Миссия Припять - Анастасия Котова

одевать легкие осенние куртки и ботинки на толстой подошве. Ведь в самый неудобный момент начинает капать холодный дождь, постепенно превращающийся в настоящий ливень. Намокают легкие футболки, майки, джинсы – апрель иногда своей погодой напоминает середину жаркого лета, когда хочется раздеться до трусов, а то и без них ходить. Но в Чернобыле особо голым не походишь, везде радиация.

Но и темнеть начинает позже. Прибавляется лишний для светового дня час. Время медленно и верно становится летним: когда до позднего вечера светит яркое солнышко, заставляя природу цвести и пахнуть, а ночи, бывает, превращаются в продолжение – на ярком небесном фоне не видать луны, а облака напоминают белесые рваные тени. Когда на синем пятне сгущаются тучи, становится темно, словно ранним утром зимой.

Апрельские вечера похожи на октябрьские, когда лето окончательно не ушло, а осень уже полноценно вступила в свои права.

Днем шел проливной дождь с пронизывающим холодным ветром, а при наступлении темноты все стихло. После тяжелого будничного дня гиды, проводившие одиночные экскурсии по заброшенному городу, собрались вместе, побросали хвороста и разожгли небольшой костерок недалеко от Чернобыля. Один из них принес старую, но выглядевшую прилично, гитару и, усевшись подле небольшого огонька, принялся перебирать пальцами по струнам, вспоминая забытые мотивы старой песни.

Я продолжаю ощущать неудовлетворенность жизнью. Мир с каждым днем кажется таким серым, неуютным, все люди, места и явления – чужими и непонятными. В груди постоянно ноет – город меня зовет, иногда настойчиво, иногда намеками, являясь смутными видениями во снах. На душе появился тяжелый ком, временами выливающийся горькими слезами и словами отчаяния. Иногда я думаю, что, не появись я на этом свете, не пришлось бы испытать столько мук. Я чувствую безысходность, а она растет и растет, без конца и края! Нет поддержки даже во взгляде человеческом!

Владимир не отходит от меня ни на минуту, куда он, туда и я. Иногда мне кажется, что я становлюсь его тенью, серым пятном на сухом от апрельской жары асфальте. Пусть такой контроль идет от сердца, от души, внутри меня давно холод и отчужденность от этого человека. Одиночество вдвоем. Его любовь и мое молчание. В сердце уже давно поселилась боль, такая отчаянная, ноющая, что хочется плакать, а слезы уже заканчиваются, превращаясь в нарастающую депрессию. Я беру в руки гитару, что раньше пылилась в чулане его квартиры, и в гордом одиночестве пою песни на немецком языке, пытаясь развеять грусть. Музыка идет сама, откуда-то из глубины. В подобные моменты начинаю скучать по тем людям, которых рядом никогда не было. Это странное чувство, похожее на навязанные кем-то воспоминания. Когда все заученные до дыр песни заканчиваются, я отставляю в сторону гитару и подхожу к окну, где уже заканчивается жизнь – работающие на станции мужчины и женщины идут по домам, последние автобусы покидают единственную в городе остановку, а уличные фонари постепенно затухают.

– Я давно хотела с тобой поговорить, хотя ты, скорее всего, меня не услышишь, но я все же попробую, – однажды я набралась смелости, и, когда Володя появился на пороге своей квартиры, решила начать новый “неудобный” разговор. – Речь пойдет о Припяти, о том, что мне нужно туда вернуться, и… дослушай меня пожалуйста! – я остановила Владимира от возражений, рвущихся с его губ. – Я понимаю твое волнения и принимаю твою заботу, но мне необходимо вернуться в город!..

– Мы уже говорили с тобой на эту тему, и не раз, – отрезал мою очередную попытку Володя, – и я, кажется, был более чем убедителен. Ты вспомни, как тебя избили, и ты едва не умерла там, в городе, среди холода и мусора!..

– Лучше бы умерла!.. – гневно воскликнула я и, резко развернувшись, ушла на кухню, где дала волю накопившимся за долгое время эмоциям.

– Смотрите-ка, Володька идет, да еще со своей девчонкой! Здарова! – один из находившихся рядом с костром подскочил, когда мы приблизились к уставшим после долгой и изнурительной работы гидам. – Мы уж было подумали, что ты не придешь. Ты в последнее время нас как-то стороной что ли обходишь, не подходишь даже, ничего не рассказываешь! – приятный на вид мужчина пожал руку моему молчаливому спутнику. – Как дела-то? Что нового? Я слышал про твою девочку, она у тебя необычная!

Владимир фыркнул.

– Характер у нее такой. А вы чего тут рассиживаете? Пожар, что ли, решили устроить?

– Обижаешь! Мы решили устроить небольшую посиделку и заодно обсудить очередную предстоящую годовщину.

Мы устроились у костра. Один из присутствующих передал мне гитару, когда заметил мой поблескивающий от любопытства взгляд. Корпус был украшен красивыми наклейками, похожими на почтовые марки, с надписями о Чернобыле и всем, что связано с аварией, наклеенными латинскими буквами, да и, в общем-то, на вид она выглядела намного лучше той, что стояла в квартире Владимира. Я слегка коснулась струн, провела кончиками пальцев по грифу и положила ее себе на колени, прокручивая в голове фрагменты далеких песен.

– Ну давай, сыграй нам что-нибудь, – слегка насмешливо сказал тот приятный мужчина.

– Она у нас очень способная, – отпустил колкость Антон, до этого не обращавший на меня внимание.

Володя снова фыркнул и обратил свой взор на костер.

– Ich werde in die Tannen gehn dahin wo ich sie zuletzt gesehn, – перебирая струны двумя пальцами, начала петь я сначала низким голосом, – Doch der Abend wirft ein Tuch aufs Land und auf die Wege hinterm Waldesrand…

Вова удивленно повернул голову, услышав грубые слова изо рта милой и хрупкой на вид девушки. Ветер разносил звуки гитары по давно опустевшему лесу. Искры от костра гасли, не касаясь серых травинок, что приятно щекотали лодыжки. На моей стопе красовались сандалии, и легкий вечерний апрельский холодок слегка касался нежных пальчиков с накрашенными ногтями. Густые ресницы скрывали поблескивающие в глазах слезы. Верхушки деревьев прятали крыши заброшенных зданий, что вглядывались в нас пустыми окнами. Иногда мне казалось, что город постепенно приближался к нам, угрожающе сверкая своей чернотой.

– А это правда, что ты оживляешь припятские здания? Меня, кстати, Тимуром звать.

Музыка вмиг замолчала. Я в последний раз провела кончиками пальцев по струнам, заканчивая песню. В воздухе повисла тишина. По запястью, обвивая кисть руки, пробежал тонкий сероватый ручеек и, подобно видению,