Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

Моя шея хрустит, когда я испускаю вздох облегчения, тревога от предстоящего визита к матери временно приглушена приятным кайфом, оставшимся после убийства.

Изабелла шипит, и я опускаю взгляд на нее в вольер.

— Не смотри на меня так, — говорю я, когда ее глаза-бусинки встречаются с моими. — Я предупреждал его о возможных последствиях. Это вопрос уважения.

Тело Тейта лежит на полу у её укрытия, а на нём устроились несколько мышей. Она подползает к телу и начинает медленно обвивать его, крепко сжимая в своих объятиях. Она не понимает, что я уже вывел из строя её жертву. Её челюсти разжимаются, и она начинает заглатывать тело целиком.

Я жду, пока её живот наполнится от обильной трапезы, прежде чем покинуть комнату и запереть дверь. Я не хотел, чтобы Ясмин видела Изабеллу, и хотя я не возражаю против этого, мне не нужно, чтобы она начала задавать вопросы о том, от какой еды у неё такой большой живот.

Я направляюсь в переднюю часть дома и захожу в свой кабинет. Там наливаю себе стакан скотча и сажусь в одно из мягких кресел у окна, наслаждаясь тишиной и спокойствием и пытаясь продлить последние минуты покоя, прежде чем моя мать испортит мне настроение.

Мой телефон вибрирует рядом со мной, и я бросаю взгляд на экран блокировки.

Расул: Мы едем.

Я вздыхаю и провожу рукой по волосам, наклоняя голову в сторону, пока не чувствую, как снова хрустит шея. Затем допиваю остатки скотча.

Если моя мать узнает о моём браке от кого-то другого, она не ставит меня в покое больше никогда. А того чувства вины, которое она уже навалила на меня, хватит, чтобы похоронить даже самого сильного мужчину, так что не стоит рисковать.

Кроме того, мне интересно посмотреть, как Ясмин справится с моей матерью. Она была такой послушной и хорошо себя вела, поэтому будет интересно увидеть, как она отреагирует на мою мать, которая, несомненно, будет её оскорблять.

Мой член напрягается, когда я думаю о её поведении. Я представляю, как возвращаю её домой и показываю, что случается с непослушными девочками, которые переходят границы дозволенного.

Я трясу головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и хочу, чтобы мой член вернулся в невозбужденное состояние.

Вот почему мне необходимо напоминание. Моё тело продолжает играть со мной злую шутку, заставляя меня думать, что Ясмин здесь ради моего удовольствия. Что она привязана ко мне ради меня самого. Но это не так. Она — инструмент для достижения цели, тонкая нить, которую я собираюсь распутать, пока не останется ничего, а затем бросить в огонь, чтобы она сгорела. Это значит, что меня не должно волновать, если кто-то проявляет к ней неуважение, и я не должен злиться на дерзость этого жалкого мальчишки, из-за которого она продолжает выглядеть такой грустной.

Мне должно быть всё равно.

И мне нужно найти способ напоминать себе, что это действительно так.

28. ЯСМИН

— Прекрати ёрзать.

Я хмуро смотрю на Джулиана, поправляя свою чёрную юбку-карандаш.

— Она сидит криво, — замечаю я. — Я не могу пойти в дом твоей матери в юбке, которая сидит криво.

— Ну, теперь она сидит так, как нужно, а ты меня отвлекаешь, — огрызается он.

— Какая муха тебя укусила? — морщу я нос. — Ты сегодня особенно невыносим.

Он сужает глаза и поджимает губы, но не обращает на меня внимания, направляясь вдоль тротуара к большому дому, выходящему к озеру, с кирпичным фасадом и каменными арками. В высоком окне за входной дверью виднеется люстра, а в саду за эркером слева растут фиолетовые растения.

— Здесь красиво, — говорю я, спотыкаясь о свои ноги в попытке не отставать от него. — Твоя мама живёт здесь одна?

Он не отвечает, останавливаясь у двери.

Откровенно говоря, я испытываю некоторое беспокойство из-за этой ситуации. Я не знаю, чего ожидать от женщины, которая воспитала такого человека, как Джулиан Фарачи. Не уверена, как мне следует себя вести. Он так трепетно относится к своему прошлому, и я понимаю, что это ещё одна возможность узнать больше о личной жизни моего мужа, понять, кто он такой, и найти его слабые места, которые можно будет использовать против него.

Телефон, который мне дала Рия, лежит дома, под грудой моей одежды в ящике комода, а череда текстовых сообщений с Рэнди Газимом ждет, когда я отвечу на них и продолжу разговор.

Он утверждает, что поможет мне, что как только я унаследую «Sultans», он поможет мне официально расторгнуть брак, выступить против Джулиана и обеспечить нам с Эйданом защиту, чтобы мы были в безопасности. Он говорит, что лучше сделать это сейчас, но я хочу быть уверенной, что мой отец не узнает, на что готов пойти его правая рука, чтобы предать его. Он должен быть спокоен, когда покинет этот мир, а не беспокоиться о том, что может произойти после его ухода.

Это нездоровая мысль — ждать, когда умрет мой отец, — от которой чувство вины и печали смешиваются в моей груди и сжимают легкие, пока они не становятся истерзанными и изношенными, но мы ничего не можем сделать, кроме как ждать. Я должна смириться с этим, чтобы быть уверенной, что его наследие, в конце концов, будет защищено.

Рука Джулиана на мгновение касается моей спины, а затем отстраняется, и это возвращает меня в реальность.

Я обратила внимание, что Джулиану нравится, когда я проявляю привязанность к нему на публике или в окружении людей, включая моего отца, которого мы пытаемся убедить в искренности наших отношений, но я не знаю, распространяется ли это на его собственную мать. Можно было бы подумать, что он сам подскажет мне, как себя вести, но большая часть моей вымышленной влюбленности к Джулиану — это выяснение того, что он хочет, как будто я читаю его мысли. Он просто ожидает, что я буду понимать всё по ходу дела. Еще одна его мудацкая черта.

Несмотря на моё волнение, я чувствую некоторое предвкушение от того, что увижу, как он общается с человеком, которого любит, хотя до сих пор неясно, способен ли он на такие чувства.

Когда мы подходим к двери, он не стучит, а просто опускает матово-чёрную ручку и заходит внутрь.

— Ма! — кричит он.

Его голос застаёт меня врасплох, и я едва сдерживаю смех, насколько естественно он звучит. Мы проходим через просторную прихожую, где слева расположена лестница, а справа — открытая