Последний парад - Владимир Карпович Железников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он достал вино, поставил его на стол, затем снова вернулся к буфету, принес рюмки, заметив: «Я взял старые», — расставил их. Сначала около стульев Эмильки, Марты, священника, потом всем остальным и в таком же порядке налил вино.
— Когда-то я делал это вместе с Мартой, — сказал папа, обращаясь к Бачулису. — Помнишь?
Бачулис кивнул в ответ. И за столом снова наступила тишина. Она была такая тихая, что невозможно было ее нарушить. Но Даля это сделала совершенно спокойно: ударила Юстика кулаком по спине и снова сказала, чтобы он не сутулился.
Папа встал, взял рюмку и сказал:
— Вспомним.
И все, подчиняясь ему, подняли рюмки, А я взяла свою рюмку и подумала: «А может быть, именно из моей рюмки когда-то пила вино Эмилька». И мы выпили. Правда, прежде чем мы выпили, Даля успела шепнуть Юстику: «Не ней до конца». Юстик опустил свою рюмку, а я посмотрела на него как надо и выпила свою до дна, до самой последней капли.
— Мы сегодня отверженные, — сказала Даля нам с Юстиком. — Они сейчас далеко от нас. — Она ждала, что кто-нибудь поддержит ее и начнет доказывать противоположное, но все промолчали.
— Значит, это все-таки было, — сказал папа. — Кто-нибудь жив из тех, кто был с нами в то время?
— Лайнис, — ответил Бачулис.
Лично я этого имени никогда не слышала в папиных рассказах, но папа сразу вспомнил.
— Как же, у него была маленькая пекарня на углу Витавтаса. Мы всегда брали там хлеб Лайнис вечно торчал возле наших окон.
— И до сих пор сохранил эту привычку, — сказала Даля, — подойдет, поговорит, а в дом не заходит.
— А помнишь?.. — спросил папа.
— Берите варенье, — перебила его Даля. Она решила, конечно, отвлечь папу от воспоминаний, она боялась за своего мужа. — Пятрас, брусничное.
— Ах да, — сказал папа. Наконец он вспомнил, о чем его просила Даля.
Папа протянул ей со своего конца стола, из другого мира, розетку. Сейчас никому не хотелось ни варенья, ни чая.
— Эти ягоды мы с Миколасом собирали, — сказала Даля; одновременно она все время следила за Юстиком, — Юстик, ты опять сутулишься. Посмотри, как сидит мама… Мы их собирали в прошлом году. Осенью. Он тогда потерял мою кофточку, и мы долго ее искали. Так и не нашли.
— А помнишь, как мы познакомились? — спросил папа у Бачулиса и, не дожидаясь ответа, сказал нам: — Он вырезал в школьном парке на скамейке инициалы Эмильки.
— Ты и это не забыл? — удивился Бачулис.
— Сторож схватил его за шиворот и потащил к директору. — Папа оживился. — А я подскочил к нему и крикнул: «Хорошо будет, если я сейчас схвачу вас за шиворот?» От неожиданности он выпустил Миколаса, и мы убежали.
— Какой позор! — притворно возмущаясь, сказала Даля. — Вырезать инициалы на скамейке. Юстик, не бери никогда пример с отца.
Юстик посмотрел на меня и покраснел.
— Подумаешь, — сказала я. — Сережка Волков из параллельного вырезал мои инициалы у нас в лифте. Вот это была драма!
— А зачем? — в разговор вступил сам Юстик.
Боже мой, он к тому же, этот Юстик, был совсем наивное дитя!
— Это ты его спроси, — сказала я.
Он тут же уткнулся в свой чай. Снова все помолчали, разговора у нас не получалось, прыгали, как зайцы с одной кочки на другую.
— А как ваши? — спросил Бачулис.
— Спасибо, — ответил папа. — Сестра вышла замуж. Мама живет с ней.
Бачулис хотел что-то сказать другое, но перехватил взгляд Дали и спросил снова самую обыкновенную вещь, что-то насчет папиной работы.
— Работой я доволен, — сказал папа. Ему стало скучно, он уже тяготился этим чаепитием. — Весь мир исколесил… Знаю двадцать три способа заварки чая.
И он про чай! Варенье, чай, варенье. Можно подумать, что это более важные вещи, чем то, что за этим столом стоят три пустых стула и трех человек, которые должны были на них сидеть, нет в живых.
— Любопытно, — сказала Даля (это, конечно, по поводу двадцати трех способов заварки чая).
— А ты как? — спросил папа у Бачулиса. — Вообще?
— Ничего. Я ведь ветеринар. Со зверьем проще, чем с людьми.
— А варенье немного засахарилось, — сказала Даля. — Хотите, положу свеженького? Юстик?
— Положи, — согласился Юстик.
«Ну и тип, — подумала я. — Просто недоросль. Толстокожий».
Даля встала, чтобы достать другое варенье. Положила своему необыкновенному Юстику и сказала:
— А тебе, Танечка? Клубничное… Сладкое…
— Нет, — ответила я громко. — Не надо больше мне ни чаю, ни варенья. — И добавила: — Меня от сладкого тошнит.
Юстик чуть не подавился своим клубничным.
— С клубничным Марта пекла пирог на твой день рождения, — сказал папа Бачулису.
Тот кивнул. Нет, он не желал ничего отвечать.
— А вы искали Эмильку после войны? — спросила я у Бачулиса. — Не может быть, чтобы никакого следа. Ведь это странно: живет человек — и вдруг пропадает. И никакого следа.
Я хотела, чтобы мне ответил сам Бачулис, смотрела на него во все глаза, но он не поднял головы.
— Из гетто не возвращались, — сказала Даля.
Она осуждающе посмотрела на меня, но я решила не отступать.
Если им всем это безразлично, то для нас это имело значение, хотя, может быть, папе еще вреднее волноваться, чем Бачулису.
— И Эмильку не нашли, — упрямо сказала я. — И не знаете, где она погибла.
Им мои слова не понравились. Даже Юстику. Он легонько толкнул меня в бок. Просто отчаянный парень этот Юстик!
Я повернулась к нему и спросила:
— Ты чего толкаешься? — И громко добавила: — И предателя, конечно, не отыскали.
— Таня, — сказал папа, — не показывай свой характер. И пожалуйста, не фантазируй.
— Какая уж тут фантазия, — сказала я. — Ясно ведь, что предатель был.
— Ну вот, придумала, — вмешалась в разговор Даля. — Ты еще ребенок. — Она погладила меня по голове. — Тебе нравятся страшные истории. Может быть, отправишься спать? Во сне и поймаешь предателя.
Ловко она из меня дурочку сделала. Юстик хихикнул. Как же, его мамочка оказалась такой остроумной!
— Вы что, не читаете газет? — сказала я. — Недавно одну такую поймали… тоже через двадцать пять лет.
— Ну ладно, не обижайся, — сказала Даля. — Ты в какой класс перешла?
— Два года осталось мучиться, — проскрипела я.
— Вы слышите? — сказала Даля, точно я ей сообщила какую-то необыкновенную радостную вещь. — Я должна записать этот афоризм. — Она подошла к письменному столику и открыла ту самую тетрадь, в которую что-то писала, когда мы пришли. — Как ты сказала: «Осталось…»
— Я уже
