Твоими глазами - Питер Хёг

Лиза проходили эти картины не в первый раз, это было видно. Они шли впереди меня, мимо гротескно переплетённых тел, с невозмутимым спокойствием, я же лишь пытался не отставать.

Сами участники этого действа и всё происходящее не привлекали их внимания. Видимо, это уже как-то предварительно было проработано с мальчиком.

Я не мог определить, были ли эти сцены фрагментами его воспоминаний, или воспоминаний Лизы, или их обоих. Или же это были проекции моего собственного сознания на основе тех сигналов, которые я получал от сканеров и из наших сообщающихся сознаний.

Мы с Лизой и мальчиком шли по комнатам. Я видел антикварные предметы, экзотические сувениры, привезённые из дальних поездок, я узнал копьё масаев и маски из Папуа — Новой Гвинеи.

При других обстоятельствах это вполне могло бы доставить эстетическое удовольствие. Но на фоне сплетённых фигур, в свете софитов, в воздухе, пропитанном выделениями тел, красота предметов и их музейный статус лишь усиливали ощущение кошмара, от которого некуда было деться.

Я всё время отставал от Лизы и мальчика. Я не был так хорошо, как они, знаком с окружавшей нас обстановкой. Меня всё время отвлекали экзотические предметы. Глухое, невыносимое страдание детей. Лица взрослых.

В них не было ничего отталкивающего. Тонкие черты лица, стильные стрижки. Серьги с бриллиантами. Жемчужные ожерелья. Вдоль двух стен стояли стеллажи с книгами. Меня потянуло к корешкам книг. Я подумал, что присутствие книг в этом месте лишь подчёркивает совершающееся насилие. Я всегда считал, что книги — это просвещение, и что просвещение — преграда для такой тьмы, как эта.

Красивый дом, книги, ухоженные тела и лица. И при этом насилие. Мне с трудом удалось пройти мимо. Всё это — высшие круги датского общества.

Лиза с мальчиком были уже далеко. Я рванулся вперёд и догнал их.

Они стояли возле одной из стен виллы. И тут стена исчезла. Перед нами была Дания.

Вот так получилось. Исчезнувшая стена открыла коллективное сознание.

Это была не та Дания, которую я знал. Это была «Тёмная Дания» — так назвала её Лиза.

Это был бесконечный ряд надругательств. Изнасилований. Уродливых сплетений тел. Зима чувств, посреди которой перед нами застыли половые органы и соски.

Мальчик впервые увидел, что насилие может затронуть не только его. Я чувствовал это. Этот сеанс, это путешествие Лиза устроила, чтобы показать всё это. Ему и мне.

Он протянул руку, и она взяла её. Оглянулся и протянул другую руку мне, и я взял её.

Он не мог знать, что я ещё меньше был готов к встрече с тем, что сейчас открылось нам всем.

Так вот мы и стояли, втроём. И смотрели в Ад.

— Теперь уже легче, — сказал мальчик.

Как, находясь в здравом уме, можно сказать, что после увиденного стало легче?

— Значит, были не только мы. Мы, дети. Пережившие это. Было ещё много других людей. Ты думаешь, что не достоин жить. Поэтому такой жгучий стыд. Ты думаешь, что ты самое ничтожное существо на свете. И тут видишь…

Он обвёл рукой пространство перед нами.

— …что есть множество других людей.

— Заметь, это никак не связано с сексом. Никак, совершенно не связано.

Это сказала Лиза.

— Если взрослые насилуют детей, это своего рода месть. Они мстят за своё собственное детство. Когда над ними самими надругались. Это злость, злость и злоупотребление властью. Дело не в сексе.

Она пыталась освободить сексуальность мальчика от воздействия пережитых им страданий. Казалось, она стоит рядом с ним непоколебимо спокойная. И при этом она как будто склонилась над ним. Пытаясь вытащить из его покалеченной системы здоровую сердцевину. Ту часть его личности, которая ещё не разрушилась.

— Злость всегда направлена ещё и внутрь испытывающего её человека, — сказала она. — И злость всегда разрушает его самого.

Он содрогнулся — мне показалось, я услышал хруст. Как когда вывихнутые суставы встают на место.

Она перерезала путы, которые связывали его с травмой. Всякий раз, когда у него возникали любовные или сексуальные переживания, активировались те самые сцены из прошлого. Путы, связывавшие его с этими событиями были тонкими, но прочными, как стальная проволока.

Они-то сейчас и лопались. Казалось, что в руках у неё невидимые кусачки. И этими кусачками она, с точностью хирурга, резала одну за другой опутавшие его тонкие проволочки.

Вот почему мы оказались в этом месте.

Вот почему ей удавалось всё это выдерживать. Заставлять его и меня это выносить. Только здесь эту проволоку было видно. Только здесь она могла начать резать. И только здесь, где он видел, что другие люди разделяют с ним его боль, он мог позволить ей это.

Он обернулся и посмотрел назад, в пространство позади нас.

— Они сами страдали, — сказал он. — Мама и папа. Вот почему всё так.

После того как он это сказал, в зале что-то изменилось. Словно прогнали демонов. Я почувствовал, что это может быть шагом к прощению.

Лиза повела нас назад.

Это было правильно. Я успел забыть о своём теле.

Очертания виллы расплылись. Мы сидели на своих стульях. Звук аппаратуры стихал. Мальчик, ассистенты и Лиза о чём-то переговаривались. Они вновь по-родственному улыбались друг другу, как ни в чём не бывало.

Прошло несколько минут, прежде чем ко мне полностью вернулся слух.

Мальчик направился к двери. Но вдруг остановился.

— Мама насиловала сестру отвёрткой, — сказал он.

Он произнёс это как-то задумчиво.

Потом вышел из зала.

Мы сидели на своих местах. Лиза заносила историю болезни в компьютер.

— Если он сможет простить их, — сказал я, — он освободится.

Она покачала головой.

Она даже не отвела глаз от монитора, просто покачала головой.

Но, несомненно, заметила мою реакцию, потому что всё-таки подняла на меня взгляд.

— У него никогда не будет нормальной сексуальности, — сказала она. — Возможно, никогда не будет полноценных отношений с женщинами.

Я ничего не понимал.

— Там, — сказал я. — Там ты сделала всё, чтобы помочь ему. Он это понял. Ты освободила его от этой стальной паутины. От связи с травмой. Я видел, как он высвободился.

Она вскинула руку и остановила меня.

— Ты — не он!

Это было сказано резко.

— Мы рискуем, каждый раз когда отправляемся туда с пациентами. Оболочка сознания становится совсем тонкой. Мы теряем ощущение границ. Мы приписываем пациентам ожидания из своей жизни. Он не ожидает нормальных любовных отношений. Не знает, что это такое.

— Но ты помогала ему. Показала ему путь. Ты просто излучала надежду!

Вокруг было тихо. Я видел только её.

Но я знал, что ассистенты где-то рядом и слушают.

— В