Живая вода времени (сборник) - Коллектив авторов

Для имманентного понимания платоновских творений я дополняю православные «идеи», или лучше – термы (= оригинальные оксюмороны), митрополита – своими – з-с-иятельными: н-естью, не-а-сущим, у-гроб-ой и др.

Нельзя не подчеркнуть, что русский язык – сам по себе – изобилует подобной формой понятия, не-едино – вбирающей в себя – строго семиотическую (= дословно «мертвую») букву и – наивернейшую метафизическую реальность: вечно умирающего и – креационистского духа. Оригинальные оксюмороны просматриваются и в словах «пере-живание», «про-зрение», «вещность», «невыносимый», «отражать». Отметим и «бытие» – с сугубо динамической семантикой: «генезиса», «начала», «рождения», «происхождения» [30] – «становящегося» в себе как «не сущее». [31]

«Кто почерпает мысль изнутри себя, кто схватывает ее. в минуту ее рождения, уже облеченную в свойственный ей мысленный образ («ада» и т. д. – П.К.). тому легче найти в собственном языке. материальное слово, свойственное мысленному, в котором оно уже заключается. и из которого оно вдруг выходит во всей полноте своей.» [32] – в секуляризованном виде контрадикторной термичности – безумно-логическом условии поэтически богатой генезисности русского ума – на «последнем пределе» (Ф.М. Достоевский) [33] – именно оксюморонной о нт-ичности.

В противовес исключительно по-лож(ь) – ительной и – оборотнической «онтологизации»: у-гроб-ного начала ветхого я – Платон нашел конкретно-метафизический способ выражения доселе не выразимого опыта: древнерусского тлланта – на самой первой ступени его покаяния – на самой последней ступени его произвола.

Определилось буквально-анагогичное – не-истовое! – двуединство: оригинального «бытия-ничто» – при эсхатологическом «сочетании» совестливого самосуда, «которое произошло непреложно и неслиянно, и неизменно, и нераздельно, и неразлучно». [34] Без диалектического снятия в «неразрывном единстве» – «становления» (=«начала» = «жизни» = «духа»). [35] Без «меонического» «замирения» и «слияния» в «одной высшей истине» – «несуществующего». [36]

Ни Гегель, ни Н.М. Минский не смогли отказаться от онтологической «уловки» (=«представления» = «зрелища») – даже перед «конечными пределами Тотальности реального» (Ж. Батай), [37] преклонившись-таки перед «классически»-«просвещенным» кумиром: самоотверженной эссенции – «всесущей» буквы.

«Самобытных» мыслителей – «подчистую» – не хватало на безумно-антиномический синтез: эсхатологического и – «ипостасного» соединения [38] – их первородно-непосредственных бездн.

Кружило-вертело – «интеллигентски»-«светлые» головы – в разверзнувшейся н-ести: внутреннего креста. Умо-мрачило – от безысходной свободы – било – в клинически-посредственнейшем безумии – несло – на-буквалистски-проч(ь) – ных! – гвоздях.

Мука – и-с-конная мука – вз-г о -р е -нивала честную, подлинную самость, и потому воплощался – «не-бес-ен-но»! – идейно-категориальный «божок». Воистину – тайный: в я-зычной молчи. Воистину – бессмертный: с улыбкой в гробу..

Искомая объективация упрямых грешников – преиспо: л-д-ненно! – осуществляется.

Абсолютная интроспекция – на совесть! – рассыпается в прах.

Православный Платон не обожествлял своего падшего самоотвержения – не смирялся до конечного абсолюта: «певят». [39]

Но онтологическое самосознание с-вершенно не кающегося грешника «спасалось» лишь в «самобытнейшем» безысходе – успокаивалось лишь на психиатрическом одре, достигая диалектического снятия: с внутреннего креста – растворяясь – в адамовой улыбке: навек.

Сущее небытие (=«относительное ничто» = «меон») [40]  тоже предполагало ветхое «благо» эманационной возможности – вынести невыносимую совесть – из себя: на чистый и невинный свет: пустых и, ей-ей, всеединых страниц.

Вот почему покаянная н-есть – Бого-Законно – не терпела любых «классически»-секуляризованных непротиворечий = тотальностей. В тварные руки должен был попасть только откровенно у-гроб-ный приговор: вечно последнего самосуда. На исключительно термичном и – крестном – пределе: личного опыта – с его подлинно-антиномичной полисемантикой: люб-о-пыт-ки.

Одна православная логика удерживает – в себе – наше не-истовое самоотвержение – по образу и подобию распятого Христа. Одна православная логика обеспечивает – в себе – бессмертно-креационистское умирание: собственно человеческого разума.

Червяки всяческих непротиворечивых истин целенаправленно вопрошают-ся здесь: в отрицательно-положительной природе потомков Адама – и постоянно пере-живаются: в не-классической секулярности – покаянного ока совести.

Вверх-вниз-вправо-влево – про-з-р-евается – бездонное крещение, и н-есть от него к-рай-ностного «спасения» ни в «свете», ни в «тьме».

Изо дня в день – при каждом антропоцентричном произволе – органично возрождается первозданный талант – на распятие: не-вид-ан-ной свободы – самопожертвенного греха! Изо дня в день – при каждом мирском деянии – усугубляется з-с-иятельное откровение: сверх-естественного и – сверх-гуманного! – я: Аз – один на один – с Божиим Законом и – Благодатью.

Совесть уничижает-ся – до конкретно: да-буд(ь) – ничного – светопреставления. Совесть очищает-ся – до не-вин-ов-но: стр л -(ш) – стн о го – опыта.

Только в таком – почти нестерпимом – самоотвержении – только – в под ноль! – генезисной – у-гроб-е – возникает должный исток православного поступка – возникает зиждительная н-ощь исповеднического дерзновения.

Но будет ли «классически»-светский «интеллигент» ублажен «первоначальной чистотой» [41] духа – для «совершенного исполнения Евангения» [42] – в голгофно-! – обнадеживающей плоти?!

Буквально-анагогическое умирание: однозначных «истин» = «абсолютов» – не для «самобытно»: заклятых – «духов»: смерд-т(ь) – и.

Беспросветно: потрясающая – мистерия: пыт-ка безобразности! – не для «обезьяннических» [43] кружев: неприкаянности.

Русская идея всегда выставлялась напоказ – с завещательной! – здравостью мысли – при спасительной реальности: неба или – ев-гение-базаровского лопуха.

Посюсторонний же максимализм всегда склонялся к кроме-шным – до «мессианственности» – поискам «благ» – в за-гранично: беспредельных! – посылках – очередного «единого» «бытия»: ничто.

Лишь бы – куда подальше – от себя: бездонного – пре-испол-нить-ся – непосредственно и – мета-физически – своей – «а-вто»-р-ично-«позитивной» – без-Дарностью. Лишь бы – не лоб-в-лоб – со своей – и-с-конно-эсхатологизированной – оригинальностью.

Да, Провиденциально: внезапное – явление православной личности – не обуславливается – ни «горним», ни «дольним» – диалект-«снятием» с внутреннего креста. Первородно-произ-вольная свобода греха – не порабощается – даже святыми подражаниями Христу.

А за-граничное «воскресение» и – «смерть» Спасителя – и к-рай-ностно, и «тотально» – не пере-живут свою – у-доб-р-ен-но-! – синтезированную – абстрактность и – в конце концов – Бого-Законно – снизойдут в сущее: червячно-объективизированного – ничто (= nе€ant).

Н-есть – подлинно-русская н-есть – оставит за собой – последнее слово: логос – и з-с-иятельно! – оттеснит – вне себя – любой – оборотнический – мрак.

Россу – по-лож(ь) – ительно – не сбежать – от своей неистово-распятой натуры. Или же однозначный л-я-ад – упечет – его – в ад-екватном: котле – по при-у-меру – «совершенно» мертвого Христа – на Великую Пятницу.

Православное же самосознание – напротив – заключает исключительно зиждительный завет просто со стрл-(ш) – стным Богочеловеком, волей-неволей причащаясь к Его кенозису – без вс-я-костного секулярного обезболивания и – «с-пас»-сива!

Этот – сверх-естественно-гуманный – синергизм – полностью исключает смертоносное освобождение – от себя: постоянно и генезисно! – умирающего. Утвер-дыбливается – только голгофно: антропоцентричное! – самоотвержение – на все-не-мощном! – внутреннем кресте.

Личностная метафизика само-не-бытия – об о живается – в методично: м-учительнейшем! – откровении – сугубо тварного творчества.

Покаянный атеизм – «Или, Или! лама савахфани?» (Мф 27–46) – органично сводит – лишь с «классически»: бессовестного! – ума. Воистину – от всеединой катастрофы России. Воистину – от смертобожнических горизонтов.

«Интеллигентский» кумир: объективизированного – ничто – немедленно сокрушается – на по-бедную не-ви-даль: исторической н-ести.

«Все-единая» метафизическая аналогия – умопомрачительно – определяется – в термически-рационализированной конкретике.

«…Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира» (Гал 6-14). Любая – непротиворечиво-заклятая – идея и категория: сразу – не-а-суще и – по-русски! – обезумивает.