Твоими глазами - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда она сказала это, стена исчезла. Или точнее — когда она сказала это, и я вдумался в её слова и понял, что она права, тогда стена исчезла.
В этот же миг я отказался от истории, которую, сам того не осознавая, культивировал в себе все эти месяцы и годы.
— Обними меня, — сказала она.
Я обнял её.
Мы стояли перед открытым пространством.
Оно не представляет собой какое-то конкретное место. Это даже не равнина. Это континент, лежащий во множестве измерений.
Тем не менее в нём есть какие-то ориентиры. Точки с неизменными координатами.
Нас притянуло к одной из таких точек.
Мы оказались в большой пивной бочке в детском саду «Карлсберга».
В каком-то смысле мы оказались в прошлом. В настоящем мы стояли на моей террасе и обнимали друг друга. Солнце уже почти село. Небо напоминало внутреннюю сторону раковины моллюска. Всё происходило в настоящем времени.
Но над этим настоящим временем — или внутри него — проступала реальность тридцатилетней давности, когда мы сидели в бочке в детском саду. Теперь она была с нами.
Так что это было не прошлое.
И это не было воспоминанием. Воспоминание — это выцветшая картинка фрагмента прошлого. Это было что-то другое. Это было прошлое, когда оно становится настоящим.
Мы сидели в бочке, за столом, на скамейках. Симон, Лиза и я.
Фрёкен Йонна сидела с нами.
Она собиралась что-то нам показать.
— Как здесь оказалась фрёкен Йонна?
Это спросила Лиза. Лиза, стоящая на террасе, прижавшись ко мне. Говорила она в настоящем времени. Потому что фрёкен Йонна была сейчас с нами.
— Она хочет нам что-то показать. И сейчас покажет. То, что изменит нашу жизнь.
Мне нужно было что-то ей объяснить. Потому что я и сам не был в этом уверен.
— Три недели, — сказал я, — три недели, после того как с нами оставили фрёкен Йонну, мы жили в настоящем мире.
Я должен рассказать это, чтобы самому не забыть. Кажется, всё появляется из забвения, только когда начинаешь говорить.
* * *
— Три недели, — сказал я, — мы — ты, Симон и я — видели то, что называли «настоящим миром».
Настоящий мир. Так могли говорить дети.
Мы и были детьми. Нам было по семь лет.
Не знаю, как так получилось. Почему мир для нас открылся. Потому что мы вместе обнаружили пути внутрь сознания? Потому что мы путешествовали в снах других людей? Или потому что умерла мама Симона? Не знаю, почему так получилось. Но на три недели перед нами открылось то, что мы называли настоящим миром.
Не знаю, почему я уверен, что это продолжалось три недели. Когда тебе семь лет, три недели — это абстрактный, непонятный промежуток времени. Но я знаю, что это длилось три недели. И началось в то утро, когда мы пришли в детский сад на следующий день после того, как с нами оставили фрёкен Йонну, и мы решили, что Симон отказался от мысли вернуть маму.
Всё развивалось как-то постепенно. Не могу сказать, в какое точно время это началось. До или после того, как нам давали фрукты. Но в какой-то момент мы уже оказались в этом мире. Это было так отчётливо, так очевидно и естественно, что мы поняли — мы все трое это видим. И нет никакой необходимости говорить об этом.
Мы присутствовали в настоящем времени. И одновременно с этим настоящим мы увидели фрагменты будущего.
Будущее не есть продление настоящего. Или развитие настоящего. Будущее — это пространство потенциальных возможностей.
Мы не знали таких слов. Никто тогда их не знал. Но именно так оно и было.
Мы ясно увидели настоящее время. Как видят его дети, увидели совершенно отчётливо. Но вокруг него и сквозь него мы увидели то возможное, что очень скоро может проявиться.
Мы увидели, что вот-вот может пойти дождь, и тогда нас позовут в дом, нас всегда звали в дом, когда шёл дождь. Так и случилось.
Мы увидели, что может случиться так, что через минуту фрёкен Грове позовёт нас на занятие гимнастикой, и тут же может случиться, что нам скажут надеть дождевики, малышам надо будет помочь одеться, и потом нас снова отпустят на улицу.
Но ничего этого не случилось, это были возможные события, которые не произошли. Хотя они и показались в пространстве возможностей.
А случилось то, что приехал пожарный, и все взрослые и дети участвовали в пожарных учениях, и мы увидели и сами учения, и как всё будет происходить, мы увидели это заранее. Пожарный приехал на машине с лестницей, и нам разрешили в ней прокатиться, и всё это мы видели как возможность, как нечто виртуальное в пространстве возможностей.
Мы увидели, как моя мама, по пути из детского сада, зайдёт с нами к мяснику за колбасой для жарения на ужин. И прямо рядом с этим, или поверх этой возможности, словно наложенные друг на друга картинки, мы увидели, как она ведёт нас к другому мяснику и покупает свиные отбивные, и мясник протягивает нам, детям, пышущие жаром солёные шкварки, и ни одна из этих возможностей не осуществилась в тот день, они стали реальностью лишь недели спустя, а в тот день мама остановилась перед овощными лавками, которые были устроены на палубах плоских барж, пришвартованных у набережной напротив Биржи, и купила там лук-порей, яйца и сливки для запеканки с пореем и ветчиной.
Мы увидели водолазов, погружавшихся в канал Кристиансхаун в поисках утонувшего трёхлетнего ребёнка, который накануне играл поздно вечером один, мы увидели тот самый момент, когда они поднялись на поверхность с телом, и случилось это не в тот день, это случилось только через несколько лет.
Мы увидели, как торговцу рыбой на стоящем в канале судёнышке подарили щенка, мы увидели, как этот щенок умирает от чумки, но ничего этого не произошло, эти возможности так никогда и не стали реальностью.
Мы слышали, как на крышах домов завыли сирены, но был понедельник, а включали их по средам, тем не менее мы их слышали, и не только в ту среду, мы слышали звук сирены по средам в течение многих последующих лет, и звук этот всегда вселял в нас смутный страх, словно мы внутри себя слышали отзвуки страха взрослых, переживших войну. Мы слышали, как сирены стихают, мы слышали эту среду много лет спустя, когда война уже
