Четверть века назад. Часть 1 - Болеслав Маркевич

Лице Анисьева приняло тотчасъ же холодное и сдержанное выраженіе.

— Не знаю, смотря по обстоятельствамъ, сухо отвѣтилъ онъ.

Но Ольгу Елпидифорову трудно было приводить въ смущеніе сухими отвѣтами.

— А если обстоятельства будутъ благопріятны? протянула она, лукаво воззрясь на него.

— Для насъ-бѣдныхъ это будетъ значить что вы будете къ намъ благосклонны, отшутился онъ осторожно, и со словами: «не смѣю болѣе васъ задерживать» и новымъ учтивымъ поклономъ, проскользнулъ опять бочкомъ мимо нея въ сѣни…

«Изъ провинціальныхъ амишекъ; по штату фаворитка и чиновникъ особыхъ порученій хозяйки дома!» опредѣлилъ себѣ точно и вѣрно положеніе нашей барышни въ Сицкомъ блестящій петербургскій воинъ, выходя на дворъ и надѣвая каску. — «Mais quel morceau de roi!» подумалъ онъ тутъ же, и медленно провелъ языкомъ по своимъ глянцовитымъ усамъ. — «Ее надо будетъ приручить», рѣшилъ онъ за новымъ размышленіемъ, — «она, кажется, можетъ быть полезна»…

«У, какой же онъ долженъ быть фейнеръ-кондитеръ», рѣшила въ свою очередь Ольга Елпидифоровна, оставшись одна. «А мнѣ такіе всегда нравились!» И она на мигъ задумалась. — «А какъ глупа Лина предпочитать такому своего этого профессора!»…

Таковъ былъ итогъ размышленій бойкой дѣвицы, послѣ чего она опять, никѣмъ незамѣченная, вернулась въ свою комнату, раздѣлась, и на этотъ разъ проспала какъ убитая до девяти часовъ.

XLI

А теперь она шла съ «Lucrèce» и ея картономъ къ Линѣ, сама держа въ рукѣ завернутый въ тонкую бумагу черепаховый бюваръ, недавній подарокъ ей самой Ранцева, но который она жертвовала именинницѣ, заказавъ на него предварительно въ Москвѣ золотой шифръ Лины подъ княжескою короной.

— А, la barischnia! услыхала она веселый смѣхъ, едва успѣла отворить дверь въ кабинетъ княжны;- кому ты здѣсь глазенапы пускаешь, говори скорѣй?.

Она узнала Женни Карнаухову, съ которою была довольно близка, такъ какъ до пріѣзда Шастуновыхъ въ Россію гостила разъ лѣтомъ у родителей ея въ подмосковной.

— Некому, душка, некому, — ты всѣхъ отбила! И она со смѣхомъ кинулась обнимать крупную княжну.- Lina, cher ange, вотъ вамъ отъ вашей maman, — она указала на картонъ, — а это мое скромное приношеніе… Она развернула свой бюваръ.

— Quelle magnificence! снова расхохоталась княжна Карнаухова, кидаясь разглядывать его. — Признайся, не сама купила? Кто далъ тебѣ, говори, кто?

Барышня наша не сконфузилась:

— И не купила, и дали, и тебѣ завидно что изъ твоихъ никто тебѣ такихъ подарковъ не подноситъ! отшутилась она, смѣясь еще громчее той. — Что взяла?

— Мы люди маленькіе, насъ обидѣть легко; гдѣ намъ противъ вашихъ глазенаповъ! возразила на это Женни, уже слегка обиженнымъ тономъ. — И, главное, вѣдь я очень хорошо знаю кто! Вѣдь все тотъ же, «le capitan?»… Это у Толи Французъ, monsieur Lamy, ихъ такъ называетъ: «le capitan et la barischnia», объяснила она Линѣ, которая между тѣмъ, взявъ бюваръ изъ рукъ Ольги, благодарила ее, цѣлуя;- и вообрази, эта дура до сихъ поръ не сумѣла окрутиться съ нимъ!..

— Не хотѣла, а не «не сумѣла!» презрительно сжавъ губы, отпарировала бойкая особа.

— И дура, дура, дура, тысячу разъ говорю что дура!.. Ab, ravissant, ravissant, ravissant!..

И съ этимъ крикомъ Женни бросилась со всѣхъ ногъ къ парижскому платью которое опытная «Lucrèce» приподымала осторожно въ эту минуту изъ картона. Она такъ и погрузилась жадными глазами въ разсматриваніе его рюшей и волановъ…

— Лина, шепотомъ сказала Ольга, воспользовавшись этимъ, — у меня есть къ вамъ секретъ… И она передала ей буквально порученіе княгини…

Печальная улыбка бродила по лицу Лины въ продолженіе этого разсказа.

— И все? спросила она, когда та кончила.

— Все…

Княжна тихо приподняла плечи:

— Maman, я удивляюсь, до сихъ поръ не можетъ понять что это все не имѣетъ для меня никакой цѣны.

— Ну, признаюсь, заговорила было Ольга, — я бы на вашемъ мѣстѣ, кажется…

Она остановилась предъ холоднымъ, почти строгимъ, взглядомъ, который подняла теперь на нее Лина:

— А я васъ прошу, милая, если maman еще разъ заговоритъ вамъ объ этомъ, повторите ей мои слова: мнѣ не нужно никакихъ парюръ… а эту — она подчеркнула — я надѣюсь никогда не получить… Вы моихъ другихъ подарковъ еще не видѣли? перемѣнила она тутъ же разговоръ, и подошла къ большому столу стоявшему посреди комнаты.

Рядомъ съ портретомъ покойнаго князя Михайлы помѣщалась теперь въ стоячей, тонкой работы золотой рамкѣ небольшая картина Месонье, въ одно, какъ въ большинствѣ его картинъ, лицо. Это былъ старикъ воинъ, въ одеждѣ временъ Тридцатилѣтней войны, остановившійся предъ образомъ Мадонны, вставленнымъ надъ низкимъ входомъ готической башни. Чувство мастерства исполненія почти невозможныхъ для масляной кисти деталей, отличающаго спеціально этого художника, исчезало почти здѣсь чтобы дать всецѣло мѣсто впечатлѣнію, производимому выраженіемъ умиленія разлитаго по всему облику стараго рейтара. Картина была прелестна…

— Это князя Ларіона даръ, я увѣрена? равнодушно сказала Ольга, (она ничего не понимала въ живописи). — Это онъ самого себя ей поднесъ, молится ей же, въ видѣ Мадонны, и ботфорты для этого на себя натянулъ, мысленно договорила себѣ барышня, и закусила губу чтобъ удержать смѣхъ пронимавшій ее при этой мысли.

— Да, дяди! подтвердила княжна, не отводя глазъ отъ холста.

— А это отъ кого? воскликнула Ольга, указывая на шесть богато переплетенныхъ въ синій муаръ томовъ съ надписью Пушкинъ и вензелемъ Лины на корешкѣ. «Офеліи отъ Эльсинорскаго двора», прочла она вытисненное золотыми буквами на верхней обложкѣ перваго изъ этихъ томовъ.

Княжна съ блестящими глазами обернулась къ ней:

— Это мнѣ наши актеры прислали; такъ мило съ ихъ стороны!.. Лучшаго подарка они мнѣ сдѣлать не могли.

Ольга развернула книгу и на первой бѣлой страницѣ прочла слѣдующее:

Отъ мрачныхъ грезъ души ГамлетаЗоветъ къ себѣ васъ міръ иной,Онъ близокъ вамъ, онъ вамъ родной:Княжна, вы «свѣтлаго» поэтаПоймете свѣтлою душой!

— Ахъ, я помню, воскликнула она, — какъ вы какъ-то за кулисами разъ говорили что у васъ въ переѣздахъ изъ-за границы пропалъ какъ-то Пушкинъ и что теперь изданіе все вышло, и вы не можете себѣ опять достать… И monsieur Духонинъ еще восхищался вашему выраженію что «Пушкинъ такой свѣтлый»… Это потому въ стихахъ у нихъ сказано… Профессоръ, должно быть сочинилъ, оттого она такъ и счастлива! подумала тутъ же барышня.

Она ошибалась: Гундуровъ былъ тутъ ни при чемъ. Мысль поднести Пушкина княжнѣ обществомъ всѣхъ актеровъ Гамлета принадлежала Духонину, который, не менѣе самого нашего героя, оцѣнивалъ «особенныя словечки» княжны, и взялся достать и велѣть переплести въ Москвѣ экземпляръ въ ту пору уже дѣйствительно почти ненаходимыхъ сочиненій поэта [37]. По его же мысли, каждый изъ участвовавшихъ въ подаркѣ приписалъ своею рукой къ печатному тексту кто стихъ, кто строфу, кто цѣлое стихотвореніе Пушкина, не пропущенные тогдашнею цензурой въ печати, но которые тогда хранились въ памяти чуть не у каждаго. Молодые люди посвятили этой работѣ двѣ ночи сряду… Рукой Гундурова прибавлены были къ стихотворенію Деревня извѣстныя, опальныя тогда, строки:

Увижу ль наконецъ народъ освобожденныйИ рабство падшее по манію царя, и проч.

Ему же поручено было написать «посвященіе» княжнѣ, но онъ не сладилъ съ нимъ: субъективное его чувство къ ней такъ и пробивалось наружу сквозь каждую накиданную имъ строку. Онъ это понималъ — и отказался рѣшительно… Попробовали было и Ашанинъ, и Свищовъ, но у обоихъ у нихъ все выходило водевильнымъ куплетомъ; ихъ забраковали. «Посвященіе» скропалъ наконецъ землемѣръ Постниковъ, скромный молодой человѣкъ, благоговѣвшій предъ Линой, съ тѣмъ оттѣнкомъ противъ Факирскаго что онъ видѣлъ въ ней не «Жоржъ-Сандовскую героиню», а «святую изъ Чети-Миней». Его стихи, несмотря на довольно плохія ихъ рифмы, были единогласно аппробованы, какъ выражающіе общее всѣмъ впечатлѣніе производимое Линой, и затѣмъ на вклеенномъ нарочито для этого въ книгу листѣ бристольской бумаги переписаны имъ великолѣпнымъ писарскимъ почеркомъ, со всевозможными росчерками и украшеніями перомъ…

— И въ какой тайнѣ, смѣялась Ольга, — держали это они всѣ!..

Ей вспомнился при этомъ Ашанинъ… и тутъ же, невѣдомо какимъ процессомъ, пронеслось у нея въ головѣ и сказалось мысленно: «противный!» Она сжала брови…

— Къ завтраку уже второй разъ звонили! доложила въ это время «Lucrèce», бережно укладывавшая на стульяхъ, за отсутствіемъ дивана въ кабинетѣ княжны, ея новое платье.

— Надобно идти, тамъ ужь пріѣхали гости, сказала Лина.

На лѣстницѣ Женни Карнаухова пропустила ее впередъ и, задержавъ Ольгу за руку, прошептала ей на ухо: