Фэнтези-2005 - Ирина Скидневская

— Теплые воды? Здесь? Откуда?

— Из глубин земли. И это мы тоже используем в твоем учении, но позже. А пока начнем урок. Скажи мне, каких животных ты знаешь?

— Ну-у, медведь, лось, рысь, волк, росомаха, заяц, белка, соболь, уж, гадюка, лягушка…

— Стой, стой. Хватит пока тех, кто живет на земле. А в небе и в воде?

— Ну, ерш, сом, налим, щука, ястреб, коршун, соловей, сова…

— Так, ладно. А пока ты добирался до меня, никаких неизвестных тебе зверей не встречал?

— В одной харчевне у хозяина жил маленький зверек, похожий на человечка. Уморительные у него ужимки. Хозяин говорил, что купил его у проезжего купца из дальней страны. И еще хозяин рассказывал, что тот купец говорил про огромных тварей, живущих в реках и озерах на юге его страны, которые одеты в толстую чешуйчатую шкуру, с огромными зубами, на маленьких лапах и со страшным хвостом, ударом которого зверь может сломать ноги человеку. Зверь этот плавает в воде как рыба и может двигаться по суше — правда, не долго.

— Угу… Ну что ж, хорошо. А скажи-ка мне теперь, рассказывала ли тебе Пелагея что-нибудь про воинские ухватки, которые подражают звериным?

— Не только говорила, а и учила. Медвежьему, волчьему, соколиному и гадючьему бою.

— Хорошо. А сам ты как думаешь — что главное в этих боевых приемах?

— Ну, понять, как тот или другой зверь двигается, как бьет, как уворачивается. И самому так двигаться.

— Но ты же не лось и не медведь. Зубов, когтей, копыт и рогов у тебя нет. Как же ты можешь так же двигаться и бить?

— Я имел в виду, что надо двигаться похоже.

— Эх-хо-хо… А что Пелагея-то тебе говорила?

— Что надо стараться почувствовать, как у зверя его внутренняя сила движется и изливается наружу и как ведет себя в бою его истинная сущность. И заставляла наблюдать за разными зверями и даже за рыбами. Да только сколько я за ними не смотрел, а толком осознать токи их внутренних сил так и не смог. Очень уж они другие, не как мы.

— Ну ладно. Вот с этого мы с тобой и начнем — будешь учиться чувствовать токи силы у животных. А для этого тебе надо сначала самому научиться чувствовать и видеть мир так же, как те, кому ты будешь подражать.

— А как это? Мирослав, ты же сам говорил только что, что я не зверь, не птица и не рыба.

— По Промыслу Божьему есть в нас, людях, память глубинная не только обо всех предках наших среди людей, а и о звериных предках наших. Вот я тебя и научу память эту пробуждать. Ну а прежде чем начнем, попробуй догадаться, чем это полезно лекарю?

Дмитрий задумался. Ответ пришел ему в голову довольно быстро:

— Если уж я смогу даже звериные токи внутренних сил ощущать, то уж нарушения в токах сил у человека и подавно почувствую. А значит, и зарождение болезней смогу распознавать раньше!

— Молодец. Да только это не все. Звери ведь тоже болеют и лечатся. И если ты их силы чувствовать научишься, то сможешь понять многие их способы лечиться — какие движения делать, какие корешки и травки есть и когда. И вообще запомни: научишься чувствовать внутреннюю суть живых ли, неживых ли вещей, и они тебе сами о многом расскажут. И посоветуют. Только надо уметь их слышать. Ну а теперь выпей-ка вот это, — и Мирослав протянул Дмитрию небольшую бутылочку, которую достал из-за пазухи своей душегрейки.

Дмитрий с трудом открыл обмазанную смолой плотно пригнанную деревянную пробку и понюхал содержимое. Запах был странный. Резко выдохнув, Дмитрий вылил в рот сразу всю находившуюся в бутылочке жидкость. Сглотнул. Некоторое время ничего не происходило. Потом вдруг резко обострились сразу все чувства. А потом нахлынула слабость. Охнув, Дмитрий на подгибающихся ногах подошел к ближайшему из дубов и сел, прислонившись к нему спиной. Перед глазами все плыло, голос Мирослава доносился словно издали:

— Постарайся четко представить себе любого зверя или птицу, которые тебе нравятся. И пожелай им стать. Воплотиться в него.

И когда сознание уже совсем угасало, перед внутренним взором Дмитрия вдруг появился образ парящего в голубом небе сокола. А в следующий миг он осознал, что видит землю с высоты. Видит совсем иначе, чем человек. И ощутил, что летит! Он был соколом! Его память и сознание жили сейчас в теле гордой могучей птицы. Едва справившись с восхищением, Дмитрий вспомнил, что должен постараться прочувствовать и запомнить, как двигается, что чувствует, как ощущает мир сокол. Едва он обратил внимание на все это, как стал падать. В ужасе он пытался махать крыльями, но лишь завертелся в воздухе. Земля стремительно приближалась…

И тогда Дмитрий отстранил свое сознание от сознания птицы. Сокол выровнял падение, а потом уверенными взмахами крыльев стал набирать высоту. Теперь Дмитрий, словно затаившись в разуме и теле птицы, лишь наблюдал за внутренними ощущениями самого сокола, не делая больше попыток вмешиваться. Так продолжалось довольно долго — Дмитрий в теле сокола дважды охотился, поймав в первый раз полевую мышь, а во второй — неосторожно перебегавшую большую поляну лисицу. Та пыталась сопротивляться, и Дмитрий сполна ощутил, как бьется сокол. Насытившись, он опять парил высоко в небе, наслаждаясь восхитительным чувством полета. А потом вдруг опять потерял сознание и очнулся уже в своем теле. Встал, сделал несколько шагов, словно заново привыкая ходить. И даже дышал он иначе, чем сокол, в теле которого только что кружил под небесами.

Мирослава на поляне не оказалось. И судя по тому, где было солнце, просидел Дмитрий под дубом аж до середины дня.

Подходя к избе, он увидел Мирослава, делающего медленные, плавные движения, непрерывно перетекающие одно в другое так, словно все они были единым движением, только очень длинным и растянутым во времени. Со стороны казалось, что он словно плавает в воздухе. Никак не отреагировав на приход Дмитрия, ведун еще некоторое время упражнялся, затем вскинул вверх руки и произнес: «Слава Творцу!» После чего еще некоторое время Мирослав постоял неподвижно с закрытыми глазами, словно всматриваясь и вслушиваясь во что-то внутри себя. Наконец, шумно выдохнув, посмотрел на Дмитрия и спросил:

— Ну что, кем ты был сегодня?

— Соколом.

— И как?

— Сначала чуть не разбился.

— Сам захотел крыльями помахать небось?

— Ну да.

— Ладно. Потом расскажешь, если захочешь. Ощущения запомнил?

— Кажется, да.

— Ну и славно. Пошли поедим. А вечером будешь отрабатывать известные тебе движения «соколиного боя», только на этот раз постараешься во время их выполнения ощутить себя соколом. Вспомнишь все, что осознал сегодня, и постараешься достичь того, чтобы ощущения во время движения стали как можно ближе к тем, которые у тебя были в теле сокола.

Осень все больше вступала в свои права — дни стали короткими, а ветра холодными. Дмитрий за это время в совершенстве освоил соколиный, медвежий, волчий, заячий и лосиный бой. Мирослав был доволен учеником. А тот уже и забыл, что мог думать о воинском искусстве как о чем-то лишнем и неинтересном. Впрочем, то, чему его учил ведун, и не было собственно воинским искусством.

Сегодня Дмитрий с радостью ждал следующего урока. Но Мирослав повел его не к заповедным дубам, а в сени своей же избы. И, подведя к углу, спросил:

— Что видишь?

Уже приученный внимательно наблюдать за всем, что его окружает, Дмитрий и сейчас со всем тщанием осмотрел угол. И стал перечислять:

— Мох кое-где вылез, топорище старое лежит, посохи наши боевые стоят, паутина под потолком, а на полу стрекоза дохлая.

— Хватит. Для тебя сегодня важен именно паук. В него воплотишься. А это посложнее будет, чем все, чем ты до этого занимался.

— Почему? Разве летать проще, чем паутину плести?

— Ох, учу я тебя, учу, а ты как был дурнем, так и остался! Сколько у паука ног?

— Шесть.

— Балда. Это у стрекозы и кузнечика шесть, а у паука восемь.

— Ну и что? Шесть, восемь — какая разница.

— Не понял еще. Ладно. А сколько у птицы ног и у зайца?

— У птицы две, у зайца четыре.

— Ну?! Нет, зря я на тебя время трачу! Сам посуди: до сих пор ты воплощался в тех животных, у которых четыре конечности. У человека их тоже четыре. И не столь важно, что у птицы две из них крылья, а заяц или волк бегают сразу на всех четырех лапах. А у паука их восемь. Да еще и глаза у насекомых по-другому устроены. А еще для насекомых, как существ маленьких, время течет гораздо быстрее. Поэтому все ощущения для твоего разума будут более непривычными. Так что на этот раз я за тобой присмотрю, а то, не дай Бог, еще умом повредишься. Хотя и не велик он у тебя, а все ж неприятность. А еще может в теле течение силы нарушиться. Ладно, понаблюдай за пауком и обратно в горницу приходи.

Понаблюдав за пауком и даже потыкав в паутину щепочкой, чтобы посмотреть, как паук движется, Дмитрий вернулся в горницу и, выпив очередное снадобье Мирослава, погрузился в мир совершенно иного, чуждого человеку существа. Паучье зрение и впрямь было совсем иным, словно весь мир разбился на кусочки, а потом его склеили заново. И все движения вокруг казались очень медленными. Да и то, как надо шевелить сразу восемью лапками, было осознать крайне тяжело. Разум бунтовал, никак не желая впитывать эти странные чувства, и, не выдержав долго подобного напряжения, отключился.