На узкой лестнице - Евгений Чернов

— А? Вы чего, тетя Поля? Все спать. Будет утро, схожу за бутылкой. О-ой! — она глубоко, с перерывами вздохнула, и голова ее упала на подушку.

Снова, как слепая, держась за белые стены, Старуха выбралась на лестничную площадку. И еще успела стукнуть в соседскую дверь, а может, стукнулась, когда оседала на пол, потому что та самая пружинка, которая держала тело, опять пропала…

Потом бегали соседи… Служба «Скорой помощи» увозила Полину Андреевну.

Надо же, чрезвычайно энергичной проснулась Софья Николаевна.

— Елки-палки, лес густой, все нараспашку, — бормотала Софья Николаевна, запирая на задвижку входную дверь.

Она прошлась по кухне, ополоснула стаканы, поправила на плите банку с обгоревшими спичками. Долго стояла и смотрела в окно.

Чудным образом переменилась за ночь погода. Как-то сразу отпустил мороз, и, мало того, наверное, прошел дождь: на стекле еще держались крупные редкие капли. Не иначе откуда-нибудь с юга пожаловал циклон.

Вовсю разыгрывался мрачный, совсем осенний, с лужами и влажными деревьями, свинцовый, беспробудный день. И по улице в этакую рань шла свадебная гурьба: пьяненький мальчик-жених, как белая птица — невеста (ветер шевелил белые кружевные перья) и носатый гармонист в резиновых сапогах.

— Надо же, — сказала она весело. — Тетя Поля как долго дрыхнет. Будет потом бегать и стонать, — ах, это не сделала, ах, то не успела… Ах, ах! Ох, ох!

В дверь постучали. Софья Николаевна открыла.

Девчушка в цигейковой шубке принесла пенсию.

ДЕНЬ ДО ОБЕДА

Рано проснулся нынче Федор Павлович. Взглянул на настенные ходики: маятник был неподвижен, вчера опять забыли подтянуть гири. А по свету не догадаешься, сколько времени — летом света одинаково много и в четыре утра, и в девять. Но по той особой тишине, когда кажется, что все вокруг замерло или притаилось, Федор Павлович понял — еще очень рано.

Но что толку лежать, много не вылежишь. Не спится — нужно вставать и заниматься делом. Федор Павлович сунул ноги в тапочки.

Он умывался, ходил по комнате, раздвигал шторку на окне и уже ни на минуту не выпускал свои служебные дела из головы. А память у него была надежная. Когда месяц назад его принимали заведующим гаражом, он, казалось бы, наскоро осмотрев хозяйство, столько цифири потом выложил директору, что тот присвистнул:

— И еще что-нибудь держится в вашей голове?

— Держится, — ответил Федор Павлович серьезно. — И добавил, и трудно было понять по голосу — хвастается он, гордится, дерзит ли директору: — Тридцать первый год с машинами.

— Так вот, без перерыва?

— Без перерыва.

— А желание появлялось, ну хотя бы изредка, сменить профессию?

— Нет, не появлялось.

— Н-нда… Завидую и восхищаюсь. Ну что ж, будем думать — гараж в надежных руках.

Так под началом Федора Павловича оказалось автохозяйство сравнительно небольшого, по нынешним временам, комбината. Всего сорок единиц, но каких…

Первое впечатление оказалось правильным — много лет здесь была тайга, а медведь был прокурором.

Федор Павлович позавтракал и стал собираться в гараж. Он подергал, растягивая, воротник свежей военной рубахи, годной на все случаи жизни, подтянул у часов гири, старательно причесался перед зеркалом.

— Чего так рано? — проснулась жена.

— Мух ловить, — ответил Федор Павлович и добавил: — Спи давай, рано еще. — И вышел.

Он вышел и подумал: все, что касается жены, вроде бы и с лаской делается, а получается грубовато. С чего бы такое несоответствие?

Федор Павлович стоял возле окна, курил и подумывал, за что бы взяться, и в размышлениях его была нерешительность, словно несколько дел требуют одновременного вмешательства. И тревога непонятная на душе, словно что-то должно случиться.

Он уже докуривал папиросу, когда увидел — к гаражу спешила диспетчер Клава, молодая, но серьезная женщина, сильно болеющая за производство. На ней была зеленая кофта, полосатая юбка и туфли на очень толстой черной подошве. Как из чугуна отлиты подошвы, и Федор Павлович тут же пожалел Клаву: тяжело, наверное, скакать в таких по местным колдобинам.

Клава зашла в бытовку и остановилась против Федора Павловича. Она запыхалась, но тем не менее сразу перешла к делу.

— Федор Павлович, горим, — начала она. — Состав должен прийти. Вот-вот. Звонили сейчас… Я прямо к вам.

— Тише, Клава. Если горим, то не видно дыма.

— А состав? — спросила Клава. — Разве это не пожар? Какой вы непонятливый. Приход состава равносилен пожару. Только гореть будет не оборудование, а государственные денежки. Я уже прикинула — сот пять, как минимум, выкинем штрафу.

— Не понимаю, зачем выкидывать?

— Странно, что не понимаете. — Клава сняла туфлю, двумя руками приподняла ее и вытряхнула камушек. — Грузчики есть, а где брать машины? Сами же вчера говорили, что нет ничего. Кто в командировках, кто чинится, а других — так вы уж всех разогнали.

— А вот это не твое дело, — нахмурился Федор Павлович. — Занимайся чем положено.

С его лица исчезли остатки утреннего добродушия. Он подумал, что девчонка ерунду несет… Хотя, в общем-то, она недалека от истины. Техника или на ремонте, или в разъезде, остатки вчера были так жестко распланированы, что о них и думать нечего. А кто-то ходит с обходным листом, увольняется: порядки новые не понравились… В гараже бездействует только одна «Волга».

Федор Павлович исподлобья взглянул на Клаву. Она стояла, поджав губы, соблюдая гордый, незаслуженно обиженный вид. «Совсем девчонка, — подумал Федор Павлович, — могла бы еще жить за папин счет, как это часто бывает сейчас. Так нет же, производство спасает…»

— Когда состав, говоришь?

И она ответила с вызовом:

— Не знаю, может, через пять минут, может, через два часа.

— Вот если через два часа — то очень хорошо. Я тут разберусь, и что-нибудь придумаем.

Федор Павлович проследил, как уходила Клава на своих толстых подошвах, и вдруг вспомнил, что у его шофера Петрова на ботинках тоже толстые подошвы. И мгновенно пришло решение — отозвать Петрова из отгула. От внезапной радости Федор Павлович хотел окликнуть девушку, но та, мелькнув полосатой юбкой, скрылась в воротах столярного цеха. Так-так, идея есть!

«А посажу-ка я Петрова на две машины, — стал обдумывать мероприятие Федор Павлович. — Одна будет стоять под погрузкой, другая — под разгрузкой, только успевай переставлять. А Петров пусть немного покрутится. А отгуляет в следующий раз. Я ему два отгула дам, допустим, в четверг и в пятницу. Сразу почти неделя отдыха — чем не отпуск».

В дверях появился Парамонов, шофер с «газика», известный бузотер.

— Все, дядя Федя, сегодня получаю расчет.

— Ну что ж, счастливого пути, — сказал Федор Павлович и вновь подумал, как ловко он сообразил с двумя машинами и Петровым, и почувствовал, как теплой волной накатывает на него доброта. Он увидел, как на латунных пуговицах пиджака Парамонова прыгают блестящие пятнышки, а рубашка у Парамонова свежая, и весь он какой-то посветлевший. Неожиданно для себя Федор Павлович сказал: — В общем-то тебя никто не гонит. Так-то ты работать можешь, тебе только рога надо было сшибить.

— Хм, двадцать пять на двадцать пять…

Парамонов достал спичку и стал ее покусывать. Все знали, что таким образом он заставляет себя думать.

— Не-а, дядя Федя, я у тебя, наверное, не останусь. Ишь — рога сшибить… Много тут всяких охотников… Да если хочешь знать — без рогов я сам себе ни к чему.

— Ну, как знаешь, иди тогда куда-нибудь в мелкую шарагу, может, приспособишься.

День начинался, но в бытовку никто еще, кроме Парамонова, не заходил. С одной стороны, якобы все правильно: каждому работа была определена еще вчера, никто не суетится, все заняты своим делом. Но с другой стороны, казалось бы, и зайти можно было, ну хотя бы поздороваться, спросить, допустим, нет ли каких изменений в графике. Да мало ли о чем спрашивают сослуживцы по утрам друг у друга.

Это озадачило Федора Павловича — с чего бы вдруг все стали такими деловыми?

— Антипов, — крикнул он, сильно напрягая грудь.

— Чево? — появился на пороге Антипов.

— Вы что, вымерли там?

Антипов долго соображал, о чем речь, а когда понял — ответил:

— А… Да нет, ничего…

Федор Павлович пристально взглянул в полусонное лицо Антипова, но оно ничего не выражало.

Федору Павловичу это тоже не понравилось.

«Надо бы собрать всех и хорошенько поговорить, — подумал он. — А если у кого вдруг окажется камень за пазухой, сделать так, чтобы его не было. А впрочем, чего обманывать себя, чего обольщаться, как школьнику, — валуны таскают за пазухой, пиджаки на груди не сходятся. Дисциплина не выпивка, не каждому нравится».