Мир «Искателя», 1998 № 03 - Борис Воробьев

— Ну что же, — сказал Вирре, — теперь, когда мы победили, можно было бы поделить власть над этой славной землицей, обладая такими сильными талисманами, не так ли? Иначе зачем было собирать все эти славные вещи и бороться с тем, кто добивался того же?

Бор на минуту задумался, непривычные морщины залегли на его лбу. Он бросил взгляд на черное, обугленное пятно на том месте, откуда посох Юмбела сбросил Чернобога в сумрак Туонелы после веков (наверное!) колдовской власти. Затем он быстро развернулся и взял мускулистой рукой хускарла за глотку:

— Видишь ли, Вирре, эти талисманы принадлежат Озерному Краю и неправильно, если один из них уйдет вниз по реке Болотне. С другой стороны, ты рассудил верно — опасно будет, если все они соберутся в одних руках, и в лучшем случае это может стоить жизни сильнейшему, как это произошло с последним владельцем того венца, который сейчас на мне. Поэтому мы поступим так: посох этот сохраним в самом безопасном месте — скроем здесь. Он может обернуться злом в недобрых руках. Знамя, завещанное нам победившими в великой битве предками, отвезем на Йемсалу, волхвам Хоровода Сейдов — в конце концов, оно было создано некогда там, принадлежало им и является великой святыней. Что же до короны — то она будет принадлежать вождям Дингарда: дабы его озерные конунги могли распознавать коварство свартен — она ведь и предназначалась не для волхвов. Думаю, в Поозерье найдется серебро, чтобы утолить жажду почестей у хускарла, воротившегося в родные края с изрядной казной? Ты согласен, Бердекс?

Вирре, уже красный как рак, выдавил из себя бульканье, похожее на слова одобрения.

— Итак, друзья, отыщем роковые расщелины — и в обратный путь! — сказал Бор, обращаясь к остальным. Они двинулись в путь.

… Не прошло и часа, как неподалеку, среди хаоса глыб, образовавших в одном месте целый холм, обнаружились покрытые темным налетом глубокие расщелины. Брошенный в одну из них факел осветил на дне белый зубчатый силуэт, похожий на огромную челюсть.

— Вот откуда, наверное, расползается туман! — сказал Гунн.

Бор поднял посох Юмбела, направив его в глубь расщелины. Несколько мгновений не происходило ничего, затем вспыхнула еще одна молния, ударив внутрь, оглушительный гром пророкотал, и словно какой-то стон послышался из холма — он начал съезжаться внутрь, поднялась туча пыли. Когда она разошлась, расщелины уже не было.

Покинув это место, они отправились обратно.

— Знаешь, конунг, а ведь спасением своим ты обязан своей девушке… Странная она у тебя… — нарушил молчание Вирре. — Когда вы ушли и началась, как видно, эта заварушка, она была на скалах, следила за вами оттуда. В это время мне словно прибавилось ловкости — точно некая сила помогла мне распутать веревки. Я успокоил одного из твоих людей хорошим ударом в глаз, другой в это время что-то делал на берегу. Я собирался поставить парус и предоставить вас своей судьбе. И тут, вижу, спускается девушка. «Ну, думаю, вот и компания мне будет». Однако хотя она увидела, что я свободен и собираюсь уходить, не испугалась, не крикнула подмогу. Наоборот, заспешила, вскочила на корабль и, прежде чем успел ее сцапать, схватила твое знамя (а я и не знал про него) и подала мне. И сказала: «Если ты мужчина — негодяй ты, или праведник — возьми это знамя, поднимись наверх и иди к ним — спаси их или умри вместе с ними мужчиной в борьбе с тем, кто зло всему живому. Ты самый сильный здесь, среди оставшихся — значит, у тебя труднее всего будет вырвать его врагу. Если же нет и ты себе на уме (заметь, она не сказала „трус“) — возьми его и плыви туда, где сможешь похвалиться там, как ловко его раздобыл. Ибо это великий талисман, и он поможет тебе сохранить свою жизнь!» Так она сказала мне, Вирре Бердексу, чья отвага превосходит все, включая жажду богатств! Тем более что именно люди этого проклятого галдера свели меня с треклятыми ожуоласами, принесшими одну неудачу. Поэтому я сделал, как она просила. Но я не уверен, правду говоря, что девушки, ждущие храброго хускарла с богатой добычей в моем Треллеборге, были бы способны действовать таким образом…

Они ненадолго задержались. И секретом Талмы навсегда осталось, где среди развалин древнего святилища схоронил он посох Юмбела… Возвратившись на ладью, они застали радостную Нюбюи, видевшую со скал исход сражения с Чернобогом, и дружинников, бурно приветствовавших победителей. Правда, глаз Турна украшала траурная кайма «фонаря» — след руки Бердекса.

— Мы идем на Йемсалу! — распорядился Бор. Они отчалили, и когда солнце уже клонилось к горизонту, вышли из лабиринта камней и двинулись на северо-запад.

Не прошло и дня, как они прибыли на место. И вековечные леса Священного острова вновь, как почти три месяца назад, распахнули свой полог над людьми, которых на этот раз, увы, было гораздо меньше… Загадочные, тысячелетние камни Хоровода Сейдов обступили знамя богини Прии, принесенное людьми, как это было уже некогда, многие века назад. И волхвы в своих белых мантиях приняли его и поклялись беречь до того дня, когда оно снова потребуется, ибо сущность Чернобога, потерпевшего поражение в своем страшном воплощении, могла возродиться вновь, восстав из мрака Туонелы: разве мало его детей осталось в глухих закоулках Озерного Края?

На следующий день ладья пошла на юг, по направлению к устью Кривасэльвен. Последняя ночь была ненастной — все время лил дождь.

Глава 22. СТРУИ КРИВАСЭЛЬВЕН

— Чужой парус! Хускарлы! — Этот крик послышался с каланчи Дингарда. И все, способные держать оружие, похудевшие за эти засушливые месяцы (лишь недавно начались дожди), поспешили на зов, чтобы оборонять город.

Но на потрепанном бурями корабле, когда он подошел поближе, оказалось совсем мало людей: не гребцы, а ветер своими порывами поднимал его против течения реки. Люди расслабились. И вдруг… Замахали копьями и щитами. Те, кто стоял ближе к воде, закричали:

— Озерный конунг! Это озерный конунг с дружиной! Бор воротился! — Все приветствовали тех, от кого три месяца не было ни слуху ни духу. Правда, приветствия стали тише, и стеснились сердца, а затем взлетели плач и стенания женщин, когда стало ясно, что лишь семеро на борту, да и из них дингардских — лишь пятеро. В тишине раздался стук борта о дерево пристани, закрепили канат, и Бор вместе с девушкой сошел на причал и зашагал к своим.

И тогда дингардцы увидели, как возмужало и посуровело лицо богатыря; быть может, еще оттого казалось оно таким, что на лбу его лежал отблеск золотого венца древних князей. Он вынул зазубренный в схватках меч с рубином на рукояти и положил наземь.