Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

20 января 1842 года

Как это любезно со стороны тетушки – согласиться заплатить дополнительные деньги за отдельную комнату. Это будет огромным преимуществом для нас по самым разным причинам. Мне очень жаль, что пришлось поменять Брюссель на Лилль, особенно потому, что теперь я не увижу Марту. Мэри без устали снабжает меня сведениями, она не жалеет для этого ни времени, ни сил. Мэри просто золото. У меня на самом деле есть только две подруги – ты и она, верные и искренние, в чью верность и искренность я верю так же твердо, как в Библию. Я обеспокоила вас обеих, и в особенности тебя. Но ты всегда была так снисходительна ко мне и отвечала на все только добром. Мне надо написать еще письма в Брюссель, Лилль и Лондон. Кроме того, остается куча работы – починка сорочек, ночных рубашек, носовых платков, карманов, а также зашивание одежды. Я дожидалась Брэнвелла, однако он так и не смог приехать. Очень надеемся, что он вырвется в ближайшую субботу. При всех этих хлопотах мне, как ты понимаешь, не до поездок в гости. Ужасно хочется принять твое приглашение, приехать и поговорить с тобой, сидя у камина. Возможно, нам не удастся встретиться в атмосфере домашнего уюта еще много месяцев. У меня в лице появились интересные старческие черты: когда ты увидишь меня в следующий раз, я, несомненно, буду носить чепец и очки.

Глава 11

Я не знаю точно о причинах, заставивших отказаться от плана поездки в Лилль. Шарлотту с самого начала сильно привлекал именно Брюссель, и она изменила намерение поехать туда только после того, как получила известия о том, что школы этого города не являются лучшими. В письмах она ссылается на мнение миссис Дженкинс – жены священника при британском посольстве. По просьбе своего брата, тоже священника, жившего неподалеку от Хауорта и знакомого с мистером Бронте, миссис Дженкинс навела справки и после многих разочарований наконец услышала о школе, подходящей во всех отношениях. Одна английская леди, долго служившая при дворе герцогов Орлеанских и пережившая вместе с ними многие превратности судьбы, отправилась в Бельгию с герцогиней Луизой, когда та вышла замуж за короля Леопольда142, чтобы служить ей в качестве чтицы. Внучка этой дамы получила образование в пансионе мадам Эже143. Бабушка была так довольна ее обучением, что в самых лестных выражениях рекомендовала эту школу мистеру Дженкинсу. И потому было решено, что, если плата за обучение окажется не слишком высокой, мисс Бронте и Эмили отправятся туда. Мсье Эже пишет мне, что, получив письмо от Шарлотты, в котором она особенно много вопросов задавала о возможности изучения предметов, обычно считающихся «факультативными», они с женой были так удивлены серьезностью и простотой тона, что сказали друг другу: «Это дочери английского пастора со скромным доходом, они полны желания учиться, намереваясь в будущем заняться обучением других. Для них любая дополнительная плата весьма нежелательна. Давай назовем конкретную сумму, в которую войдут все предстоящие им расходы».

Так и было сделано. Стороны заключили соглашение, и сестры Бронте начали готовиться к первому в своей жизни отъезду за пределы родного графства (если не вспоминать злополучное пребывание в Кован-Бридже). Мистер Бронте решил проводить дочерей до места назначения. Мэри и ее брат – опытные путешественники, не раз бывавшие за границей, – также поехали с ними. Шарлотта в первый раз увидела Лондон, где они провели день-два. Как следует из одного замечания, сделанного впоследствии в письме, они останавливались в «Чаптер кофе-хауз» на Патерностер-роу – странной старомодной гостинице, о которой я еще скажу пару слов позже.

Мистер Бронте довез дочерей до улицы Изабеллы в Брюсселе. Он задержался на день в гостях у мистера Дженкинса и затем прямым ходом вернулся в свою отдаленную йоркширскую деревню144. Какое же впечатление произвела бельгийская столица на двух молодых женщин, оставшихся там без сопровождающих? Надо полагать, они жестоко страдали от резкой перемены обстановки, вдали от своего любимого дома и обожаемых вересковых пустошей. Однако опорой им служило непоколебимое желание достичь поставленной цели. Вот что писала Шарлотта, имея в виду Эмили:

В возрасте уже более двадцати лет, занимаясь до этого самостоятельно, с прилежанием и упорством, она приехала вместе со мной учиться в школе на континенте. Здесь началась та же история: она страдала и не могла примириться с чуждой ей обстановкой. Только теперь этот конфликт углублялся сильным отвращением, которое вызывал в ее прямодушной еретической английской душе римский католицизм, и особенно иезуитство. Снова казалось, что она не выдержит жизни среди чужих, однако на этот раз она решила идти до конца со всей присущей ей решительностью. На свои прошлые поражения она оглядывалась с раскаянием и чувством стыда и была полна решимости добиться своего, даже если победа будет стоить очень дорого. Счастлива же она быть не могла – до тех пор, пока не вернется в свою отдаленную английскую деревню, в старый пасторский дом среди безлюдных йоркширских гор.

Они хотели учиться. Они приехали сюда, чтобы учиться. И они взялись за учебу. Если у них имелась ясная цель, достигнуть которую можно было только через общение с другими людьми, их характеры как бы менялись на глазах; в другое время сестры оставались на редкость робкими. Миссис Дженкинс говорила мне, что просила Шарлотту и Эмили проводить с ней воскресные и праздничные дни, но потом поняла, что они испытывают от этих визитов больше неудобств, чем радости. Эмили, по ее воспоминаниям, едва ли произнесла когда-либо хоть слово длиннее одного слога. Шарлотта иногда приходила в волнение и тогда могла говорить на некоторые темы очень хорошо и красноречиво. Прежде чем начать, она обычно поворачивала стул, на котором сидела, несколько в сторону, словно для того, чтобы не видеть лицо собеседника.

Но в Брюсселе было много и такого, что вызывало отклик в ее мощно развитом воображении. Наконец-то она видела часть того величественного мира, о котором столько мечтала. По улицам шли толпы веселых людей – как и столетиями ранее, менялись только костюмы. С каждым уголком города было связано какое-то историческое предание, восходящее к баснословным временам, когда еще жили Жан и Жанника. Эти гиганты-аборигены, по легенде, заглянули за стену высотой в сорок футов, стоявшую в том месте, где теперь проходит улица Вилла Эрмоза, и увидели новых поселенцев, которые впоследствии изгнали великанов из родной страны, где те жили со времен потопа. Огромный величественный собор Святой Гудулы с картинами на библейские темы, удивительные ритуалы и церемонии, принятые в католической церкви, – все это производило глубокое впечатление на девушек, привыкших к голым стенам и простой службе в хауортской церкви. Они негодовали на себя за собственную впечатлительность, и их самоотверженные протестантские сердца восставали против лживой Дуэссы145, насылавшей на них чары.