Новые приключения в Стране Литературных Героев - Станислав Рассадин

Старый. Скажи на милость! Да-а, братец ты мой! И птица клетки не любит, а человек и подавно... Слава те господи, хоть наш-то арапчонок небось теперь вольный будет. Или как?

Молодой. Беспременно вольный! Черт хозяин к рыбам пошел, так какой тут разговор! Надо ему новый пачпорт выпра­вить да и...

Свист боцманской дудки.

Одначе, Захарыч, обед свистят.

Старый (встает, кряхтя). И то пора...

Общий оживленный шум, топот, звяканье оловянных мисок.

Гена. Архип Архипыч, я догадался! Это мы туда попали, где про Максимку рассказывается? Да?

Профессор. Правильно. И я очень рад, что ты читал этот рассказ.

Гена. Ну, не то чтобы читал – я кино видел. По телеви­зору.

Профессор. Ах, всего лишь? А я-то подумал... (Нази­дательно.) Нет, дорогой, если уж ты хочешь...

Но договорить ему не дают снова.

Голос матроса Лучкина. Хлеб да соль, братцы! А что, примете в артель Максимку?

Молодой. Это какого такого Максимку? Арапчонка, что ль?

Лучкин. Его.

Старый. Ишь! А с чего это ты, Лучкин, его Максимкой прозвал?

Лучкин. А как еще прозвать? Его в какой день из окияна спасли? В день святого угодника Максима, вот он и выходит Максимка, значит. Опять же имени у арапчонка нет, а надо же как-нибудь звать... Так что, братцы, принимаете нас?

Старый. Чего спрашиваешь зря? Садись с арапчонком!

Лучкин (медлит). Может, другие которые... Сказывай, ребята!

Молодой. Да чего ты, Лучкин? Садись, говорят! Небось не объест твой Максимка! И солонины нам оставит! (Заливисто смеется собственной нехитрой шутке.)

Старый. На вот! Ему тут и ложка припасена, арапчонку твоему!

Лучкин (оправдываясь). Да я, братцы, по той причине, что он негра... некрещеный, значит... Но только, я полагаю, на земле все равны. Всем хлебушка хочется.

Старый. А то как же! Ешь, Максимка! Не пужайся! Рос­сийские матросы, брат, не забидят!

Гена. Вот это по-нашему! Ведь это, Архип Архипыч, еще когда было, правда?

Профессор. Да, давненько. В России только-только крепостное право отменили. А в Америке, ты сам слышал, идет Гражданская война между Севером и Югом.

Гена. Я и говорю! А они, глядите, всё уже, прямо как мы, понимают! Не то что те двое... (С мстительной мечтатель­ностью.) Эх, вот их бы сюда! Уж здесь бы им показали, как неграми торговать!..

Профессор (вдруг задорно). А что? Неплохая мысль! Ну-ка...

И они с Геной, а также мы с вами слышим потрясенный го­лос Гэрриса.

Гэррис. Тысяча чертей! Негоро! Где мы?

Негоро. Гэррис! Мне кажется, я сошел с ума!

Лучкин (не видя и пока даже не слыша их, приговари­вает любовно и мирно). Ты что же не ешь, Максимка? Ешь, глу­пый! Шти, братец, скусные. Бон шти!

Старый матрос. Эка пужливый какой! Видать, застра­щал арапчонка дьявол этот мериканец! Накось, покушай из моей ложки! Ну? Во-от! Так-то.

Лучкин (удовлетворенно). Вот это бон, Максимка! Вери гуд, братец ты мой! Ешь себе на здоровье!

Гэррис. Пусть я буду трижды проклят, Негоро, пусть сам Вельзевул потащит меня в геену огненную, но я не возьму в толк, каким растреклятым образом мы очутились на этом судне, среди людей... или кто они? Призраки?.. которые – ты видишь, Негоро! – якшаются с черномазым паршивцем, как с подобным себе!

Негоро. Сейчас не время рассуждать, Гэррис, как и что с нами произошло. Положись на меня. Я сбежал с каторги в Сан-Паоло-де-Луанда; я обвел вокруг пальца Дика Сэнда и его спутников; надеюсь и здесь не ударить в грязь лицом. Держу па­ри на целый караван черного товара: мы выберемся отсюда и еще прихватим в придачу этого мальчишку-негра, – он хоть чего-нибудь да стоит на рынках Африки, не будь я старый работор­говец Негоро!

Гена (он находится в сладостном предвкушении). Ага! Ух, сейчас и влепят же им за Максимку!

Но по совершенно непонятной причине русские матросы, хотя и услышали чужие голоса, однако вовсе не торопятся оправдать ожидание Гены.

Старый матрос. Эвон! Никак к нам на «Забияку» гости пожаловали? Откуда, господа хорошие?

Гэррис. Слышишь, Негоро? Сдается мне, что эти люди или призраки обращаются не к кому иному, как к нам с тобой!

Старый матрос. Ишь ты, быдто бы не по-нашему, не по-российски балакают. Ну, да ничего! Хлеб-соль, она не раз­бирает, кто чей. Милости просим матросских штей отведать! Артюшка, подай две ложки!

Молодой матрос. Пожалуйте!

Лучкин. Садись, ребята! Шти на ять! Самолучшие шти!

Гэррис. Черт побери, Негоро, что они там болтают? Мо­жет быть, угрожают нам? Я не разберу ни словечка из их ди­карского или бесовского наречия!

Негоро. Вообрази, Гэррис, я также никогда не слыхал – ни в море, ни на каторге – этого диковинного языка!

Гена (несколько разочарован отсутствием немедленного возмездия). Вот это да! Что это, Архип Архипыч? Почему они друг дружку понять не могут?.. А-а! Ясно!

Профессор. В самом деле? И что же тебе ясно, Геночка?

Гена. Ну, как же! Эти... Гэррис с Негоро, они откуда? Из французской книжки! Жюль Берн по-французски писал! Вот и...

Профессор (даже рассмеялся). Нет, Гена, это ты не очень ловко сообразил. Насколько я знаю, ты у нас с француз­ским языком тоже не слишком в ладах, а между тем все и всех отлично понимаешь. Вообще запомни, дружок: таких барьеров для взаимного непонимания не существует в единой и общей Стране Литературных Героев! Тут дело...

Но и на этот раз объяснить ему не удается.

Лучкин. Слышь, Захарыч, кажись, они всамделе по-нашему ни в зуб ногой. Их зовешь, а они ни в какую! Того гляди, голодные останутся.

Старый матрос. И то, братец ты мой! Эй, господа! Того... этого... ну, по-вашему сказать, вали манже с нами!

Лучкин (искренне переживая). Нет, не понимают... Вот мы сейчас! Эй, Максимка! Беги, волоки дорогих гостей к матрос­скому угощению!

Гэррис. Что такое, Негоро? Этот черномазый так обна­глел, что смеет хватать меня за руку?

Негоро. Давно не пробовал бича, обезьяна? Пошел прочь! Прочь! Ах, так?.. На тебе! (Жалобный крик негритенка.)

Лучкин (в смятении и гневе). Братцы! Что ж это? Гляди, он арапчонка забижает!

Молодой матрос. Ишь, размахался! Совсем как тот мериканец!

Старый. Ну, господа, мы с вами по-хорошему, всей ду­шой, значит, а вы эдак? Стало быть, на себя пеняйте! Держись!!!

Профессор. Вот теперь, Гена, мы смело можем поки­нуть паровой клипер «Забияка»!..

Они вновь одни.

Гена. Эх, чего ж вы? На самом интересном месте!

Профессор. Ты полагаешь, на самом? Вряд ли. Все ясно: справедливость восторжествует, потому что уж теперь-то русские матросы отлично поняли этих негодяев.

Гена. Представляю, как они им... А кстати, Архип Архипыч, чего же раньше-то не понимали?

Профессор. Да потому, что здесь, если угодно, встре­тились два совершенно разных, непонятных один другому мира... Нет, я сейчас имею в виду не два различных и даже противо­положных отношения к человеку, в данном случае к негритенку Максимке. Это само собой. Но тут еще и два разных художест­венных мира. Понимаешь? Два разных способа изображения жизни и человека. Ну, подумай сам: разве герои Жюля Верна, хотя бы те же Гэррис и Негоро, написаны как живые, взаправ­дашние, самые что ни на есть достоверные люди? Нет, конечно! Они вполне условные персонажи, и с них даже спрашивать нече­го, чтобы они были наделены живыми, неповторимыми человече­скими характерами...

Гена. Вы что же хотите сказать? Что Жюль Верн, по-ва­шему...

Профессор. Успокойся, успокойся! Никому и в голову не приходит обижать твоего Жюля Верна. Я ведь сказал: «...и спрашивать нечего...» Не надо, несправедливо спрашивать! То есть в приключенческих романах замечательного французского писателя, весьма благородных по мыслям и чувствам, насыщен­ных разного рода познавательными сведениями, такие условные персонажи вполне на своем месте. Это такая литература, вот и все!

Гена. А у вашего Станюковича?