Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

- Мусульманской невестой он хочет быть. Так пусть уже заявит, какой свадебный подарок хочет. Вряд ли ему откажут. - Очень сильно вряд ли. Разве что запрос будет уж запредельно фееричен.

- Пусть попросит голову господина Сфорца - и я на нем женюсь, - говорит Кейс.

- Я против, - говорит Эулалио.

Максим думает и кивает:

- Я тоже. Даже дважды.

- Кстати, о господине Сфорца, пока он еще жив. Он в весьма резких выражениях посоветовал мне заняться вашим учебным заведением и порядками в нем, - председатель антикризисного комитета закладывает руки за голову. - Я намереваюсь с удовольствием последовать этому совету. И хотел бы использовать ваш случай как казус белли.

Это когда-нибудь кончится? Кончится ли это когда-нибудь, или мне уже застрелиться все-таки? Кто-нибудь способен услышать мое мнение и обратить внимание на мое отношение к учебному заведению - или они никого не волнуют?..

- Ну и с каких пор от казуса белли требуется разрешение?

Кейс поджимает ноги, берет себя за пятку и так замирает, прислонившись к спинке кровати. Пытается видеть сразу двоих. И еще удивлена. Кажется, прозвучало слишком резко.

- Видите ли, я знаю, что у вас лично к университету претензий нет. Наоборот, когда мы разговаривали с вами в последний раз, вы были им вполне признательны за то, что они вас всего лишь выпустили с волчьим билетом, а не убили, как должны были. Но я понадеялся на то, что последний инцидент все-таки заставил вас задуматься.

Несомненно, заставил. И был один интересный разговор, после которого чертовски хочется запустить руки в базы данных университета, посмотреть, что там за чудеса в личном деле. Защищены они, наверное, так себе, а у нас есть Королева - так что можно заняться. И раньше можно было, что мешало-то? Наверное, полное отсутствие любопытства по этому поводу. Все казалось совершенно ясным. Теперь, конечно, у меня есть вопросы. За что они меня перевели - по-прежнему понятно, структурам Совета деятели вроде меня не нужны, но почему не выгнали, как положено?

- Я думаю, что у Карла, в отличие от меня, есть претензии - и вполне обоснованные. Я их поддержу.- Еще как поддержу. Это просто свинство, то как с ним обошлись. И опасное свинство. Я, конечно, тоже дурак...

- Я думаю, увы, - разводит руками Эулалио, - что претензии Карла причиной реструктуризации не сделаешь... да, прозевали человека с неподходящим психологическим профилем. Серьезная ошибка. Но именно этот профиль, сами знаете, чрезвычайно адаптивен. Собственно, и мы могли еще долго не узнать о том, что Векшё сначала неправильно распределили, а потом покалечили, если бы его так качественно не заклинило на вас лично. Им будет чем оправдываться.

- А в моем случае? - Эулалио знает, готов спорить на что угодно. Знает, в чем дело, но скажет же только в обмен на согласие. С другой стороны, все тайное становится явным. Если он узнал, то и я могу узнать.

- А в вашем случае к небесам и инспекторам вопиет все. Сначала вам поставили неправильный диагноз - нет, вовсе не тот, вас занесли в шизоиды, в степени, не допускающей работы в сфере безопасности. Потом вас с этим диагнозом не отчислили... по протекции. Человеку, оказавшему вам такую своеобразную протекцию, вы недавно сломали челюсть. Потом вам в воспитательных целях поставили уже известный вам диагноз. Причем, позаботились его разгласить на весь филиал. Продолжать?

Что? Кто? Зачем? Допустим, для меня теперь не секрет, насколько внимательно корпорации мониторят все четыре филиала. Выпускников мало, тех, кого стоит переманивать из-под носа у Совета - еще меньше, и подходящих стоит отлеживать где-то со второго курса. Деятельностью университета так или иначе интересуются два десятка комиссий и комитетов, и синьор да Монтефельтро числится в половине из них, и, конечно, имеет возможность влиять на кадровую политику. Как и многие другие.

Далее, на собеседование сюда меня приглашал Анольери, а на тесной дружбе с да Монтефельтро я его поймал еще после войны... поймал и тут же получил по рукам от Франческо; конечно, все это технически возможно. Но зачем?.. Ах да, синьор наш айсберг когда-то говорил, что ему нужны были люди определенного склада для той многоходовки с революцией. Хотя вряд ли даже он ожидал, что я сделаю карьеру так быстро.

- Да, будьте любезны.

- Хочу заметить, что за второй диагноз и его использование синьор да Монтефельтро ответственности не несет. Это развитие событий повергло его в слегка нецензурное недоумение. Если совсем кратко, следующие полтора года у вас уже сознательно формировали представление о вашей человеческой непригодности - поскольку это был единственный доступный им способ контролировать ваше поведение и добиться от вас хотя бы частичного добровольного подчинения авторитетам.

А что им, спрашивается, оставалось делать? Только объяснить мне, что себе я верить не могу - и ведь правильно - и что я должен найти себе компас. Да я и с этим знанием черт его сколько дров наломал...

- И не ошибались касательно непригодности. Вы меня видели уже здесь, после трех лет работы. Если бы не Франческо... - А если бы не господин да Монтефельтро, я бы и вообще не смог сюда попасть. Потому что много званых, да мало призванных.

Место было на несколько ступеней выше, чем я мог бы ожидать, будь у меня даже идеальные рекомендации и характеристики. Черт, я дважды ему обязан - так, что не расплатиться, и я же его... из-за полной ерунды...

- Я вас видел. Вы все эти три года лезли из кожи вон, осваивая те стороны профессии, которым не учили в университете. Вы нашли себе внешнюю совесть. И в первый месяц нашего знакомства вы не "забыли" свой пистолет в моем кабинете - из сострадания - только из уважения уже к моим профессиональным качествам. Я вас видел. И уже тогда считал ваших кураторов бездарями. У меня еще не было оснований считать их негодяями.

Стены палаты дернулись, как поезд на перроне, и куда-то поехали под ритмичный стук невидимых колес.

- Мистер Грин, я вас разочарую - и, видимо, отдавлю ваше мнение о своих качествах... но тогда, в первые недели, я не сделал этого сам и своими руками только потому, что это огорчило бы Франческо. Его желания я на тот момент ценил выше. И в моем сострадании девяносто девять процентов эгоизма. Вы знаете, почему.

Кейс от изумления молчит - это зрелище, само по себе достойное внимания. Меня несет. Несет меня лиса за темные леса, за высокие горы в глубокие норы. Я что-то не то хотел сказать, наверное? Что-нибудь простое - вежливое - "вы ошибаетесь", например. Но очень трудно сразу и держать себя на месте, и держать язык за зубами.

Человек в кресле рассмеялся.

- Вы меня не разочаруете. Я знаю, что вы думаете о себе. Я знаю, почему. Но не пора ли вам проснуться? Вы видели то, чем вас назвали.

- Мистер Грин, - говорит Кейс, из мраморной статуи превращаясь в живое, сердитое и энергичное существо. - Поздравляю вас, вы дурак. Положите самоидентификацию этого чучела, где лежит, и не выбивайте у него почву из-под ног. Чем больше вы будете усердствовать, тем сильнее он будет за нее цепляться.

- Ее все равно уже там нет, не менее года... но считайте, что положил.

- Сама отсохнет, когда время настанет. Инженеры душ человеческих... - ворчит любимая женщина. - А тебе, чудовище среди чучел, я все объясню на пальцах. Твой университет - тупая мясорубка. Там калечат людей. Ты помнишь, что говорил твой Карл? Про себя свернул и все прочее? Тебе его не жалко? Тебе других таких же не жалко? Воспитуемых в таком же идиотском духе? Если у тебя есть совесть, хоть внешняя, хоть наружная, то сделай уже то, о чем тебя просят.

- Но почему я? Меня-то никто не покалечил. Наоборот. - Ну как она, как они все не могут понять? Я им обязан. Я, в отличие от остальных, не имею никакого права...

- Потому что по ним не видно, пока они не срываются с нарезки. А срыв можно - каждый раз - объяснить сотней тысяч иных причин. А твой случай, он в бумагах отражен. И там злоупотребление на злоупотреблении. Ты хоть понимаешь, что нельзя ни фальшивые диагнозы вешать, ни разглашать их? Ни по протекции, ни без протекции! Тебе нравится история Голдинга? А в вашей шарашке делают то же самое! То же самое, дятел!

- Но... - Она, черт возьми, права. Если перестать клиниться на себе и мерить все по себе - она права. Сам воспитательный принцип ни к черту не годится. Если бы так поступили с кем-то еще - да я бы их с лица земли снес, хуже чем Личфилда, и считал бы, что все в порядке. Личфилд, в конце концов, был всего лишь вредным хамом и самодуром, а не вивисектором...

- Не хочешь навести порядок в хлеву просто так? Сделай подарок. Мне. Лично мне. Сфорца у тебя, говорят, чью-то голову потребовал? Вот я хочу твой университет.

- Как благочестивая мусульманская невеста?

- Вроде того...

- Мистер Грин! Будьте, пожалуйста, свидетелем. Она согласилась и потребовала подарок.

На лице любимой женщины - смесь раздражения, смертного ужаса... и еще чего-то.