Последний враг - Дмитрий Григорьев

— Вернулись, детки, — Интеф встретил путешественников широкой улыбкой. — Ну как, понравился город туоров?

— Очень, — Аму улыбнулся в ответ.

— В свое время чего я там только не находил… Даже украшения.

— А мы, — начал Мес, и Аму, почувствовав, что тот сейчас обо всем расскажет и придется показывать находки, быстро перебил его:

— Мы тоже нашли. Вот это. — Аму вытащил из нагрудного мешочка похожее на монету украшение.

— Ого… — удивился Интеф, — это очень большая редкость… Вещь Древних. Что вы с ней будете делать?

— Продадим, наверное, — ответил Хемса.

— Много за нее не получите… — Интеф повертел в пальцах невзрачный кругляшок. Десяток-другой серебра. Впрочем, каждому — свои заботы, — он вернул Аму находку, — отдыхайте.

— Я провожу друзей и зайду в твой дом, отец, — сказал Хемса.

— Хорошо, — улыбнулся Интеф, — мать будет рада.

Друзья прошли в дом Хемсы.

— Отдыхайте, — тоном отца произнес молодой хасит и усадил гостей на широкую скамью, — я скоро вернусь.

Они развернули находки, почистили их, тонкой кистью вымели из щелей пыль и еще раз внимательно осмотрели. Жалко было расставаться со шлемом. Но решение, принятое малым собранием, надо выполнять. Кроме того, для безбедного существования в Хасе необходимы деньги.

«Если Меса не интересуют ни вино, ни амауны, то меня…» — Аму считал себя знатоком вина, хотя и пробовал его всего несколько раз. Незадолго до похода в пещеры, будучи под хмельком, он продал дорогой плащ из тианской шерсти, подаренный родителями. Тогда-то он и попробовал самых разных вин. От душистого розового хорского до крепкого, обжигающего горло, «Напитка магов», на самом деле не имеющего к магам никакого отношения. Что же касается амаун, нежных дев радости, то их Аму, к своему стыду, почти не знал. Правда, он разговаривал с амаунами, и один раз даже целовался. Это было еще в Уте, на одном из ученических сборищ, куда его привели друзья. Зато в последнее время наслушался о них предостаточно. Рассказы об их прелестях слетали с языка Хемсы, как цветочные лепестки в ветреную погоду.

Вскоре вернулся хозяин. Он держал в руках поднос с жареной рыбой, горячей кассатой и кувшином вина. Хемса поставил еду и еще раз оглядел разложенные на скамейке сокровища.

— Шлем надо оценить, — сказал он. — Схожу за Нахтом, пока вы обедаете…

Через несколько минт Хемса привел Нахта, сына купца, в совершенстве освоившего родительское ремесло. Все свое детство Нахт провел в Атуане, городе воров и торговцев, которых неспроста называют пеной и осадком доброго тианского вина. Когда Нахт увидел шлем, глаза его вспыхнули.

— Неужели магрутский?!

— Сам ты магрут…ский, — Хемса усмехнулся, — из пещер.

— Жалеешь, что с нами не пошел? — угадал чувства Нахта Аму.

Нахт повертел в руках шлем, а затем спросил:

— А еще нашли что-нибудь?

— Вот. — Мес с гордостью показал браслет, но тот не произвел на молодого купца никакого впечатления.

— А это видел? — Аму вытащил пояс.

Нахт с любопытством рассмотрел находку и покачал головой:

— Нет, никогда.

— А это? — Хемса протянул ему коробку.

Нахт протер стеклышко, провел пальцем по надписям и произнес:

— Теутхор, письмосвет. Дешевка, — он указал на зеркальце, — вот здесь должны высвечиваться знаки. А они не светятся. Значит, теутхор мертвый. Может, какой маг и купит за один золотой.

— Целый золотой! — восхищенно произнес Хемса. — А сколько же тогда шлем?

— Такой шлем? — Он посмотрел на Хемсу. — Пять золотых… Хотите куплю?

— А может, мы и не будем продавать…

— И куда же вы его денете?

— Сохраним как сокровище.

— Пойдете на базар? А там вас и обмануть могут…

— Нахт без выгоды для себя ничего не делает, — произнес Хемса. — За сколько ты потом перепродашь?

— Ну ладно, пусть так… Я сам найду покупателя и приведу. Такую вещь не стоит тащить на базар.

— Но…

— Но… — усмехнулся Нахт, — я сам и торговаться буду. Вы же не умеете.

— И за это?.. — продолжил Хемса.

— И за это… шесть серебряных с каждого золотого.

— Давай согласимся, — предложил Аму.

— Давай, Хемса, — просительным тоном произнес Мес.

— Мы согласны. — Хемса поднял левую руку. — Клянусь честно отдать шесть серебряных с каждого золотого тебе, Хорнахт.

Нахт тоже поднял руку:

— Я — Хорнахт, клянусь Великим Уту, что буду вести честную торговлю и ничего не скрою от Хемсы.

Покупатель не заставил себя ждать. Уже на следующий день Нахт привел бойкого низкорослого атуанца. Его золотистые глаза хищно забегали по внутреннему дворику небогатого жилища Хемсы. Казалось, они оценивали все, начиная от мебели, деревянных колонн и кончая кустиком нэмитэры и куском неба над головой.

— Мое имя — Сафр, — атуанец улыбнулся.

Аму заметил, что у него не хватает одного переднего зуба, и, видимо, поэтому улыбка атуанца казалась неприятной.

— Меня зовут Хемса, я — сын Интефа. А это — Ахмес и Аму.

— Ну, где ваш товар?

Хемса поднял ткань со скамьи, и во дворике сразу стало светлее: засверкало, искаженно отражая все вокруг, легкое серебро магрутского шлема. Купец взял его в руки, внимательно рассмотрел. Отцепил шнурок и затем снова закрепил его уже на другом выступе.

— И сколько же вы хотите?

— Две дюжины золотых, — сказал Нахт.

— Сколько-сколько? — Атуанец сделал вид, что не расслышал.

— Две. Две дюжины золотых, — твердо и громко проговорил Нахт.

— А я-то думал, что ты будешь хорошим купцом, Нахт. Как твой отец. А ты даже цен не знаешь, — сладким голоском пропел атуанец.

— Это ты цен не знаешь, дорогой, — Нахт улыбнулся. — Такая вещь в Атуане и за три дюжины пойдет…

— Да-а… — протянул Сафр, — за три дюжины… но серебряных, мальчик.

— Ну, сколько же ты предлагаешь? — спросил Нахт.

— Двенадцать золотых, самая цена.

— Э, нет… Пойдем, — Нахт привстал, — я другого покупателя найду.

— Не торопись… Пятнадцать…

Нахт уже встал.

— Знаешь, Сафр, это не цена. Я бы, может, и скинул немного, но мои друзья, — он многозначительно посмотрел на напряженно застывшего Хемсу, — не согласятся… Хотя, пожалуй, попробую.

Он подошел к Хемсе и шепнул ему на ухо:

— Будь таким же суровым. А теперь шепни мне что-нибудь.

— Ну и ящерица же ты, Нахт, — прошептал Хемса, — любого проведешь.

— На то и купец, — тихо ответил ему Нахт. А затем, повернувшись к атуанцу, произнес:

— Двадцать золотых и ни хусуром меньше.