Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский

еще другие – маленькие, и люди в них виднеются. Правда, не целые люди, а только головы от них. И все они – эти головы – что-то кричат.

А на улице стоят тетки разные и тоже кричат. Одна зовет Колю.

Громко так: «Ко-ля! Ко-ля!»

Хочет, наверное, чтобы этот Коля вышел на улицу или в окошко выглянул.

А этот гадкий Коля и выходить не хочет, и в окошко не выглядывает.

Даже жалко мне эту тетку стало.

А у двери в дом солдаты. Такие, как раньше, в Тюрьме, которые меня от папы отдирали и на плитки выбрасывали. Они на нас, конечно, немножко посмотрели, но не стали кричать и винтовками размахивать. Так что я даже не очень испугалась.

А Тася, как видно, передумала являться.

Потому что папа сильно сжал мою ладошку. Я уже знаю, что, когда он так сжимает, не нужно бояться и плакать и не нужно спрашивать. Нужно просто идти чуть-чуть быстрее.

Вот мы и пошли – чуть-чуть быстрее, и еще чуть-чуть.

Мимо окон. Мимо голов.

Мимо теток и мимо солдат…

Идем и идем. И проходим. И прошли.

И пошли дальше…

И пришли обратно – к тете Норе на Софиевскую.

Охота на волков

Результаты, достигнутые «регистрацией», не удовлетворили Антонеску – слишком мало евреев, с его точки зрения, попало к ним в лапы.

Проблема, видимо, заключалась в том, что в Одессе вообще осталось очень мало мужчин призывного возраста – ведь большая часть из них была призвана в армию или эвакуирована с предприятиями.

Но «Красная Собака» никак не мог это взять в толк.

Ему все казалось, что «вооруженные до зубов жиды» где-то скрываются, и он приказал немедленно их изловить.

И началась «охота на волков».

Настоящая охота с оцеплением, криками загонщиков, выстрелами и пятнами крови на синих базальтовых плитках тротуаров.

Жандармы вновь обходят улицу за улицей, дом за домом.

Ставят оцепление. Вламываются в квартиры и, обнаружив там «жида», даже 70-летнего старика или 13-летнего мальчишку, уводят его вместе с семьей, виновной в «укрывательстве».

Не обходится, конечно, без выстрелов – ведь речь идет не об обычных людях, а об очень опасных, «вооруженных до зубов жидах», и обращение с ними соответствующее.

Жандармы действуют «героически»!

Но самое смешное… если может быть в этом кошмаре что-то смешное!.. самое смешное в том, что на чердаки и в подвалы «герои» не заглядывали – боялись!

Вспоминает Андрей Недзведский – редактор газеты «Большевистское знамя», коммунист, находившийся во время оккупации в Одессе: «…Как только румыны оцепляют дом, собираясь начать обход квартир, я должен уходить на чердак… Чердак оказался надежным укрытием: румыны за все разы, что я прятался под крышей, там не появлялись.

Уже позже мы узнали, что они, как правило, избегают и чердаков, и подвалов. Боятся…»[45]

«Охота на волков» не была бы такой успешной, если бы ей не помогали все «сознательные» жители «Города Антонеску».

Что двигало этими людьми?

Почему они так спешили предать своих соседей?

Хотели выслужиться перед новыми хозяевами?

Зарились на остатки еврейского имущества?

Или, может быть, ими двигала ненависть, просто вековая ненависть к евреям?

В личном архиве авторов хранятся десятки доносов на скрывающихся евреев.

Один из них направила в префектуру 24 ноября 1941 года некая гражданка Тимофеева.

В трехстраничном доносе она перечисляет всех «жидов», проживающих в доме № 12 по Сретенскому переулку: престарелые супруги Френкель, семья Добробродских и пожарник Шура Евдокименко, жена которого носит жидовскую фамилию Штигельман.

Большая часть евреев, пойманных во время «охоты на волков», погибли.

В одном из рапортов румынских властей сообщается, что некий «еврей Катс Р. З., не выполнивший приказ от 7 ноября 1941 года, вместе с женой Катс А. Р. и двумя детьми – Катс А. Р. и Катс Е. Р., был повешен 30 декабря 1941-го в 15:00 во дворе тюрьмы»[46].

Дней через десять после «Парада смерти», где-то 16 или 17 ноября жандармы добрались до Софиевской, оцепили дом Норы и в сопровождении дворничихи Павловой стали вламываться в квартиры.

А дальше – все, как обычно: грабеж, избиение, крики…

Найденных в квартире мужчин выводили вместе с «укрывавшими» их женщинами и детьми во двор, так что крики и плач продолжались и во дворе.

Все жильцы, до которых жандармы еще не добрались, прилипли к окнам.

Тася тоже выглядывала в окно. Изю она закрыла в Нориной спальне, хотя понимала, конечно, что если жандармы ворвутся в квартиру, это его не спасет.

А в том, что они вот-вот ворвутся, не было никаких сомнений.

Ужас сковал маленькую семью. В комнате повисла тишина, особенно ощутимая на фоне криков, доносившихся со двора.

Нора зажала в объятьях Эрика. Бабушка Ида забилась за шкаф. А Ролли взобралась с ногами на диван и, понимая, что сейчас, вот в эту самую минуту, произойдет что-то «страшное», пыталась защититься от этого «страшного» с помощью вышитой крестиком диванной подушки.

Минуты ужаса превращались в часы.

Время близилось к полудню.

Во дворе уже собралась довольно большая толпа евреев.

Жандармы построили их в какое-то подобие колонны и стали выгонять на улицу.

Видимо, «охота на волков» на сей раз закончилась.

Но в доме все еще остались непроверенные квартиры, и жандармы наверняка должны будут вернуться.

Вряд ли сегодня.

Скорее всего, завтра утром. И тогда…

И тогда они найдут Изю и убьют его.

Хотя нет, скорее всего, они убьют их всех, сразу.

Для того чтобы не подвергать опасности мать и сестру, им нужно немедленно, сегодня же вечером, покинуть квартиру Норы.

Как только жандармы ушли, Тася бросилась на поиски нового убежища. К счастью, такое место нашлось в одном из соседних домов.

В этом доме жила давняя знакомая Таси – пожилая женщина по имени Эмилька. С младшей сестрой этой женщины Тася сидела в тюрьме, в 1938-м, а по возвращении из ссылки привезла от нее, давно уже умершей, «привет».

Бедняга Эмилька была благодарна Тасе за этот печальный «привет», а теперь вот считала себя обязанной помочь, хотя знала наверняка, что рискует жизнью.

Дом, в котором жила Эмилька, был разрушен бомбежкой, но квартира ее, по странной случайности, почти не пострадала и висела в сохранившихся стенах дома на уровне четвертого этажа. Главным преимуществом этой квартиры было то, что с улицы дом казался развалкой, каких было много в те дни в Одессе, и трудно было предположить, что кто-то может там жить.

В этой как бы не существующей квартире и согласилась приютить их Эмилька. Ну