Двести третий день зимы - Ольга Птицева

– Знаешь, мне даже страшно не было. Я перебоялся уже. Когда меня с самолета сняли, велели из города не выезжать, мол, за мной еще придут. И я все это время ждал. Все это время боялся. А когда пришли, оказалось, что страшило именно ожидание, а в моменте стало гадко, но не страшно. И я Радионова не сдал. И тебя не сдал. – Он улыбнулся. Вместо двух передних зубов темнели провалы. – Ну я же правда не знаю, чем вы там занимались. Или он один. Или только ты. Так и сказал. И вот что я думаю, Нюта. Ничего у них нет на Радионова, иначе бы они так не рыли. Отпустят этого идиота, а ты ему внуши, чтобы не высовывался больше…

Нюта не успела ответить. Кухонная лампочка вспыхнула, потом замигала, но все-таки разгорелась. Недовольно заворчал холодильник. В трубах заклокотала вода.

– Чай будешь? – спросила Нюта, поднимаясь. – Попьем вместе, и езжай домой. Я не знаю, что тебе сказать. Правда. Просто давай попробуем пережить один день. А дальше посмотрим.

Кеша кивнул, сложил руки на столе перед собой. Он сам походил на вырванный зуб. Или на выбитый. Нечто изъятое из привычного мира, высверленное и измученное, но продолжающее для чего-то существовать, пока кто-нибудь не смахнет его в пакет для утилизации.

– Тебе не больно будет пить горячее? – Нюта растерянно помолчала. – Может, обработать нужно? У меня обезболивающее есть. Дать?

Кеша пожал плечами.

– Никогда не оказывался в такой ситуации, – сказал он. – Не знаю, как правильно действовать.

– Начнем с чая?

– Да, давай начнем с чая.

Нюта набрала рыжеватую воду в чайник, разложила по двум кружкам пакетики. Подумала и достала с полки баночку. На самом донышке в ней лежали засахарившиеся кристаллики меда. Дождалась, когда вода закипит, и залила ею мед.

– Я тебе сладкого добавлю, – пообещала Нюта, не оборачиваясь.

Кеша что-то пробормотал. И тут же завибрировал телефон. Сообщения от мамы приходили в такую рань, когда та собиралась на работу к нулевому уроку. Ей, как почетной учительнице младших классов, позволили вести дополнительные занятия с самого начала зимовья. И Нюта старалась не думать, что ее мама преподает этим младшим классам. Наверное, рассказывает о важности сохранения снежного покрова. Или о значимости тех, кто его сохраняет.

«Это мама, – зачем-то написала мама, будто это мог быть кто-то другой. – Нюточка, ты в порядке, дочка? Твой-то вон! Вражина оказался, никогда он мне не нравился. Нюта! Может, тебе домой приехать? Я комнату твою прибрала как раз».

Нюта непонимающе уставилась в телефон. Перечитала сообщение. Снова ничего не поняла. Внутри искрящейся волной поднялось раздражение. Вечно эти сообщения ни о чем, вечно никакой конкретики, мама! Можно хоть раз напрямую? Только то, что ты хочешь сказать…

– Телевизор. – Голос Кеши, искаженный из-за выбитых зубов, стал совершенно неузнаваем. – У тебя есть телевизор?

– В комнате, – ответила Нюта быстрее, чем испугалась.

Кеша сидел за столом, держа перед лицом телефон. Он протер глаза – рука дрожала. Перевел взгляд на Нюту.

– Включи скорее новости. Тут о Радионове пишут…

Договорить он не успел, Нюта рванула в комнату. Пульт затерялся в складках пледа, брошенного на кресло. Нюта все никак не могла попасть пальцем по кнопке включения. Кеша стоял у нее за спиной и тяжело дышал. Дыхание его отдавало кислятиной. Нюта немного отстранилась, наконец включила телевизор, и в комнате их сразу стало трое: Нюта, Кеша и кукла-телеведущая. Звук был выключен, и та беззвучно открывала нарисованный рот. Ее хотелось смазать одним резким движением, толкнуть посильнее, чтобы она завалилась на спину.

– Смотри! – выдохнул Кеша, когда кадр сменился.

Вместо телеведущей на экране появилась картинка из зала суда. Ряд пустых лавок, боковая кафедра с высоким стулом судьи, стулья поменьше для обвинения, пустота там, где обычно стоят стулья защиты. Через прутья клетки подсудимого на оператора смотрело изможденное лицо пожилого человека. Кеша подскочил к телевизору и ткнул пальцем прямо в центр этого лица.

– Глеб Па-а-алы-ы-ыч, – по-старушечьи протянул он.

Нюта моргнула. И еще разок. Смысл маминого сообщения доходил до нее рывками, словно слабый интернет подгружал тяжелую страницу с картинками. Узнавание лица Радионова загружаться не желало. Тот стоял, вцепившись в прутья решетки. На нем был серый спортивный костюм. Кажется, в этом костюме Радионов приезжал на веселые старты, которые проводились в институте каждые майские праздники. Начальник прыгал в мешке, бегал марафон и раскачивался на брусьях. Все это – максимально нелепо, но старательно. Теперь он старательно поддерживал себя в вертикальном положении, повиснув на решетке. Нюта попыталась отвернуться, но шею перехватило.

Кеша вынул пульт из ее пальцев и включил звук. Комнату наполнил казенный голос судебного репортера. Нюта никак не могла уловить смысл, выхватывая из речи отдельные слова, одно страшнее другого: обвинение, экстремизм, запрещенная деятельность, подрыв государственного строя, нарушение снежного покрова, виновен, морозильная камера. Кеша издал булькающий звук и осел в кресло.

– В отношении Льва Гоца следствие продолжится. – Шум в голове заглушал и искажал голос репортера. – Его связь с террористическими организациями еще предстоит подтвердить. Следствие надеется, что арест Гоца станет первым в череде задержаний участников запрещенных ячеек на всех уровнях.

Нюта опустилась на пол рядом с креслом, прислонилась головой к подлокотнику. Когда Славик болел, он часто засыпал в кресле, завернувшись в плед. И пока он дремал, Нюта садилась вот так, позволяя его горячим пальцам легонько перебирать ее волосы. Теперь ей до болезненной судороги в животе хотелось, чтобы кто-то, пусть даже Кеша, погладил ее по голове, в то время как она сидела и пыталась осознать услышанное в новостях. Вместо этого Кеша поднялся на ноги.

– Надо ехать в институт. Там же архивы, бумаги, отчеты. Нужно их сжечь, получается.

– Кеш, они все уже нашли и опечатали. – Нюта чувствовала, что от каждого слова ей становится горше. – Ты лучше поезжай к врачу. С зубами что-то сделай.

– Ты не понимаешь, да? – Кеша склонился над ней и вдруг положил ладонь на ее макушку. – Они нас всех теперь убьют, Нюта. И тебя, и меня. И весь народ из отдела. Ты не слышала, что ли? Аресты на всех уровнях. А террористическая организация – это мы, получается.

– Ну и зачем тогда что-то жечь? Если они все уже решили.

– Чтобы им ничего не досталось. – Кеша подержал ладонь еще немного и распрямился. – Никаких наших наработок, никаких выводов и исследований. К черту все. Сожгу, что под руку попадется. Пусть забирают кабинет, пусть хоть поселятся там. И там же сгниют.

Он помолчал, смотря через комнату в окно, где рассветная серость начинала обретать очертания утра. Нюта разглядывала Кешу снизу вверх. Он оброс щетиной, несвежий воротник рубашки