Горец. Оружейный барон - Дмитрий Старицкий

— Как оцениваешь подготовку их фронтовых разведчиков?

— Как высокую, господин комбриг.

— Не спугнули?

— Никак нет. Я даже жандармов в тыловое охранение услал. От греха подальше.

— Что ж… Ждем еще, — только и ответил я. — Время есть.

— А?..

— Рано еще, — ответил я и снова посмотрел на часы, щелкнув крышкой.

Эти часы, подаренные мне Вахрумкой, напомнили те первые мои часы в этом мире. Трофейные. Которые отобрал Тортфорт. Да еще обвинил меня в мародерстве…

Сидели в штабной палате, в который раз измеряя карту циркулем.

Начальник штаба протер уставшие глаза и промолвил устало.

— Ничего нового мы не придумаем, комбриг. Лег бы, поспал часа четыре. Нельзя так себя выматывать перед боем. На бой ничего не останется.

— Что жандармы? — поднял я взгляд на начальника разведки, простите, на второго квартирмейстера бригады.

— Отловили пяток каких-то совсем левых людей. Вроде как местные. Но до войны это республиканская территория была, так что…

— Допросили?

— Как водится. От них только: 'знать, ничего не знаем, хворост собирали'. А бить их вы запретили.

— Изолировали?

— Так точно. Специально блиндаж особый заранее выкопали.

— Завтра отпусти их с извинениями.

— Но…

— Вот именно… — ответил я. — Где зампотех?

— Простите? — переспросил начальник штаба.

— Бригадный инженер где? — поправился я.

— Фары проверяет на наличие карбида.

— После победы отдохнем, — отмахнулся я.

Паролет стоял на лугу, сливаясь осенним камуфляжем с ближайшей рощицей. Снизу его покрасили в 'голубое небо'. Точная копия моей первой модели, только двухместная.

— Ну что, мичман, птичка к полету готова? — спросил я летчика, который ходил и пинал гусматик на высоких колесах.

Слез с седла и отдал повод денщику.

— Так точно, командир, только что по второму разу все проверил.

— Тогда полетели, ты за штурвалом, а я сегодня за наблюдателя.

Лицо мичмана украсила дурацкая улыбка.

— Да, да… ты за штурвалом. Доверяю.

Мичман мазнул рукой и к нам подбежали штатные заводские механики. А я полез в гондолу. Кабиной это сооружение назвать было трудно. Прям самолетик на качелях в детском парке.

— Контакт! — крикнул мичман, закрепляя у себя в кабине автомат.

Пропеллер с легким скрипом повернулся.

— Есть контакт, — крикнул механик.

— От винта!

— Есть от винта.

Пропеллер закрутился с шуршащим шумом большого вентилятора. Рева мотора как на двигателях внутреннего сгорания не было. Не ощутил я и сильной вибрации.

— Колодки убрать.

Механики потянули веревки, освобождая колеса от тормозных колодок.

Самолет двинулся вперед, слегка подпрыгивая на кочках. Набрал скорость на лугу и легко оторвался от земли.

Когда набрали первую сотню метров высоты на пологой глиссаде и пошли на разворот с легким креном, я похвалил летуна.

— Молодец, мичман, хорошо взлетел. Который полет?

— Двадцать девятый сегодня будет, командир.

— Обогнал меня уже, — вздохнул я.

Мне самому хотелось сидеть за штурвалом, но… мое дело сейчас наблюдать.

— Все равно командир вы — первый, — проявил мичман легкий подхалимаж.

— Аэростат привезли? — задал я вопрос чтобы мягко прекратить эти саввадзедунисткие речи.

— В пути пока. Но к вечеру дотащат. Его стирхами волокут. И компрессор с ним. И лебедку. Там большое хозяйство оказалось.

— Дай бог, дай бог, — вырвалось у меня.

— Командир, неужели вы из этих, которые верят в оставшегося бога?

— Нет. Просто поговорка такая осталась в наших горах. Ушедших богов было много. В древности, приговаривая так, считали, что кто-нибудь из них да откликнется.

— Все, все командир, выше не полетим, там облака пойдут сплошняком.

— Какая высота?

— Полтора километра.

— Давай к линии фронта, уже не добьют. Но ниже километра не опускайся.

— Принял, отозвался мичман и биплан накренившись, стал совершать очередной поворот.

На удивление мы разговаривали в полете, не напрягая голоса. Большое преимущество паровой машины перед вечно ревущим двигателем внутреннего сгорания.

Откинул столик в гондоле и, преодолевая взвихрения воздуха в открытой гондоле, закрепил на нем зажимами карту. Теперь только от зоркости глаз и внимательности моей все зависит. Но мне не первый раз летчиком-наблюдателем выступать. Правда, на самолете в первый. До того только на дирижаблях. Совсем разные ощущения. На дирижабле чувствуешь себя намного защищенней.

А хорошо мои бронеходы замаскировались. Сверху и не видно совсем. Вот уже и наполовину построенные мосты для наших коробочек, облепленные саперами как соломинка муравьями. Увал. Ближние тылы и линии траншей, разделенные нейтральной полосой запутанной рядами колючей проволоки. Отметил пару командных пунктов противника и махнул мичману рукой, указывая, что надо лететь в ближние тылы врага.

Первая авиаразведка в этом мире состоялась. И провел ее я — Кобчик!

Сели в ста километрах севернее, где у нас заранее был оборудован аэродром подскока с бочками дистиллированной воды, керосина и касторового масла.

Мичман с дежурным механиком колдовали над регламентом, а я поднимал карту по записям в блокноте.

Как заранее ожидалось, фронтовая разведка противника не дремала. Вскрыли нашу подготовку к атаке качественно и заранее стягивали резервы и дополнительную артиллерию, вплоть до корпусной. Восьмиорудийную батарею длинных шестидюймовок я сам видел на марше. Шла эта механизированная колонна с запада. Пушки тягали большие угольные рутьеры, дымя паровозными трубами. Считай, корпусной резерв бросили против нас республиканцы. И две дивизионные батареи сдвигались ближе к линии наших мостов с севера и с юга. Итого против нас кроме траншейных малокалиберных пушек и бомбометов (которые республиканцы быстро с нас собезьянничали) будет действовать целых три батареи трехдюймовок. Двадцать четыре ствола.

С юга от железной дороги не двинулось ни одно орудие.

А вот с севера по рокаде двигалась в нашу сторону еще одна колонна дивизионных пушек. Кого-то на время совсем обездолили на арту. Сейчас выясним кого.

Кроме артиллерии шли в сторону предполагаемого нашего прорыва пехотные колонны и обозы.

Сверху все было видно под ясным зимним солнышком как на мониторе компьютерной стрелялки.

На промежуточном аэродроме заправились и вылетели в тыл, в штаб фронта — отвезти разведданные и получить последние приказы. Армия на то и армия, а не партизанский отряд, что все делается по приказу. Причем письменному.

На обратном пути повстречали дирижабль 'Гурвинек III'. Покачали ему крыльями, приветствуя, хулигански облетели вокруг. Из гондолы, заметив имперские опознавательные знаки на наших плоскостях, приветливо нам замахали руками.

Во фронтовом штабе переполох. Прибыл император из столицы. Накрылась нормальная работа. Сам штаб выглядел как разворошенный муравейник. А уж что вокруг творилось… Городишко просто 'вымер'. Никого на улице без униформы. Кирасиры верхом улицы патрулируют числом не менее отделения каждый патруль.

Благо, что посадочное поле для дирижаблей находилось недалеко, а то не знал бы как до штаба фронта добраться. Всем ни до кого. Император прибыл! В этот раз на поезде иначе и к причальной мачте мне бы не приземлиться. А где-то за городом площадку бы пришлось искать левую. А под снегом это чревато. Снег все равняет и кочки и ямки.

Но мичман молодец, приземлился как в ласковую женскую ручку.

Поздравил пилота с юбилейным вылетом и поплелся в штаб, загребая бурками давно не чищенный грязный снег с улиц. Пополам с конскими яблоками. Здесь хоть всего километров семьдесят севернее, а было существенно холоднее, чем в лесу временного расположения моей бригады.

Штаб охраняли в две нитки дворцовых гренадер. Но даже через внешнее оцепление императорских гвардейцев меня не пустили. Вызвали офицера.

Гвардейского лейтенанта недовольного тем, что его выдернули на мороз, я вежливо попросил.

— Лейтенант, передайте генералу Моласу, что майор Кобчик прибыл с воздушной разведки.

Одет я был как из самолета вылез. Дубленая летная куртка без знаков различий и деревянная кобура на боку. На меховой шапке очки-консервы сдвинуты на лоб. Штаны ватные и бурки от рабочего комплекта бронемастера.

Тот смерил меня ленивым взглядом сверху вниз и, не представляясь, лениво процедил.

— 'Гурвинек' улетел несколько часов назад и пока не возвращался. Других дирижаблей здесь не было. Так что придумайте что-нибудь правдоподобнее. Не пускать, — это он уже солдатам добавил.

Задубевший от холода на высоте я впал в ярость.