Анастасия (сборник) - Александр Бушков

— Это страшная вещь — стрелы Геракла, — сказал тихо сыщик Эпсилон. — Я помню, как ими сожгли ворота Трои и проломили стены. Камень горел. Я до сих пор не пойму, почему их не применили сразу.

— Это–то понятно, — сказал Даон. — Вся эта шайка не доверяла друг другу, каждый хотел завладеть стрелами сам и хранить про черный день. Потому и не было единодушия, проканителились столько лет и со скрежетом зубовным были вынуждены пустить стрелы в ход, чтобы не проиграть осаду окончательно.

— Подождите, — сказал Гилл. — Значит, люди Нестора захватили и стрелы?

— Нет. На всякий случай мы разделили ношу. Все равно рукопись и стрелы должны были попасть в разные руки. Нерр с Тиренеем были сами по себе, я шел сам по себе.

— Выходит…

— Вот. Передашь Тезею.

Даон достал из сумы бронзовый цилиндр с завинчивающейся крышкой, похожий на цисту, в которой хранят рукописи, только длиннее и уже. Гилл отвинтил крышку и осторожно вытянул за оперение стрелу. Сыщик Эпсилон невольно отшатнулся.

Ничем она вроде бы не отличалась от обычных, тяжелая боевая стрела из потемневшего от времени дерева, но, едва Гилл повернул ее, держа на отлете, наконечник засветился густо–багровым, кровавым огнем, повеяло незнакомым запахом, гнусным и приторным. Гилл ощутил мгновенный страх и омерзение, пронизавшее тело отвратной судорогой, пот выступил по всему телу. Он выругался шепотом, бережно опустил стрелу в сосуд и туго завинтил крышку.

— Представляю. — Он отложил цилиндр подальше, поежился — озноб не проходил.

— Не представляешь, — сказал Эпсилон. — Это нужно видеть.

— Надеюсь, не доведется, — сказал Гилл. — Что же дальше? Рукопись, хоть и копия, — у Нестора?

— Я полагаю, что ее еще не успели передать Нестору, — сказал Даон. Зачем ему без особой нужды встречаться во дворце Тезея со своими лазутчиками? Он вовсе не горит желанием эту рукопись перечитать, ему достаточно обладать ею. Теперь они будут охотиться за стрелами, они выследили и меня. Ты ведь кое с кем из них ежедневно встречаешься, Гилл.

— Мои люди? — спросил Гилл тем бесстрастным голосом, которого многие боялись. — Значит, этот подонок Эвимант служил еще и Нестору?

— Эвимант — всего лишь жалкий последыш Менестея, — отмахнулся Даон. Нерр с Тиренеем отправились ночью на берег моря потому, что получили эту записку. С печатью, до которой не смог бы добраться Эвимант.

«Ваше послание получено и прочитано Тезеем. То, что вы принесли, передадите мне в месте, которое укажет посланец».

И под этими словами — оттиск печати из перстня Гилла! Печати, которой он скреплял особо важные задания. И это не искусная подделка, это оттиск именно его перстня. Гиллу показалось, что вместо воздуха он глотает огонь, земля уходит из–под ног, и он проваливается куда–то к безумию и небытию.

— Вот так, — жестко сказал Даон. — Как видишь, и у меня были веские основания тебе не доверять. Нужно ли напоминать имя человека, который может время от времени распоряжаться твоей печатью?

— Это невозможно, — хрипло сказал Гилл.

— Но ведь выманил их на берег этим письмом не ты?

— Я все понимаю и принимаю умом. — Гиллу хотелось плакать. — Но сердцем…

Анакреон. Сверстник, соратник, ближайший помощник, единственный, кто, кроме Гилла, мог при необходимости пользоваться печатью, человек, которому Гилл верил безраздельно. Умный, из знатного рода, получивший отличное образование в славном Трезене…

— Не казнись, — сказал Даон. — Ты хороший сыщик. Просто ты столкнулся с людьми, которые разбросали ядовитые семена по всей Элладе за десятки лет до твоего рождения.

— Но ведь он — мой ровесник.

— Ну и что? Просто ты больше сталкивался с платными шпионами и прочими продажными шкурами либо недалекими мерзавцами вроде Эвиманта да придворными интриганами. Нестор и твой Анакреон — другое. За ними глубоко порочные, но идеи. И убежденность в своей правоте. Промах Тезея в том, что он опирался на молодых, умных и энергичных людей вроде тебя, но очень уж многое, почти все хотел делать сам, один, а вам оставлял третьи роли. Не учил всей сложности жизни и умению противостоять таким, как Нестор. Орудие — это всегда только орудие, пусть и честное, храброе, умное.

— Не нужно так о Тезее, — сказал Гилл и понял, что это прозвучало скорее просительно, чем решительно. Вполне возможно, что и Даон это понял, не отсюда ли сочувствие и жалость в его глазах?

И тут Гилл подумал, что его все это время беспокоила еще одна странная мысль.

— Так, — сказал он. — А объясни–ка ты мне, дружище Даон, откуда ты черпаешь знания о многом, что происходит внутри моей тайной службы?

Ответа ему не требовалось. Даон понял это и промолчал, вопрос был чисто риторическим. Гилл посмотрел на сыщика Эпсилона, тот встретил его взгляд абсолютно спокойно, без тени смущения или вины, и Гилл с пронизывающей ясностью понял, что как бы ни протекали дальнейшие события и что бы ни ждало впереди, миру и ему самому уже никогда не стать прежними. Наверное, это и есть зрелость — рушится мир, и на его место приходит другой, потом еще один приходит на смену в свой черед, и ты идешь сквозь это вечное разрушение и созидание.

— Прелестно, — сказал Гилл. — Все вокруг меня, оказывается, усердно служат кому–то другому: кто паршивцу Менестею, кто не до конца понятым идеям Нестора… Ну, а ты–то кому?

— Сам не знаю, — сказал сыщик Эпсилон. — Наверное, такому порядку вещей, который сделает невозможным новую Троянскую войну или убийство Геракла. Я ведь совсем молодым попал под Трою, Гилл.

Он замолчал. Вечерело. Над Афинами протянулась алая полоса заката, похожая на окровавленный кинжал. Мысли Гилла вошли в привычную колею: он думал, что следует немедленно перевернуть гору донесений, — несомненно, Анакреон утаивал многое из того, что должен был сообщать ему, и кое–какие ниточки, не дававшиеся до сих пор в руки, неминуемо завяжутся в узлы. Заговор, существование которого он мог лишь подозревать, несомненно был, и появление Нестора в Афинах означало, что занесенный над Тезеем меч со свистом рассекает осенний воздух, а времени, похоже, почти не остается.

— Подождите, я сейчас, — сказал он и поднялся.

Он вошел в дом, Лаис порывисто подалась ему навстречу, но некогда было ее успокаивать.

— Родная моя, — сказал он, изо всех сил стараясь не дать волю чувствам. — Только не перебивай, ладно? Времени совсем нет. В этом цилиндре моя жизнь и смерть. И не только моя. Спрячь. Я за ним приду, а если не приду, отдай тому, кто…

Он подумал. Кольцо, как и какая–либо другая вещь, не годились — их могли снять и с мертвого. А вот того, о чем они с Лаис говорили, не знал никто.