнение, и по отцовски хлопотал в подготовке к знаменательному событию. Настояв на том, чтобы студент подобрал себе наряд по серьёзнее, они перерыли шкаф вверх дном. Перемерив скудный гардероб, Ацель потащил Эдварда в недешевый бутик, игнорируя отчаянное сетование о необходимости научиться экономить, ведь с плотным графиком репетиций, выданных мисс Донсон у него едва остаётся время на учёбу, за которую — не стоит забывать — также надо платить, а о подработке и речи быть не может. И пока он, безызвестный гитарист, зарабатывает славу, кому-то (и тут проскользил жирный намёк на одного бездельника-пришельца) придётся зарабатывать деньги или отыскать высокооплачиваемое дело, а лучше — несколько.

Как назло все костюмы либо плохо сидели на Эдварде, либо «плохо сидели на Эдварде» в глазах Ацеля. «Ты похож на лакея», — смеялся он. Зато стоило пришельцу примерить самую чудаковатую вещь, как к нему приковывали восхищённые взгляды.

В конце концов, положившись на сомнительный вкус сондэсианца, они порешили остановиться на вычурном фраке и нелепом галстуке-бабочке.

В парке «Соцветие» стояла большая сцена, к которой спускались предлинные ступени, каждая из которых — широка настолько, что на ней одновременно могло толпиться человек пять. С правого и левого боку размещались отдельные платформы, специализированные для сидения. Благодаря этому люди могли восседать на высоте, любуясь большими концертами и любительскими выступлениями, не мешая остальным передвигаться по парку. Из вышесказанного очевидно, что в парке имелись как возвышенности, так и низины, а эта самая сцена как раз таки располагалась на дне «чаши» и затылком своим упиралась в плавную горку, заросшую хвоей. Сойти с этого края — значило скатиться кубарем, переломить все кости и всадить в туловище тысячу палок. К счастью случаи такие были чрезвычайно редки, но не от благоразумия англичан, а от сплоченности зелени, которую трудно миновать, не выводов глаза и не обжегшись крапивой. Такое вот природное ограждение!

На закате дня Эдвард укрылся от людских взоров в беседке, откуда открывался скупой вид на кусочек восходящего каменного изваяния — тех самых исполинских ступеней, которыми заканчивалась южная часть парка и с которых начиналась городская черта. Юноша видел, как разноцветные точки спускаются вниз, объединяются в группы, словно мельчайшие организмы под микроскопом — это молодежь уже занимала места. Из низины доносились звукозаписи, сулившие о скорейшем начале мероприятия.

Наконец явилась она… Пенни Уоткинс направлялась к его беседке с совершенно спокойным видом. Колени бились о подол её обыкновенного светлого платья с подвязанной талией и старомодным буфами. Распущенные, золоченые светом зажигающихся фонарей волосы вяло трепыхались в ритм прогулочному шагу.

Девушка заглянула в беседку и вскинула брови, не скупившись на комментарий по поводу наряда своего компаньона на сегодняшнем вечере:

— Боже, Эдвард! — рассеялась она тихонько, как мышь. — Что это на тебе надето? Ты как школьник, который впервые пришёл на свидание. Ты бы ещё ромашку мне подарил!

На этих словах студент, красная от стыда, выкинул букет ромашек себе за спину — за прутья беседки.

Не было сомнений — свиданием здесь и не пахло.

— Так и зачем ты меня позвала? — сконфуженно наблюдал он за тем, как Пенни без всякого смущения присаживается напротив.

— Я хотела попросить у тебя прощения, — грустно улыбнулась она, смотря собеседнику за плечо, между ветками ограды. С одной стороны её лицо подсвечивал розовый закат, напоминающий оперение фламинго, а на другую — падал бледно-желтый блик фонаря. И вот это двуцветное создание сияло своей красотой менее, чем в полуметре от вырядившегося в невесть что студента с зализанными в тугой хвост волосами и не выражало к тому ни малейшего любовного интереса. Она даже не удостоила его особым вечерним макияжем, однако прелестью своей, бог свидетель, не уступила бы и самой Венере.