Молчание Шахерезады - Суман Дефне

– Дорогая, с тобой все в порядке? Кала исе?

Эдит высвободила руку и, покачиваясь, подошла к Эдварду. Джульетта проследила за дочерью встревоженным взглядом. А затем с надеждой посмотрела на Авинаша. Конечно, она не одобряла, что дочь связалась с этим шпионом, но сейчас попросила бы помощи хоть у самого черта. Но Авинаш лишь руками развел.

Перекрикивая грохот оркестра, Эдит сказала:

– Эдвард, ей-богу, я удивляюсь, где ты только нашел таких музыкантов!

Уже изрядно пьяный, Эдвард взял Эдит за руку и, ни на секунду не спуская с нее глаз, предложил:

– Почему бы нам тоже не потанцевать, Эдит му?

Ее лицо по-детски засветилось. Она выпила залпом шампанское, которое успела взять, когда Авинаш вел ее под руку, и вручила индусу пустой бокал.

– Эдит, радость моя, это уже который по счету? – подала голос Джульетта.

– Матап, если желаете знать, спросите у месье Пиллаи. Не сомневаюсь, он, как и вы, считает каждый сделанный мною глоток. Эдвард darling, shall we?[90]

– Я готов, мадемуазель Ламарк, покажем им всем, что мы еще далеко не старики, – прокричал он ей на ухо. – К тому же надо поддержать танцующих.

На этих словах он улыбнулся одной из девушек, с короткими, как у мальчишки, волосами. Девушка без капли стеснения подошла к нему и потянула с собой; пританцовывая на ходу, он и позабыл про Эдит. Джульетта облегченно выдохнула, а Авинаш усадил Эдит на обитое бархатом канапе у стены.

Десять минут спустя уже вся танцевальная площадка была заполнена размахивающей ногами молодежью. Эдвард веселился, подбрасывая партнерш-американок в воздух. До полуночи оставалось пять минут. Не убирая руки с талии коротковолосой брюнетки, Эдвард взял с серебряного подноса бокал шампанского и разом опрокинул в рот пенящуюся жидкость. Под заводящую мелодию оркестра гости начали обратный отсчет.

Сидя на канапе, Авинаш обнимал Эдит за талию, нежно поглаживал ее по спине и смотрел на группу мужчин, которые с раскрасневшимися от спиртного лицами что-то горячо обсуждали. Среди них были крупнейшие коммерсанты Смирны, офицеры британской армии и представители консульства.

Он знал, что войско, собранное кемалистами, готовилось дать первый бой под командованием полковника Исмета[91]. А поражение Венизелоса на прошедших в прошлом месяце в Греции выборах спутало все карты. Скорее всего, Венизелос, вдохновитель Мегали идеа и послушная пешка в руках британского премьер-министра Ллойд-Джорджа, окончательно выбыл из игры. Греция уже не будет получать такую поддержку от Англии, а в какой-то момент может и вовсе ее лишиться.

Между тем ходили слухи, что Мустафа Кемаль уже почти заручился поддержкой большевиков, которые помогут его армии оружием. Италия не простила того, что обещанная им Смирна вдруг отошла к Греции, и теперь в отместку заняла сторону турок. Союзные державы собирались встретиться в Париже в конце месяца, чтобы пересмотреть свои планы и, возможно, начать подготовку к конференции, в которой примут участие представители противоборствующих правительств, заседающих в Стамбуле и Анкаре, а также представители греческих властей. Речь шла и о том, чтобы внести некоторые изменения в Севрский договор в пользу турок.[92]

Часы пробили полночь. Под радостные крики Эдвард откупорил бутылку шампанского. Молодежь окружила его, пока он наполнял бокалы, затем бокалы взметнулись вверх, наполнив пространство веселым звоном. Все обнимались и вопили.

А Эдит лежала на обитом красным бархатом канапе, пристроив голову на коленях Авинаша. Задремав, она не слышала ни обратного отсчета, ни радостных криков. В зазоре между фиолетовыми шторами на окнах виднелся тонкий серп луны, выглянувший из-за гор. Чалма на голове Эдит развязалась, и локоны рассыпались. Авинаш медленно перебирал их, в то время как сердце его сжималось: он знал, что их ждет совсем скоро. Закрыв глаза, он думал о двух армиях, которые стояли вот за этими горами, о мальчишках, которые вдруг превратились во врагов, а ведь они выросли вместе и видели сейчас в своих палатках одни и те же сны.

Гости в залитом светом бальном зале Томас-Куков смеялись, обнимались, поздравляли друг друга с Новым годом на всех языках, на которых только говорили в их райском городе.

Хронья Полла!

Bonne année!

Виоп anno!

Hayirli seneler olsun!

Пари гаант йев аманор!

Happy New Year!

– Мы все, любимая, живем во взятое взаймы время, – прошептал Авинаш. – И никто из нас не догадывается, что конец уже близок. С Новым годом!

Эдит сладко посапывала, приоткрыв губы, которые он готов был целовать вечно.

IV. Случайности

Первая встреча

В то утро среды, когда Панайота спускалась на набережную, в ее черноволосой голове даже и мыслей о замужестве не было. Если бы ей тогда сказали, что к концу недели она обручится с лейтенантом Павло Параскисом, она бы скривилась, подумав, что это какая-то дурацкая шутка. Шагая в сторону площади Фасула мимо строящегося нового здания Евангелической школы, Панайота встретила Афрулу, сестру Эльпиники. Афрула насмешливо сказала: «Эх, а Павло-то на тебя глаз положил, говорит, мол, увезу ее в Янину, будет со мной жить как принцесса. Ну, совет вам да любовь!» Ударив ее зонтиком по ноге, Панайота чуть ли не бегом добралась от церкви Святой Екатерины до площади.

Ну, она этому Павло покажет! За городом, в Корделио, они всего лишь перекинулись парой слов – и то из крайней необходимости, – а он возомнил о себе невесть что и – будто приглашения в кино ему было мало – начал всему свету рассказывать небылицы. И не совестно ему?!

Перейдя улицу Фасула, Панайота свернула на улицу Пойраз и, ускорив шаг, направилась в сторону набережной. Крепко сжав ручку зонтика и задрав подбородок, шла кривыми, извилистыми улочками между домами, которые использовали под склады. До нее доносился наглый смех возниц, бездельничавших в ожидании пассажиров и свистевших ей вслед. Немалая выдержка требовалась, чтобы не обращать внимания на все то, что ей кричали слонявшиеся у кофеен оборванцы. Насколько интеллигентными и учтивыми были господа на Кордоне, настолько же невоспитанными были типы, ошивавшиеся в узких переулках за улицей Параллель. В большинстве своем это были либо мальтийские юнги[93] с торговых судов, либо сезонные рабочие, приехавшие с островов на время сбора инжира. При виде одинокой девушки эти болваны, подкручивая усы, не могли удержаться от окриков и смеха.

– Эй, principessa[94], иди-ка сюда! Такая сладкая, тебя мама медом кормила, а? Яври му, как тебя зовут, принцесса? Hello, ciao, baby!

Выйдя на набережную, Панайота глубоко вздохнула. В лучах зимнего солнца море блестело, как стеклянное, и отражения пришвартованных к берегу рыбацких лодок красными, желтыми, белыми бликами подрагивали в небесно-синих водах. Набережная до самого клуба «Спортинг» была влажная после волн, что ночью нагонял бушующий ветер. Вот бы весь город был таким же спокойным и чистым, как Ке! Здесь мужчины не крутили себе усы и не кричали вслед непристойности, а вежливо здоровались, касаясь своих шляп.

С тех пор как Ставрос записался добровольцем, прошло больше года. Впрочем, теперь на войну ушли все. Прошлым летом всех парней из их квартала отправили в анатолийские степи – остался лишь Нико. Ставрос и без того неохотно писал Панайоте, а после битвы при Сакарье, длившейся двадцать дней, письма совсем перестали приходить. Если бы Минас не писал своей невесте Адриане, Панайота вообще не знала бы, жив ли ее любимый.