Хрен с Горы - Изяслав Кацман

что-нибудь сказать, а через день-другой, когда вернётся из разведки Вахаку, её обида уже остынет. А там, глядишь, кончится опала, да сама Рами и объяснит, что же вызвало монарший гнев.

Глава 13,

в которой герой занимается скучной рутиной, говорит чистую правду, немного геройствует и устраивает кровопролитие, а также готовится к работе по специальности

Привычно обойдя лагерь нашего воинства, я наконец могу присесть возле одного из костров, вокруг которого сидели «пану макаки». Выбор мой пал, как обычно, на тот, где собралась старая гвардия в лице Вахаку, Длинного и прочих.

Само собой нашлось и удобное место, и кусок копчёной свинины с пальмовой лепёшкой. Впрочем, уважение к своему начальству проявляли «макаки» довольно небрежно. Оно и понятно: публика была занята слушанием баек, сказок и прочих продуктов народного творчества. Сейчас всеобщим вниманием завладел Текоро – непонятного возраста мужик с Нижнего Бонхо из соседнего с Бон-Хо селения, признанный умелец интересно и складно рассказывать всевозможные истории – как откровенно выдуманные, так и похожие на реальные. Особыми воинскими умениями он не блистал, равно как и к выполнению походных обязанностей вроде натаскать дров с водой для приготовления пищи или прорубать дорогу в зарослях в первых рядах относился без должного энтузиазма – скорее наоборот, норовил пропустить свою очередь. Зато когда дело доходило до вечерних посиделок у костра, не было ему равных.

Обычно рассказы у походного костра повторялись через день-два, впрочем, туземцы внимали им всё равно с интересом, наслаждаясь, как я понимаю, знакомым сюжетом в новой обработке. Но сегодня Текоро потчевал аудиторию небылицей, которой до этого мне слышать не доводилось. И я даже успел подсесть к костру в самом её начале.

Местную манеру изложения с подробным перечислением узоров на набедренной повязке, множеством украшений и оружия я не назвал бы захватывающей. Но волей-неволей приходилось выслушивать многочисленные однообразные списки того, что было на герое, а затем, что, как и кому он говорил, с таким же методичным описанием остальных персонажей – как основных, так и второстепенных. Речь шла о некоем Келеу, который отправился за смолой в заросли далеко от своей деревни.

Первую часть повествования занимало, как я упомянул, скрупулёзное перечисление рисунков на набедренной повязке героя и того, как гремели и сверкали ракушки в ожерелье на его шее. Потом Келеу наткнулся на отрезанную голову, висевшую на дереве. Текоро принялся подробно да с повторами описывать крайне неэстетичный внешний вид головы и то, как парень осматривал её со всех сторон, пока не вздумал потянуть голову за нос. Тут она открыла один глаз, затем второй и укусила бедолагу за палец.

Тот, естественно, охренел от такой наглости. А голова меж тем подмигнула Келеу и сказала, чтобы он никому не говорил о ней, а то, дескать, плохо будет. Герой, не будь дураком, пообещал, конечно, что будет молчать как рыба, а сам быстренько побежал к своему таки, надеясь за такую диковину получить награду. Правитель, выслушав Келеу, собрал свиту (вновь длинный перечень нарядов таки и его регоев) и велел вести к дереву, на котором висит голова. Пришли к нужному месту (подробное описание пути). Голова висит себе да висит, обыкновенная мёртвая голова. И никаких признаков жизни не подаёт. Решил таки, что над ним издеваются, рассвирепел (минут на пять описание стадий нарастания властного гнева) и приказал своим регоям схватить лгуна.

Бедняга и умолял голову заговорить, и угрожал ей. Ничего не помогало. Правитель совсем разъярился и велел своим регоям убить Келеу и отрезать ему голову да повесить рядом с уже висящей – дескать, чтобы той не скучно было. Сказано – сделано.

Ушёл таки со своей свитой, голова незадачливого болтуна висит рядом со своей говорящей сестрой по несчастью. И та наконец подмигивает хитро и говорит: «Я же предупреждала, плохо тебе будет».

Когда народ, наслушавшись, начал расползаться и готовиться ко сну, я заметил совсем рядом Солнцеликую и Духами Хранимую тэми, как обычно, в сопровождении женской свиты. На меня наша повелительница даже не взглянула, к чему ваш покорный слуга уже успел привыкнуть. Та непонятная для меня размолвка затянулась, и я всё не решался подловить момент и поговорить с Рами начистоту и выяснить, что же так обидело в том разговоре юную претендентку на престол Пеу. Разумеется, самому себе я объяснял оттягивание непростой беседы многочисленными заботами, связанными с движением войска из девятисот сорока человек по незаселённой местности. Но в глубине души осознаю, что просто побаиваюсь неожиданного и неприятного поворота разговора.

Так продолжалось все те три с лишним недели, пока собирались ратники со всех углов Бонхо и Сонава, а потом мы ходили с ними усмирять рана и проводили краткий курс строевой подготовки для всего набравшегося воинства, готовили продовольствие для основного похода и, наконец, выступили на запад. Я, дабы поменьше сталкиваться с высокомерно выказывающей холодное равнодушие Солнцеликой и Духами Хранимой, даже решил помочь Такумалу в переговорах с нашими сунийскими данниками, а потом отправился на маленькую победоносную войну с рана. Всё общение со мной тэми предпочитала вести через посредников.

Авторитет основателя общества «пану макаки» в сочетании со славой колдуна и металлурга по инерции ещё действовал, заставляя вожаков нашей разномастной армии прислушиваться к моим словам и даже соглашаться со мной, но явственно ощущалось, что это всё до поры до времени: если Вахаку с Длинным и прочие «макаки», равно как и мои сонайские родственники по-прежнему полагали Сонаваралингу человеком, за которым стоит идти, то в поведении многих предводителей отрядов проскальзывало не сильно скрываемое: «Пусть сонайский колдун приведёт нас в Текок, пусть обеспечит победу над нечестивым Кивамуем, а потом, когда станет больше не нужен, мы его отправим к духам». Некоторые, из числа самых глупых и самонадеянных, вообще копировали манеру поведения Раминаганивы, старательно не замечая впавшего в опалу полукровку.

Впрочем, таковых было немного: большинство из двух с лишним десятков вожаков отрядов старательно изображали любезность при личном общении. Но всё же лицемерие среди папуасов ещё не достигло совершенства, свойственного цивилизованным людям, поэтому настоящее отношение ко мне у них то и дело прорывалось наружу в мелочах.

Плюс к этому, в своё время ряды моих «макак» пополнялись выходцами со всего Бонхо и даже Сонава. И в походе они общались со своими сородичами да односельчанами, которые шли под командой деревенских вождей. Присущая туземцам болтливость, особенно в кругу знакомых и друзей, в сочетании с клятвами о полном доверии внутри нашего воинского братства, коими я предусмотрительно оформлял переход из