Царство Прелюбодеев - Лана Ланитова

– Очень приятно, – ответил Владимир, – Махнев Владимир Иванович.

Генрих Францевич галантно распахнул красные ворота.

– Милости прошу, любезный Владимир Иванович! – буква «в» у него звучала как «ф».

– Спасибо, Генрих Францевич. Может, как-нибудь в следующий раз. Я, видите ли, тороплюсь и потом я не один, я с дамой…

– Ах, это – пустяки. Я не задержу вас надолго. Я только сделаю вам свинцовую примочку на глаз и дам Гофманских капель[81]. А дама? Дама ваша подождет в приятном для нее месте…

Русалка холодно посмотрела на немца и поджала обиженные губки. Владимир галантно кивнул и перешагнул порог, распахнутых ворот. Русалка все также покоилась на его широких плечах и искоса, с неприязнью рассматривала двор старого, носатого немца.

Аккуратная песчаная дорожка вела к ухоженному, побеленному домику с красной черепичной крышей и маленьким крылечком. Во всем убранстве небольшого двора чувствовался немецкий порядок. На ровных, прямоугольных клумбах росли маки и еще какие-то невиданные, пахучие травы.

– Здесь у меня растут лекарственные растения: конопля, опиумный мак, александрийский лист, валериана, солодковый корень, медвежьи ушки, – раздался за спиной скрипучий голос Генриха Францевича. – Видите ли, Володенька, я – ботаник, химик и медик. Я служил при Петербургской Академии наук, жил на Васильевском острове. Работал в Аптекарском Приказе, а позже и советником уже в Медицинской канцелярии и даже служил при дворе его Величества… – тут немец запнулся, – а, впрочем, вам совсем не нужны эти подробности. Я работал и аптекарем и хирургом. Но последние годы впал в немилость, и был удален от двора. Но не разжалован до конца, а оставлен на службе в Морском гошпитале в качестве анатома при «анатомическом театре». Много практиковал, работал в прозектуре. Вышел в отставку и поселился в маленьком домике при Лютеранском кладбище… – Кюхлер помолчал в задумчивости, будто припоминая что-то. – А на этой грядочке у меня ядовитые травки: белена, аконит, анемона, белладонна, арум, волчеягодник, головолом, жабрей, мышатник, касторка, пьяная трава, собачья петрушка, сон-трава, рогатый василек. Здесь много чего… Вы только, пожалуйста, не нюхайте и барышне вашей не давайте.

Голова русалки свешивалась с плеча Владимира прямо возле ядовитых растений. Он приподнял ее повыше, но было поздно: русалка успела вдохнуть ядовитых ароматов. Она поморщилась, чихнула и неожиданно задремала, прикрыв фиалковые глаза длинными ресницами.

– Ну, что же вы, Генрих Францевич, сразу не предупредили? – спросил взволнованный Владимир, заглядывая в бледное лицо русалки. – Она не умрет?!

Он аккуратно положил ее на траву.

– Нет, что вы! Она лишь поспит немного. Да и вы отдохнете, – уверил его немец. – Вы так далеко тащили ее… и ради чего? Ах, простите, это – не мое дело. Только… – Генрих Францевич снова запнулся. – Володя, положите ее в эту куфу[82] с водой. Видите ли, амфибии любят воду. Это я вам говорю, как биолог. Смотрите, у нее и кожа на ручках потрескалась, и губки обветрили, и плёс стал подсыхать.

Владимир удрученно разглядывал тело спящей русалки. Оно, действительно подсохло во многих местах, а кое-где даже шелушилось…

– Не переживайте так. Водная среда ей пойдет на пользу. Тащите ее к куфе.

В глубине двора темнела дубовая бочка, сжатая металлическими кольцами. Владимир заглянул внутрь – до самых краев она была наполнена чуть зеленоватой, зацветшей водой.

– Здесь ей будет хорошо. Опускайте даму в куфу, – деловито скомандовал ученый немец.

– А она там не захлебнется в спящем-то виде? – усомнился Владимир.

– Что вы… Я не первый год здесь живу. Я знаком с флорой и фауной здешних мест, кои любезно собрал наш хозяин со всех стран и земель, а так же мыслимых и немыслимых пределов… Ваша красавица не только не утопнет, она прекрасно отоспится в родной среде и предстанет живая и здоровая, словно лучезарная Венера из морской пены.

– Ну, ладно… – Владимир подтащил русалку к краю широкой бочки и аккуратно опустил в темную холодную воду.

Тяжелый чешуйчатый зад гулко плюхнулся о поверхность воды – прекрасная амфибия медленно опускалась на дно. Голова оказалась ниже упругого хвоста, хвостовой плавник немного выглядывал наружу. Владимир заботливо смочил водой и его, а после заглянул в бочку – из темной глубины отчетливо проступало бледное, спящее Глашино лицо с развивающимися золотистыми волосами. Поднятые к верху, безвольные белые ручки мягко шевелились от движения воды, растопыренные тонкие пальчики поблескивали синеватыми ноготками, от сомкнутых пухлых губок отлетали воздушные пузырьки.

– Как она хороша, моя Глашенька, – тихо прошептал Владимир. – Генрих Францевич, а она точно не утонет? – серые глаза с тревогой смотрели на длинноносого немца.

– Молодой человек, где вы видели, чтобы рыбы тонули в воде?

– Не видел…

– Эх, Володя, не все есть то, что мы думаем, не всякая вещь имеет те свойства, кои мы ей приписываем… Богатое воображение способно сотворить фантомы даже из речного песка… А горячее желание наделяет плотью даже мертвый камень, – изрек ученый немец, улыбнулся по-вольтеровски и глубоко вздохнул. – Пойдемте, пока в дом. Я покажу вам, как живу и сделаю свинцовую примочку – вам сильно подбили глаз, у вас синяк на пол лица.

– Да это – пустяки, – задумчиво ответил Владимир и шагнул за порог дома.

Внутреннее убранство выглядело строгим и смахивало больше на ученую лабораторию, нежели на уютный дом: шкафы и полки со старыми фолиантами стояли повсюду, куда не кинешь взор; широкий письменный стол, заваленный грудой исписанных листов; медицинская кушетка; стеклянные шкафы с колбами, трубками, сосудами, наполненными разноцветными жидкостями; микроскопы нескольких видов; большие песочные часы; различные мензурки и склянки, клистиры, фарфоровые и медные иготи[83] и пара человеческих и звериных черепов. В углу расположился черный кожаный диван с высокой, плоской спинкой и несколько небольших банкеток.

– Вот, собственно, здесь я и живу. Как видите, очень скромно. Я, Володя, хирург и анатом. А потому, для меня самое главное – иметь возможность заниматься любимым делом. Виктор, наш хозяин, надо отдать ему должное, благоволит к прошлым занятиям своих подопечных, не препятствует привычкам, а иногда даже всячески потакает последним. Я здесь читаю, работаю, и к счастью, продолжаю практиковать. Препарирую лягушек и не только… – темные зрачки нервно взметнулись на Владимира. – Присядьте, пожалуйста, на кушетку. Я обработаю ваши раны…

Владимир с любопытством рассматривал убранство комнаты. Сбоку от этого кабинета шла другая, неплотно прикрытая дверь. Пока немец пошел в дальний угол комнаты за свинцовой примочкой, любопытный Владимир подскочил с кушетки и заглянул в приоткрытую дверь… Эта комната походила на анатомический класс или холодильник в морге: белые мраморные стены отливали холодным глянцем, таким же казался и чистый пол, металлические столики на колесах поблескивали множеством хирургических инструментов – скальпелями различных размеров и форм, щипцами, зажимами и всякой медицинской дребеденью. Владимир бегло осмотрел убранство кабинета. Но главным было другое… Посередине стоял высокий и длинный хирургический стол с желобом, направленным в сливную дыру, проделанную в полу. На столе кто-то лежал! Вернее контур неподвижного тела просвечивал сквозь тонкую ткань простыни. Судя по формам, это была – женщина! Из-под простыни свешивались длинные черные волосы и кончики накрашенных ногтей. Это был женский труп!