Иисус из Назарета - Йозеф Ратцингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежде чем продолжить эту мысль, принципиально важную для понимания шестой главы Евангелия от Иоанна, мы должны сказать еще несколько слов о существенных чертах образа Моисея, которые по-особому высвечивают образ Иисуса, представленный нам Иоанном. Главный исходный момент для нас, то, к чему мы постоянно возвращаемся, — это утверждение, что Моисей разговаривал с глазу на глаз с Самим Богом, «как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33:11; ср. Втор 34:10). И только потому, что Моисей разговаривал с Самим Богом, он мог принести людям Слово Божие. Но эта непосредственная близость Богу, которой отмечен Моисей и которая составляет внутренний стержень его призвания, омрачена одним обстоятельством. На просьбу Моисея «Покажи мне славу Твою» (Исх 33:18) — именно в тот момент, когда он напрямую разговаривает с Богом, когда находится в самой непосредственной близости от Него, — Бог отвечает: «когда будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду; и когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо [тебе]» (Исх 33:22–23). Моисей видит Бога только «сзади», ибо лица Его никто не может видеть. Отсюда становится ясно, что и возможностям Моисея установлен предел.
Для понимания образа Иисуса в Евангелии от Иоанна важное значение имеет то, что сообщается в конце Пролога, ибо это и есть ключ к пониманию: «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1:18). Только Тот, Кто Сам Бог, видит Бога. Только Иисус видел Бога. И все, что Он говорит, проистекает из этого узревания Отца, из беспрерывной беседы с Ним, из диалога с Отцом, Который составляет Его жизнь. Если Моисей смог показать нам Бога только «сзади», то Иисус — Само Воплощенное Слово Божие, пришедшее из узревания Его, из единения с Ним. С этим связаны два других дара, принесенных Моисеем и доведенных Иисусом до совершенного воплощения: Бог сообщил Моисею Свое имя и тем самым установил связь между Собой и людьми; передавая людям имя, полученное им в откровении, Моисей становится посредником реальной связи между людьми и Живым Богом, — об этом мы уже говорили, когда рассматривали первое прошение Молитвы Господней. В своей Первосвященнической молитве Иисус особо подчеркивает, что Он открывает имя Божие и завершает то, что было начато Моисеем. В дальнейшем, когда мы обратимся непосредственно к этой молитве Иисуса, мы еще остановимся на этих словах и попытаемся ответить на вопрос: в каком смысле Иисус открыл имя Божие, если оно уже было открыто Моисею?
Еще одним даром Моисея, тесно связанным с узреванием Бога и открыванием Его имени, равно как и с манной небесной, даром, благодаря которому Израиль становится Израилем, народом Божиим, является Тора — указующее, жизнеопределяющее Слово Божие. В ходе истории Израиль все более ясно начал сознавать, что это главный, непреходящий дар Моисея, что именно это и есть знак избранности — знание Божией воли и, следовательно, знание о правильном пути. О том, с какою благодарностью и радостью Израиль воспринял этот дар, мы можем судить по Псалму 118, звучащему как сплошное ликование. Односторонний взгляд на Закон, который основывается на одностороннем толковании богословия апостола Павла, мешает нам увидеть существо этой радости — радости от знания воли Божией, радости от возможности и права жить, сообразуясь с Ней.
Все это — довольно неожиданным образом, как может показаться, — напрямую связано с речью Иисуса о хлебе. По мере внутреннего развития иудейская мысль все более ясно начала осознавать, что истинным хлебом небесным, который питал и питает Израиль, является именно Закон, то есть Слово Божие. В Книгах Премудрости «мудрость», которая открывается пониманию через Закон и которая в нем пребывает, обозначается как «хлеб» (Притч 9:5); свое дальнейшее развитие эта аналогия получила в раввинистической литературе (Barrett, 301). Только осмыслив это, мы можем понять, в чем состоял «полемический посыл» слов Иисуса, обращенных к иудеям в капернаумской синагоге. Прежде всего Он указывает собравшимся на то, что они, как ни старались, не увидели в умножении хлебов «знамения», ибо в тот момент все, что их интересовало, это еда и насыщение (Ин 6:26). Они подошли к спасению с чисто утилитарной точки зрения, рассматривая его как некий единичный благотворительный акт, то есть исключили Бога из действительности и тем самым обделили человека. То, что они отнеслись к манне лишь как к средству насыщения, в какой-то мере простительно, поскольку манна прежде всего хлеб земной, а не небесный. Несмотря на то что она дана была с неба, она воспринималась как сугубо земная пища, как своего рода «эрзац-пища», которая должна была питать Израиль только до тех пор, пока не закончатся странствия по пустыне.
Человек же алкает большего, он нуждается в большем. Даруемая пища, которая нужна человеку, чтобы чувствовать себя человеком, должна быть иного свойства. Является ли такой другой пищей Тора? В известном смысле да, поскольку человек через нее и благодаря ей научается распознавать волю Божию, каковая может стать для него истинной «пищей» (ср. Ин 4:34). Тора действительно Божий хлеб, но в ней Бог явлен нам, так сказать, опосредованно, «сзади», она — своеобразная «тень будущих благ» (Евр 10:1). «Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру» (Ин 6:33), — объясняет Иисус. Но слушатели все же не понимают Его до конца, и тогда Он говорит совсем уже прямо: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда» (Ин 6:35).
Закон персонифицировался. Соприкасаясь с Иисусом, мы питаемся «живым хлебом», подлинным «хлебом небесным». Вот почему Иисус счел необходимым чуть раньше разъяснить собравшимся, что единственное «дело Божие», которого Он требует от человека, — это вера в Него. Слушавшие Иисуса задали Ему вопрос: «Что нам делать, чтобы творить дела Божии?» (Ин 6:28). Использованный здесь греческий глагол «ergazomai» означает буквально «заслужить трудом» (Barrett, 298). Слушатели готовы трудиться, действовать, «творить дела», чтобы получить этот «хлеб». Но этот «хлеб» невозможно «заслужить» человеческим трудом, какими-то собственными «достижениями». Он может быть только дарован нам Богом, может войти в нашу жизнь только как «дело Божие»: этот разговор Иисуса с собравшимися в синагоге перекликается с основными положениями богословия апостола Павла. Никогда человеку самому, собственными усилиями не добиться высших, истинных благ; они могут быть нам только дарованы, и потому надобно приготовить себя к получению этого дара. Путь к получению дара — вера в Иисуса, Который пребывает в постоянном диалоге с Отцом, вера в Иисуса, Который Сам есть живая связь с Отцом и Который хочет стать в нас Словом и Любовью.
Все это, однако, не дает еще полного ответа на вопрос, каким образом мы все-таки можем «питаться» Богом, жить Им, дабы Он Сам стал нашим «хлебом». Бог становится нашим «хлебом» прежде всего через вочеловеченное Слово: Слово обретает плоть. Слово становится одним из нас и таким образом оказывается на одном уровне с нами, то есть проникает в доступную для нас сферу. Но за вочеловечением Слова должен последовать еще один этап, о котором Иисус говорит в самом конце своей речи: Его «плоть» будет отдана «за жизнь мира» (Ин 6:51). Здесь обнажается внутренняя цель Вочеловечения и указывается на тот последний шаг, который осталось совершить, то есть содержится отсылка к будущей жертве Иисуса и тайне Креста.
Еще более явно эта отнесенность к грядущим событиям звучит в стихе 53, где Господь говорит о «крови», которую Он даст нам испить. Эти слова важны не только потому, что имеют самое прямое отношение к Евхаристии, но и потому, что они показывают: в основе Евхаристии лежит жертва Иисуса, Который проливает за нас Свою кровь и таким образом словно «источает» Себя, «изливается» в мир, отдавая Себя нам.
Так мы видим, что богословие Воплощения и богословие Креста оказываются неразрывно связанными друг с другом. Вот почему было бы неверным противопоставлять пасхальное богословие синоптических Евангелий и святого Павла чистому богословию Воплощения, которым якобы ограничивается святой Иоанн. Воплощение Слова, о котором говорится в Прологе Евангелия от Иоанна, подспудно указывает на грядущую крестную жертву, к которой мы приобщаемся в Святых Дарах. Иоанн в этом смысле продолжает ту линию, которая обозначена в Псалме 39 (6–8) и развивается затем в Послании к Евреям: «Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне» (Евр 10:5). Иисус становится человеком, чтобы отдать Себя и заступить на место жертвы, ибо принесение в жертву животного есть лишь жест, выражающий безысходность и не предполагающий ответа.
В речи Иисуса о хлебе Вочеловечение и пасхальный путь напрямую соотнесены с Евхаристией, в которой соединяются, пребывая в одном, Вочеловечение и Пасха и в которой благодаря этому претворяется схождение Бога к нам и ради нас. Так, Евхаристия оказывается в центре христианского бытия: именно через нее Бог действительно дарует нам манну, которой жаждет человечество, посылает нам «хлеб небесный» — то, чем может внутренне питаться человек, дабы быть человеком. Вместе с тем, однако, Евхаристия предстает как нескончаемая встреча Бога и человека, во время которой Бог отдает нам себя «во плоти», чтобы мы через причастие, соприкоснувшись с Ним и символически разделив с Ним тяготы Его пути, могли стать «Духом»: подобно тому как Он был преображен Крестом и в этом обрел новую телесность и новое человеческое бытие, проникнутое бытием Божиим, так и мы, приобщаясь Святых Даров, должны проходить через преображение нашей жизни, через Крест, предвкушая новую жизнь в Боге и с Богом.