'Москва' над Берлином - Борис Николаевич Масленников

— Да нет больше никого. Мы и этому-то рады, — отвечает.　

— Вот тут, километров за пять отсюда, аэродром располагается. Так там должна быть медицинская служба…　

— А как до того аэродрома добраться?　

— Да вот, у края деревни, — рукой показал командир, — в ту сторону, топай по дороге прямо, на аэродром и попадешь…　

Вернулся я в свою хату. Мише-штурману толкую:　

— Сиди здесь, — а ему лицо только что промыли и перевязали, — я пошел…　

И — бегом. Я здоровый парень был. Спортсмен. И дую, значит, вдоль деревни. Полдеревни пробежал — оказался возле церкви. Смотрю — стоит автомашина, газик, стартер авиационный. Сверху у него на штангах хоботок металлический торчит, чтобы самолетные двигатели запускать. Я к этому автостартеру. А его шофер что-то такое спозаранку женщинам подвезти собрался. То ли картошку, то ли еще какие овощи. На базар, наверное, подвезти. Я — к нему:　

— Браток, нужна помощь, вот так и так…　

А он, видно, подхалтуривал. Сидит себе индифферентно в кабинке и так это пренебрежительно-гордо говорит:　

— Не… Не поеду… Видишь — занят.　

— Как это не поедешь?! — возмутился я. — Там русский солдат кровью истекает!..　

— А так… Не поеду и все…　

Я дверку кабинки на себя рванул, вытащил его наружу, пистолет выхватил, затвор передернул, аж затрясся весь:　

— А ну, отойди от машины, подлюга!.. Отойди, говорю, застрелю!.. Отойди, сам поведу машину…　

Бабоньки, коим перевозить что-то требовалось, как заголосили, запричитали и — к шоферу:　

— Да что ты, родненький, мы и обождать можем, да ради Бога поезжай к этим раненым, помоги людям…　

Короче говоря, мы их мешки из кузова выбросили, развернул шофер — видно, понял, что я не уступлю — свой автостартер, и подъехали мы к «своей» хате.　

В кузов автомашины набросали сена, и Валитова, прямо с матрасом и одеялом, поудобней на него уложили. Что меня опять удивило — так это то, что он в полном сознании… Это при такой-то травме… Я б такого наверняка не выдержал…　

К шоферу в кабинку посадил Мишу Демарева, а сам разместился в кузове, возле Валитова, потому что он лежит на спине со скрюченными ногами, ему и пошевелиться-то — боль невозможная. А как только на ухабине машину тряхнет — он кричит благим матом: боли, верно, уже совсем страшенные… Так я сел подле него и, как поехали, все время шоферу через открытое стекло кабинки подсказываю: «Потише, поаккуратней веди». А как только колдобины дорожные начались — не асфальт же — так я ноги Валитова поддерживаю, чтобы не так тряска на них сказывалась…　

Кое-как добрались до того аэродрома. Шофер нас прямо к санитарной части батальона аэродромного обслуживания доставил. Подняли там сразу всю батальонную медицину, хотя еще чуть светало.　

Оказали нашему бедолаге первую помощь и на санитарной машине повезли в госпиталь в… дай Бог память… Да, в Киров Калужской области. И за Мишей Демаревым заодно поухаживали: лицо протерли спиртом, ранки йодом смазали. Партизанский-то фельдшер все сделал тяп-ляп…　

А к этому времени к санчасти подошел командир батальона и еще кто-то с ним, расспрашивают, как, да что…　

Выслушали они мое пространное объяснение злоключениям нашего экипажа. Посочувствовали нам… А потом командир этот — майор — предложил:　

Знаете что? Вам отдохнуть надо — вон как намаялись… До утра хотя бы… Топайте-ка вы в самое тут теплое место — в хлебопекарню.　

— А где она? — спрашиваю.　

— А вот, — показывает, — пройдете по этому ряду поселка — пятая или шестая хата. В ней и пекарня. Да и по запаху учуете…　

Мы, конечно, — туда. Приходим — там и пекарня, и пекари сами размещаются. Встретили они нас очень тепло: как же — герои-летчики, вон в какой опасности оказались, чудом живы остались… Хлебосольство свое показали, покушать собрали. Хлебом свежим — теплым еще — и даже бражкой самодельной угостили.　

Миша-то пить и есть не может — у него всю физиономию разнесло… Да голь на выдумку хитра: какую-то трубку ему соорудили из газеты или из бумаги, через нее хоть как-то полужидкую еду и питье он смог употреблять. А я — без лишних разговоров — одну кружку опрокинул, другую… Быстренько захмелел — сказались, видимо, треволнения последних часов — и завалился спать…　

Утром просыпаемся — что делать? Пошли вместе с Мишей — он уже немного оправился, хотя говорить как следует еще не мог — того майора искать, машину попросить — надо ж нам своего командира разыскивать.　

Приходим к нему, а он нас посылает к санчасти. Мы — туда. А там уже команда дана: выделить нам ту же санитарку, что Валитова в госпиталь отвозила. И в помощь — двух санитаров.　

Миша опять уселся с шофером в кабинке, а я — в санитарке, вместе с санитарами, по-о-е-ха-ли…　

Подъехали к тому месту, где упал наш самолет. Подошли к его обломкам. А там уже партизаны, первые наши знакомые. Их охранять место падения самолета командир отряда снарядил. А что там охранять? Одни обломки искореженного дюраля да следы взрыва…　

Постояли мы у этих обломков. Покурили самосада партизанского. И решили искать то, что могло остаться от нашего командира. Может, он, вместе с самолетом, в землю ушел… Надо, вроде, рыть. Где рыть? Дело ясное: когда два двигателя вошли в землю, то летчик, вернее, то, что от него могло остаться, может быть только посередине этих двигателей, если, конечно, он в момент падения находился в самолете. Вот и решили в этом месте рыть.　

Рыли-рыли — ничего там не нашли. Остается одно: предположить, что наш Сеня выпрыгнул с парашютом и упал в другом месте.　

Поехали в деревню, в партизанский штаб. Хотелось попросить командира организовать широкий поиск нашего летчика. По зонам, может быть, или еще как…　

Въезжаем в деревню. И только где-то там остановились — нам же не видно где, мы ж внутри санитарки сидим — слышим, как кто-то шоферу и Мише говорит громко, таким возбужденным голосом;　

— Нашли вашего летчика… Лежит там… Возле штаба… Мертвый…　

Ох, елки зеленые… Как же это так, Семен — и мертвый…　

Ну, что ж… Подъезжаем к штабу, вылезаем из санитарки и видим: на широкой завалинке штабной хаты лежит наш командир. Лежит босой, в парашютных лямках, а самого парашюта — купола — нет, одни обрезанные стропы… И страшно опухшая у него шея…　

Партизанский командир, меж тем, поведал нам, как тело летчика оказалось на этом месте.　

— Тут вот какое дело. Здесь, в этой деревне живет пастух. Глухонемой. Сегодня утром прибежал он в штаб, что- то сказать пытается,