Небо цвета крови - Сергей Попов

«Ну, хоть отстал от меня, баламут, — подумал я, — а то уже и не знал даже, куда от него деваться».

И тут, поднырнув под загнутый дорожный указатель, плугом воткнувшийся в расщепленный ухаб, занятый остывшей ядовитой лужей бутылочного цвета, засек крошечную фигурку путника, солдатиком вышагивающего навстречу. Тот, придерживаясь правой стороны от почти не видной разделительной полосы, двигался пружинисто и быстро, словно налегке, помогал себе оружием, взятым в качестве батога. Какое оно, в чем одет и кто такой этот скиталец — пока не знал: слишком велико было расстояние.

Сердце, отбивающее положенный здоровому организму ритм, точно спросонья, птицей замолотило в груди, ладони пропотели, живот от набежавшего каскадом волнения придавило холодной спазмой — подтачивал потаенный страх перед близящейся встречей. Каждое случайное рандеву в Истлевших Землях, как известно всем, редко заканчивается простым разговором по душам, обменом новостями и, в семи-восьми случаях из десяти, после слов «Приветствую! Откуда держишь путь?», от прелюдий сразу переходит к поножовщине с целью разжиться чужим добром. На возможности такой развязки и строится у подкованных людей незаурядная математика выживания: один человек — двойной риск, два — в кубе, группа от трех и выше — уже десятикратный. И в таком положении дел на нынешний день существует всего-то три выхода: оставаться и ждать дальнейшего развития событий, сматываться подобру-поздорову или побыть двухминутным романтиком, придумать свою златоустную эпитафию и первым дать бой. Оттого открытыми дорогами, если нет иного пути, нормальные жители пустоши вроде меня, не беря в расчет бандитов, ходят нечасто и доверяются любым, пусть и не совсем надежным, а то и вовсе звериным, тропам. Ведь психологически не так страшно умирать от когтей диких хищников, нежели от своего родича по крови. Не в пример животным чрезвычайно опасен и непредсказуем гомо сапиенс…

— Вот и закончилась моя удача, недолго погостила. Подвезло, блин, называется… — не убирая глаз от странника, с кем так или иначе не получилось бы разойтись, ворчал я, — и предчувствия не самые лучшие, — погудел, учащая дыхание, продолжил: — И делать-то что?.. Уходить?.. Стоять?.. Орать? Может, стрелять? А вдруг мирным окажется?.. Как вот узнать, а? На лбу же у него не написано…

Пасьянс же раскладывался тухлый: сворачивать в поле — можно задешево сгинуть в ловушках или под пулей незнакомца, поворачивать назад — там костоглоты и все же какой-никакой, но пройденный путь. Выходит, в распоряжении последний ход пешкой — набраться мужества и идти дальше, для подстраховки приведя оружие в боевую готовность.

«Глянем, что будет, — подготавливал себя, — уж, не дай бог чего, первый выстрел все равно будет за мной…»

Сняв движением пальца винтовку с предохранителя — на всякий случай взял наперевес, изготовился.

Очень скоро, сближаясь, стал хорошо заметен мой встречный. На грабителя он походил мало, но и до рядового охотника или собирателя, откровенно говоря, дотягивал с натяжкой — застегнутая до шеи негожая «варановская» накидка и подозрительно свеженькие чищенные штурмовые ботиночки подталкивали на кое-какие сомнения касательно рода деятельности. Зато сильно разбавлял, а вернее — забавлял колорит, сочетающий немыслимый нестираный шарф, вязаные обрезанные перчатки, голубые лямки рюкзака и доисторический карабин с завернутым в бурую ткань прикладом, предназначенный скорее для полки музея. Оттого образ получался совсем не грозным, а напротив — потешным и нелепым.

Пройдя еще немного, незнакомец замедлился, поднял над собой оружие — местный условный жест мира — и, помахав, звонко окликнул:

— Эй-й-й!.. Путник! Приветствую!.. — и спросил ожидаемо: — Кто ты?

Отозвавшись тем же заимствованным из первобытного строя способом, я ответил, подняв голос:

— Я — собиратель, иногда — охотник! — После ему: — А ты кто? — а в уме всплыло: «Нет, этот точно из наших кругов. Какой вот из него, к черту, бандит?»

Наверное, ощутив такое же облегчение, какое представилось испытать мне, тот вернул карабин в исходное положение и заговорил, обрадовавшись:

— Ох, слава богу! За целую неделю первая родственная душа! А то все одни темные[4] попадаются… — расхрабрился, прошел ближе на пару шагов. Голова, не крытая капюшоном, багрянцем блестела полысевшей кожей, ожоговыми рубцами, спутавшимися водорослями спадали отрезки коричнево-серых волос. По лбу, перемешиваясь с ветвистыми морщинами, дико белели шрамы от рваных ран, правое ухо, по-видимому скошенное неудачным вражеским выстрелом, — срослось в скукоженную мякоть. Потравленные брови пушком устелили надбровье, сломанный ввалившийся нос, свистя, дышал через мелкие ноздри, лопатой торчала небольшая посеребренная борода, близко поставленные светло-зеленые глаза затравленно суетились, не находили места, а само лицо — обветренное и загорелое — говорило о долгих скитаниях, уделе бродяжьей жизни. И, держась за сердце, словно затеял говорить о чем-то наболевшем, сказал грустно: — И я собиратель, топаю вот вторую неделю от Халернрута. Всю добычу, какую и нашел, — смолотил по дороге, воды нет совсем — вторые сутки пошли, как не пил. Много, конечно, чего видел, немало где был, — прервавшись — попросил: — Слушай, не поделишься водой, а? У тебя есть вода?.. О… спасение! Дай пару глоточков сделать?.. Прошу…

Смерив того изучающим взглядом, я сбросил тяжелый рюкзак, собранный Джин, подал воды, терпя душок несвежего, напотевшего тела. Пока он напивался, лакая, как собака, небо на севере хмурилось, понемножечку набухали кислотные тучи — собирался сильный дождь.

«Совсем плохо дело: скоро, не дай бог, зарядит ливень, а прятаться негде», — а затем, с укоризной взглянув на путника, намертво присосавшегося к бутылке, точно мой Бобби к соске, силой вырвал ее изо рта и рыкнул: — Хватит, совесть-то знай! Благотворителя нашел, что ли? Где я тебе сейчас запасы пополню?

Тот рассыпался в извинениях, что-то невнятно говорил, оправдывался.

— Ладно, не тарахти, не в церкви… — покивал вперед, — думать теперь надо, где укрытие подыскивать.

— Да тучи, скорее всего, стороной пройдут. Вон они все в сторону тянутся! Не прольется здесь дождь, и капли не упадет! — разъяснил попутчик и, будто пренебрегая таким страшным явлением, извернулся задать вопрос: — Кстати, а ты откуда направляешься-то? Из Грима, что ли?

— Нет, из леса неподалеку, — отстраненно уронил я, ловя себя на мысли, что начинаю уставать от болтливости повстречавшегося собирателя.

— Что-то на лесника ты не сильно смахиваешь! Больно чистый! — беззубо улыбнулся путешественник, уловив обман. — Ладно: не хочешь — не говори, а куда хоть идешь-то, скажешь?

— Скажу. В Нелем иду. Точнее, к пригороду.

— Да ты что? Дорога ж в один конец… не советовал бы. В Халернруте-то хоть и мышью передвигался, и то страху натерпелся по горло, а здесь — Нелем. Эти богохульники, говорят, даже ночами не спят, мессы проводят! И ты туда пойдешь?.. В этот ад?.. Нет, я, конечно же, не отговариваю, просто место-то нешуточное, похлеще многих будет. Лучше знаешь, куда загляни? В луна-парк «Космический Остров»! От Нелема всего в нескольких часах пути. И найти просто: иди всегда по этой трассе, он находится по правую руку. Я туда, по правде сказать, не заходил, но убежден, что там много чего интересного можно найти. Волчий нюх у меня на это.

— Буду знать, спасибо, — безучастно вставил я, — пора мне… и так заговорились…

Однако тот не торопился разрывать общение, поддерживающееся в основном с его стороны. Подскочив, путник с сумасшедшинкой в глазах и счастливой улыбкой продолжал звенеть над ушами, словно рой диких пчел:

— Знаешь, что я нашел в полицейском участке Халернрута? Нет? Гляди! — расстегнув отколотые пуговицы накидки, задрал лиловый джемпер, показывая ни разу не использованный по назначению темно-синий полицейский бронежилет, сохранивший на груди даже короткое слово, написанное крупным шрифтом белого цвета: «ПОЛИЦИЯ». Он был действительно хорош, качественен и, уверен, стоил бы немалых денег в Гриме. — Круто, да? Представляешь, в сейфе нашел! А он незапертый оказался! Ну, я вытаскиваю жилет, значит, отряхиваю — а на нем пылищи — что блох на дворняге! — надеваю…

Выявив углом зрения двух людей в черных дождевиках и респираторах, я хотел отбросить хвастающегося собирателя в сторону, но выстрелы опередили, ударили скоропалительно, взяли внезапностью. Того ураганом швырнуло вперед, следом с цоканьем прыснул из шеи напор крови, горячо умыл меня, попал в глаза, нос, рот. Уложив попутчика на асфальт, отплевываясь — одним кувырком сошел с трассы и, слепо сощурившись в прицел, прострелил переносицу левому пригнувшемуся стрелку. Второй, встрепенувшись в секундном испуге, весь орошенный мозгами напарника, живо разоружился, вскинул схваченные дрожью руки и — повалился навзничь с дырявым правым глазом.