Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

в Национальную службу здравоохранения, решили именно так и сделать, чтобы избавиться от необходимости иметь дело со сложными юридическими и социальными последствиями самоубийств. Это означает, что когда в этих организациях человеку, находящемуся в угнетенном состоянии духа, потребуется лечение или кто-то, кто сможет его выслушать, он, скорее всего, не получит ни того ни другого. Результат, увы, предсказуем.

* * *

Несколько недель спустя у нас с Чарли состоялся первый настоящий, полноценный сеанс психотерапии – в небольшой комнатке, которой обычно пользуются так называемые слушатели – работающие в тюрьмах волонтеры, связанные с движением «Самаритяне». Они просто дают находящимся в тяжелом душевном состоянии заключенным возможность выговориться. Место для встречи не выглядело уютным – наоборот, в тесной комнатке без окон было несколько мрачновато. Небольшая стеклянная панель в двери все же пропускала немного света, а заодно и позволяла проходящим мимо по коридору заглянуть внутрь. Помещение имело странную форму не совсем правильного пятиугольника. Поэтому там трудно было расположиться так, как я любила, чтобы между нашими с пациентом стульями, обращенными друг к другу, было достаточно свободного пространства. Так что, как и во время встречи у Чарли в камере, нам пришлось усесться лицом к лицу довольно близко друг к другу. Едва опустившись на стул, Чарли тут же швырнула ненавистную оранжевую папку на пол рядом с собой. Мне это показалось весьма красноречивым действием – на мой взгляд, оно говорило о том, насколько сильно женщина не хотела разговаривать о своей уязвимости. Я мысленно отметила для себя, что нужно будет не забыть напомнить ей взять папку с собой, когда она будет уходить.

В этот раз на Чарли был совершенно ей не идущий, плохо сидящий спортивный костюм. Товарный знак фирмы «Найк» на левой штанине выглядел издевательски – женщина уже много лет была лишена какой-либо физической активности, от недостатка движения и тюремной пищи тело ее отяжелело и стало дряблым. От худенькой девушки, которую я видела на фотографии, когда пыталась раздобыть больше информации о Чарли после нашей первой встречи, почти ничего не осталось. На том снимке чем-то – может быть, широко раскрытыми большими глазами или вызывающе поднятым подбородком, говорящим одновременно о непокорности и уязвимости, – она внешне напомнила мне запечатленную полицейским фотографом Майру Хиндли, печально известную всей Британии преступницу, которая в 1960-х годах была причастна к чудовищной серии детоубийств. Броский снимок Хиндли, заснятой в подростковом возрасте, с копной обесцвеченных волос и густо накрашенными глазами, без улыбки, робко глядящей в объектив, был широко растиражирован прессой после ее ареста. Я с ней никогда не встречалась, но много позже, когда она уже стала взрослой, видела ее снимки в тюрьме. Как и Чарли, с возрастом она стала внешне совершенно заурядной, ничем не выдающейся женщиной, но ее запомнили по тому подростковому фото, словно мушку, навеки застывшую в кусочке янтаря.

Я быстро поняла, что Чарли находится не в лучшем расположении духа. Она, казалось, почти не замечала моего присутствия и разразилась гневной тирадой по поводу оранжевой папки – по ее словам, было «чертовски смешно» заставлять ее повсюду таскать эту папку с собой. Потом она обрушилась на представителя тюремной администрации, с которым у нее вышел конфликт, причем в такой манере и с использованием таких слов и выражений, словно была уверена, что мне тоже приходилось сталкиваться с подобными вещами.

– Он пытался лишить меня возможности читать. Гениальная идея, а? Вот ведь дерьмо, верно? Пытается всех контролировать, чтобы чувствовать себя Большим Мужиком – да пошел он, правильно я говорю?

Я сохраняла нейтральное выражение лица, что, в общем, соответствовало моим чувствам. Несмотря на стереотипы, созданные прессой, а также тот реальный факт, что исправительные заведения притягивают людей, которым нравится издеваться над другими, мой опыт говорит о том, что большинство тюремных служащих – вполне нормальные люди, которые стараются хорошо выполнять свою работу и переживают, когда что-то не ладится. Поскольку в тюрьме все устроено так, что сравнительно небольшая группа людей управляет другой, гораздо более многочисленной, временами представители администрации и охраны могут испытывать страх, а их работу не назовешь легкой. Она стала еще труднее после сокращений, проведенных среди служащих исправительных заведений, – за последние десять лет их количество, по подсчетам экспертов, сократилось на треть. И это притом что количество заключенных возросло. Только за последние пять лет число нападений на сотрудников тюрем утроилось [44]. Схема строительства тюремных комплексов такова, что они состоят из крыльев и блоков, которые, в свою очередь, делятся на отсеки. В каждом отсеке содержится двадцать пять заключенных, за которыми обычно наблюдает один тюремный надзиратель, и ему приходится иметь дело с психически больными, озлобленными, лживыми, запуганными, находящимися в угнетенном состоянии и имеющими суицидальные наклонности людьми, – причем все эти качества порой могут быть сконцентрированы в одном и том же человеке. Думаю, это требует от работников тюрем известной твердости характера и веры в людей. Как-то раз я была искренне тронута словами одного тюремного надзирателя, который сказал, что, по его мнению, «в каждом заключенном, совершившем насильственное преступление, живет хороший человек, который отчаянно хочет выйти наружу».

В течение многих лет мне приходилось работать бок о бок с сотрудниками тюрем, как мужских, так и женских. На мой взгляд, среди них есть как хорошие люди, так и идиоты, которые встречаются в любой организации и любой сфере жизни. Очень часто это обычные люди, которым хотелось найти работу поближе к дому. Среди них много молодых, не имеющих необходимой подготовки. Заключенные рассказывали мне, что их отношения с работниками тюрем бывают очень разными. Порой случается и так, что они напоминают отношения родителей с детьми, а порой базируются на взаимном уважении и сотрудничестве. Борьба с текучестью кадров – серьезная проблема для тюремного начальства. Недавнее исследование показало, что треть тюремных надзирателей имеют опыт работы менее двух лет. Я поинтересовалась у Чарли – может быть, тот сотрудник тюремной администрации, с которым она сцепилась, просто пытался следовать установленным правилам? Я задала этот вопрос в надежде понять, способна ли заключенная ставить себя на место других людей и признавать, что в их сознании тоже что-то происходит, как и в ее собственном. Другими словами, «думать о чужих мыслях». Большинство из нас располагают такой возможностью и воспринимают это как нечто само собой разумеющееся. А некоторым это трудно, что становится одной из причин проблемного поведения. Я ожидала, что мой вопрос о тюремном работнике может вызвать агрессивную реакцию, но Чарли меня удивила.

– Да, я знаю, – вздохнула она и приняла более расслабленную позу.

Это был весьма обнадеживающий ответ. То, что я попыталась как-то оправдать другого человека,