Советы молодому хирургу - Георгий Ратнер

Примером этому может служить любое правильно выполненное плановое хирургическое вмешательство. Перевязка или коагуляция кровеносных сосудов перед их рассечением, а также полное и немедленное возмещение кровопотери делают излишним включение шокового механизма. Однако природа организма все равно реагирует на любую хирургическую операцию, как на случайную травму, включая свои защитные механизмы. Поэтому хирургу и анестезиологу приходится приложить немало усилий, чтобы предупредить и подавить эти реакции, которые в данной ситуации оказываются не только нецелесообразными, но и вредными, т. к. на осуществление их организм затрачивает много сил и энергии.

Что касается активного лечения больных, находящихся в состоянии шока, то и здесь мне хотелось бы поддержать П. К. Дьяченко. Травматический шок не будет усугубляться оперативным вмешательством, если анестезиологическое пособие больному будет квалифицированным и адекватным. Вместе с тем быстрейшее восстановление органов и тканей путем хирургического вмешательства, несомненно, будет способствовать лучшему и более быстрому выздоровлению пострадавшего.

Наконец, хочу подчеркнуть, что следует строго различать реакцию организма на травму без кровопотери или с незначительной кровопотерей от травмы с массивной геморрагией. В каждом случае реакция организма будет совершенной иной, так же, как и действия врача. С этих позиций мне кажется, что будет лучше отказаться от термина "геморрагический шок" и говорить об острой массивной кровопотере.

Моя хирургическая жизнь

Есть периоды в жизни, когда судьба, обстоятельства и даже люди к нам благосклонны.

Не следует волноваться. Это пройдет.

Жюль Ренар

К старости мы потому любим подавать добрые советы, что уже не можем подавать дурные примеры.

Доверительный разговор, а именно его я хотел бы вести читателями в этой книге, обязательно требует более близкого знакомства собеседников. Понятно, что с каждым из читателей автор познакомиться никак не может, однако, взявшись за перо он, если хочет завоевать читательские симпатии и доверие, прежде всего должен достаточно хорошо представлять себе, что их может заинтересовать. Постоянное многолетнее общение со студентами и клиническими ординаторами, аспирантами и молодыми врачами дает мне некоторое основание полагать, что интересы и стремления своих читателей я, пожалуй, достаточно изучил. Поэтому теперь мне остается представить другую сторону, то есть самого себя. Только познакомившись хотя бы немного с моей жизнью в хирургии, читатель решит, имею ли я право давать ему те советы и рекомендации, которыми полна эта книга. Но это не единственная причина, по которой я решил привести здесь некоторые страницы своей биографии. Прожита долгая хирургическая жизнь. В ней были многочисленные ошибки и неудачи, успехи и достижения, поражения и разочарования. Может быть, читатель сумеет извлечь уроки и сделать для себя какие-то выводы и из моего пути. Я, по крайней мере, постоянно пытался это сделать для себя самого, хотя и не всегда успешно.

Родился я на Урале в семье потомственного врача. О деде мне известно немного — только то, что он был потомственным почетным мещанином города Смоленска, а видел я его лишь на фотографии, в числе известных русских врачей в каталоге Петербургской фирмы медицинских инструментов Штилле. Отец закончил в 1910 г. медицинский факультет Московского университета, проходил стажировку по хирургии и урологии в Берлине у профессора Дзирне, а в годы гражданской войны был начальником плавучего госпиталя на Волге. Там он познакомился с моей мамой. Она работала медицинской сестрой. После окончании гражданской войны они жили в Екатеринбурге. Отец вначале заведовал хирургическим отделением городской больницы, а затем после организации Екатеринбургского медицинского института в течение многих лет возглавлял кафедру факультетской хирургии и одновременно руководил онкологическим отделением Уральского института физиотерапии. Он был известным в стране хирургом, а главное, очень добрым высокопорядочным и принципиальным человеком. До сих пор помню, как в 1937 г. и позднее я, правоверный пионер, с ужасом слушал как отец ругал Сталина и его окружение. По счастью, никто на него не донес, и репрессиям он не подвергся. Однако в 1951 г. за публичные выступления в защиту гонимых в то время генетиков его лишили кафедры. В 1953 г. он умер. Несомненно, что это субъективно, но отец по своим нравственным качествам остается для меня человеком, близким к идеалу. Добрая память о нем жива в Екатеринбурге до сих пор.

В детские и отроческие годы я интересовался больше вопросами техники, мастерил радиоприемники и очень хотел стать инженером по автоматике и телемеханике. Школу я закончил рано, в 16 лет, и подал заявление в Московский энергетический институт.

Когда я приехал в Москву сдавать экзамены, то оказалось, что на факультет автоматики и телемеханики конкурс составляет 13 человек на одно место. Мне, конечно, стало страшновато, но деваться было некуда. Хотя отличником я не был, но учителя в нашей школе были отменными, я готовился упорно и был принят. Однако проучиться долго не пришлось, началась Отечественная гойна. Поскольку мне не было еще 18 лет, в армию сразу не взяли. Полтора месяца я проработал водителем троллейбуса на маршруте N 5 "Пл. Свердлова — Химки". Дело заключалось в том, что вскоре после начала войны многие водители ушли в армию, и наш институт выделил 40 студентов на эту работу. Обучали нас мало и плохо, не у инструкторов, а просто мы ездили вместе с рядовыми водителями, учились в приглядку. Троллейбусы были тяжелыми и плохо управляемыми, Москва была затемнена, в результате пошли аварии, одна тяжелее другой. Нас повыгоняли. Часть водителей сумели возвратить из армии, а остальных заменили опытными шоферами. Я поступил на завод им. Лепсе, где работал электромонтером.

В самые тревожные дни конца октября 1941 г. завод и институт были эвакуированы из Москвы. К этому времени мне уже минуло 18 лет. Я вернулся в родной город, попрощался с родителями и ушел в армию. Вначале меня отправили в Елховские лагеря на Урале, где мы жили в огромных холодных землянках по 40 человек на земляных нарах, покрытых лапником, ходили частично в гражданской одежде, частично в военном обмундиро-вании, сильно поношенном, и изредка ели. После прохождения какой-то комиссии меня направили курсантом в Одесское артиллерийское училище. Оно в то время было эвакуировано на Урал в г. Сухой Лог. Однако через три недели учения два взвода училища были подняты ночью по тревоге и эшелоном отправлены на Кавказ. Там я был зачислен в стрелковый полк в качестве командира орудия полковой артиллерии на конной тяге. Учился стрелять из пушки и ездить на коне самостоятельно, без какого-либо руководства. Наш полк участвовал в десанте, высадившемся к Крыму в районе Керчи и Феодосии. Но уже в начале мая 1942 г. десант был выбит из Крыма, и мы на подручных средствах переправлялись через Таманский залив. Не буду описывать всех сложностей и приключений моего путешествия, но судьбе было угодно лишь меня, единственного из двух взводов, вернуть обратно в Одесское артучилище. Окончил я его лейтенантом и был направлен командиром взвода в 9-й запасной артиллерийский полк, расквартированный в ту пору в Саранске. В мае 1943 г. в нем был сформирован очередной 723-й отдельный разведывательный артиллерийский дивизион, в котором я служил командиром взвода разведки. Дивизион был направлен на 1-й Прибалтийский фронт. К счастью, теперь уже мне пришлось повоевать в наступлении. От Смоленска до границы с Литвой дивизион прошел с боями за один год.

Как раз на границе я получил сквозное пулевое проникающее ранение грудной клетки. До этого у меня были три легких ранения и после лечения в медсанбате каждый раз я возвращался в свою часть. На этот раз мне пришлось пройти все этапы медицинской эвакуации и вновь судьба оказалась ко мне благосклонна. Вконце концов я очутился в эвакогоспитале N 414 в родном Екатеринбурге. Рана зажила, но в результате частичного повреждения нервов плечевого сплетения пальцы правой кисти работали плохо — развилась сгибательная контрактура пальцев и локтевого сустава, но самое неприятное, что все это сопровождалось тяжелой каузалгией.

Уже через несколько дней после ранения у меня появились сильные боли в правой кисти. Днем, когда я чем-то отвлекался они еще были терпимы, но ночью становились особенно мучительными. Около месяца я нормально не спал ни одной ночино наркотические анальгетики мне не давали, чтобы не сделать меня наркоманом. Отец, бывший в то время главным хирургом Уральского военного округа, делал все, чтобы мне помочь.

Собирали консилиумы, применяли все методы лечения, но легче мне не становилось Лишь после того, когда был использован новый в то время метод УВЧ, после первого же сеанса каузалгия прекратилась.