Истоки морали: В поисках человеческого у приматов - Франс де Вааль

Босх изобразил самозарождение странных и уродливых существ, появляющихся из мутной лужи на этом (слегка видоизмененном) фрагменте «Сада земных наслаждений». Мало того, тут присутствует два эпизода хищничества. Неужели художник, размещая такую вполне эволюционную сцену прямо под ногами Адама и Евы, пытался на что-то спровоцировать зрителя?

Разместив зарождающиеся виды рядом с Адамом и Евой, художник, похоже, намекал на связь между низшими формами жизни и сотворением рода человеческого. Несмотря на то, что Босха часто изображают благочестивым христианином, в его картинах неизменно присутствуют зерна скептицизма.

Выползающие из ила животные напоминают о нашем низком происхождении. Все всегда начинается с простого. Это относится не только к нашим телам — с руками, развившимися из передних плавников, и легкими из плавательного пузыря, — но равно к нашему сознанию и поведению. Вера в то, что мораль почему-то имеет другое, не столь низкое происхождение, внедряется в нас с детства религией и подхватывается философией. Однако эта вера противоречит всему тому, что сообщает современная наука о первичности интуиции и эмоций в поведении человека. Противоречит она и тому, что мы знаем о других животных. Кое-кто считает, что животные — это животные, а представители нашего собственного вида следуют идеалам; на самом деле ошибочность этого утверждения легко доказывается, и не потому, что у нас нет идеалов, а потому, что у представителей других видов они тоже есть.

Почему паук чинит свою паутину? Дело в том, что у него «в голове» присутствует схема идеальной паутины, и как только структура его паутины отклоняется от идеала, он начинает трудиться изо всех сил, чтобы как можно быстрее привести ее в первоначальный вид. Как медведица обеспечивает безопасность своего отпрыска? Всякий, кто окажется между дикой свиньей и ее поросятами, быстро обнаружит, что в ее сознании тоже имеется образ идеальной конфигурации, и мамаша не любит, когда кто-то его нарушает. В животном мире полно процессов восстановления и коррекции, начиная от потревоженных бобровых плотин и муравейников и заканчивая защитой территории и поддержанием статуса. Отказываясь подчиняться иерархии, низкоранговая обезьяна нарушает принятый порядок, и тогда преисподняя обрушивается на нее. Всякая коррекция по определению нормативна: она отражает то, как животные чувствуют должный порядок вещей. Млекопитающие с развитым социальным инстинктом (а они тоже следуют нормам), наиболее чувствительные к морали, стремятся к гармоничным отношениям. Они всеми силами стараются избегать конфликтов, если это возможно. Взгляд на природу как на сражение гладиаторов просто ошибочен. В одном из полевых экспериментов два взрослых самца бабуина отказались даже прикасаться к ореху, упавшему между ними, хотя оба они его видели. Швейцарский приматолог Ганс Каммер, всю жизнь проработавший с гамадрилами, обезьянами рода павианов, описывает, как два самца — владельцы гаремов попросту разбежались, встретившись на одном плодовом дереве и поняв, что пищи на нем не хватит обеим семьям. Самки и детеныши последовали за вожаками, а плоды остались на дереве. Одного взгляда на громадные острые клыки гамадрилов достаточно, чтобы понять: нет такого, за что им стоит всерьез драться. Самцы шимпанзе сталкиваются с той же дилеммой. В окно своего кабинета мне нередко приходится видеть, как несколько самцов отирается вокруг готовой к спариванию самки. Вместо того чтобы ссориться из-за нее, самцы всеми силами стараются сохранить мир. Искоса поглядывая на самку, они занимаются грумингом друг с другом. И только когда все участники этой сцены совершенно успокоятся, кто-то из самцов попробует спариться с вожделенным объектом.

Если избежать схватки все же не удается, то приматы реагируют на нее так же, как паук на порванную паутину: переключаются в режим коррекции. Значимость социальных отношений подталкивает их к примирению. Исследования самых разных биологических видов показывают, что чем ближе особи друг к другу и чем чаще они общаются, тем с большей вероятностью они помирятся после драки. Их поведение говорит о том, что приматы осознают ценность дружбы и семейных уз, и это нередко заставляет их преодолевать страх или подавлять агрессию. Если бы не необходимость помириться, обезьянам не было бы никакого смысла целовать и обнимать бывших противников, разумнее было бы держаться от них подальше.

Все сказанное возвращает нас к теории происхождения морали «снизу вверх». Нравственный закон не насаждается сверху и не выводится из разумных логических принципов; скорее можно сказать, что он вырастает из прочно укоренившихся ценностей, зародившихся еще в начале времен. Самый фундаментальный из них — эволюционное преимущество жизни в группе. Желание принадлежать к общности, быть вместе, любить и быть любимым заставляет нас делать все возможное, лишь бы сохранить хорошие отношения с теми, от кого мы зависим. Другие общественные приматы разделяют с нами эти ценности и пользуются тем же фильтром, отделяющим действие от эмоций и позволяющим достичь взаимоприемлемого modus vivendi. Мы видим этот фильтр в действии, когда самцы шимпанзе прекращают ссору из-за самки или самцы бабуина делают вид, что не заметили ореха. Все сводится в конечном итоге к сдерживанию эмоций.

У Тары, самой молодой самки в нашей колонии шимпанзе, есть неприятная привычка, которая буквально выводит из себя дам постарше. Иногда она, найдя в вольере или выкопав из брошенной норы дохлую крысу, начинает таскать ее всюду за хвост, держа аккуратно в стороне от себя, а потом кладет на голову или на спину спящей товарке. Почувствовав (или унюхав) дохлую крысу, жертва вскакивает с громким воплем и начинает бешено отряхиваться, стремясь как можно быстрее избавиться от гадкой штуковины. Иногда она даже натирает соответствующее место на теле пучком травы, чтобы наверняка избавиться от запаха. Тара же быстро подбирает свою крысу и отправляется искать новую жертву. Самое замечательное в этой истории — полное отсутствие наказания. Ее жертвы безумно сердятся, а сама она находится в самом низу групповой иерархии, но никаких последствий ее действия не имеют. Она пользуется тем, что взрослые приматы невероятно терпеливы по отношению к молодняку.

«Переговоры» посредством груминга между тремя взрослыми самцами шимпанзе возле сексуально привлекательной самки (на переднем плане). Шансы подчиненных самцов на свободное спаривание с самкой увеличиваются после того, как они поухаживают за высокоранговыми самцами.

Эмоциональный контроль очень полезен в критических ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти. В качестве примера можно рассмотреть ситуацию, которую описал мне Аллан Шмидт, ведущий смотритель зоопарка Таронга в Сиднее. У них в зоопарке одна из лучших в мире площадок для шимпанзе. Но однажды двухлетняя Сембе запуталась там в веревочной петле. Естественно, Сембе пришла в возбуждение, и на вопли самочки вскоре на помощь примчалась ее мать Шиба. Шиба сумела выпутать Сембе из петли, после чего увела дочь вниз, на землю, обнимать и утешать. Когда Сембе успокоилась, Шиба взобралась обратно и перекусила злосчастную петлю, уменьшив таким образом опасность на будущее. А теперь представьте, чего ей стоило освободить малышку из смертельной петли. Ведь первый порыв, несомненно, подсказывает матери потянуть веревку или детеныша, что, естественно, лишь осложнило бы ситуацию. Вместо этого мать аккуратно помогла малышке высвободиться, растянув петлю; она явно понимала исходящую от веревки опасность. О том же говорят и меры безопасности, предпринятые ею позже.

Мы — млекопитающие, то есть животные, отмеченные чувствительностью к эмоциям друг друга. Я описываю здесь в основном ситуации из жизни приматов, но большая часть сказанного относится и к другим млекопитающим. Взять хотя бы работу американского зоолога Марка Бекоффа, анализировавшего видеозаписи игр собак, волков и койотов. Он пришел к выводу, что игра у псовых всегда проходит по правилам, повышает взаимное доверие, требует внимания к остальным участникам и учит молодняк правильно себя вести. Так, стереотипная «игровая поза» (животное глубоко опускается на передние лапы, одновременно высоко поднимая зад) помогает отделить игру от секса или конфликта; то и другое может все испортить. Но игра резко прекращается, как только один из партнеров поведет себя неправильно или случайно причинит другому травму. Провинившийся «просит прощения», вновь принимая позу игрока и предлагая второму «простить» за нарушение и продолжить развлечение. Еще более интересной делает игру смена ролей, когда доминантный член стаи перекатывается перед щенком на спину и подставляет живот, принимая позу подчинения. Так он позволяет малышу «победить» себя, то есть сделать то, чего никогда не позволил бы сделать в реальной жизни. Бекофф тоже видит здесь связь с моралью: