Глаза Клеопатры - Наталья Миронова

— Что ты ко мне цепляешься? Мужлан! — отвечал плаксивый тонкий голос Щеголькова. — Я сам деньги зарабатываю! Сам! А ты с меня свою долю имеешь! И нечего меня попрекать!

— Сам? — басил первый голос. — Ты вспомни, из какого дерьма я тебя вытащил, сопляк! А теперь гуляешь? Да я тебя надвое порву, засранец! И не юли, тебя видели вчера в «Кенгуру» с этим спидоносом!

Он назвал какую-то фамилию или кличку, Нина не разобрала.

— Я что, в клуб не могу сходить? Ты хотел, чтоб я дома сидел, да? Чтоб сидел и ждал, пока ты удостоишь? Мы видимся, когда тебе удобно, а не когда мне хочется! И не был я с Жоржем, все ты врешь!

Нина тем временем схватила первую попавшуюся пару колготок и торопливо переоделась. Ей хотелось поскорее уйти. Увы, в тот самый миг, когда она открыла глухую притертую дверь раздевалки, открылась и дверь напротив. Они столкнулись лоб в лоб: она и двое мужчин. Не только голос, но и лицо второго было ей знакомо. Она часто видела его по телевизору, вспомнила Нина, в новостях и в политических ток-шоу. Вот только фамилию она забыла.

Он остолбенел, увидев ее. Они оба остолбенели. Нина стремительно проскользнула к парадному выходу. На душе у нее было тревожно. Но она успела выйти из здания, прежде чем мужчины опомнились.

— Кто это был? — спросил Никита.

— В том-то и фишка, что я никак не могла вспомнить. Я политикой не интересуюсь, из всех политиков по фамилии знаю одного Жириновского, — виновато улыбнулась Нина. — Но это был не он.

— Ладно, рассказывай дальше.

— На следующий день я пришла на работу как обычно. Щеголькова не видела, поднялась к себе наверх. День был суматошный, примерки, беготня… Ко мне зашла моя подруга, манекенщица Юля. Я показала ей свой новый фасон. И вдруг входят два милиционера и требуют, чтобы я предъявила содержимое сумки. Я растерялась. Юля спрашивает: «На каком основании?» А они говорят: «По обоснованному подозрению». Мы долго препирались, потом мне это надоело, я смела все со стола, раскрыла сумку и вытряхнула содержимое на стол. Я была уверена, что мне нечего скрывать. И там, среди моих вещей… — Голос у нее дрогнул. — Там была упаковка героина. Сто граммов, как потом выяснилось. Впрочем, они заранее все знали. И что героин, и что сто граммов.

— Топорная работа, — согласился Никита. — А кто мог его подкинуть? Есть мысли?

— Да кто угодно мог, — отмахнулась Нина. — Это дело техники.

— А это не могла быть твоя подруга-манекенщица?

— С чего ты взял?

— Просто подумал… Манекенщицы часто балуются наркотиками, чтобы держать себя в форме. Наркотики отбивают аппетит.

Нина не раздумывала ни секунды.

— Только не Юля! — воскликнула она с жаром. — Она дралась за меня, как львица! Ей не нужны наркотики, чтобы держать себя в форме.

— Ладно, извини. Рассказывай дальше.

— Я была как в тумане…

На самом деле ее состояние больше напоминало контузию. Если бы не Юля, ее так и увели бы прямо с работы. Юля сказала, что обыск проводится без понятых и что они не имеют права без ордера. Милиционеры — лейтенант и сержант — держались нагло и всячески пытались запугать Нину.

— Пошли, девушка, — говорил лейтенант, — чего резину тянуть? Попалась — придется отвечать. Тут сто граммов неразбодяженного герыча, так что семера тебе ломится, это как пить дать.

Вот тогда Нина и услышала впервые эти омерзительные слова, которые впоследствии ей приходилось слышать не раз: «неразбодяженный героин». Поначалу она даже не сообразила, что это означает «неразбавленный».

— А чего не чирик? — весело подхватил сержант, обращаясь к напарнику, но не сводя глаз с Нины.

— Ну, по первоходу реально дадут семеру, — авторитетно объяснял лейтенант. — Если других дел нет.

— А откуда вы знаете, что это героин? — вмешалась Юля. — И что здесь сто граммов?

— Ты, девуля, поработай с мое, тоже будешь много знать.

— Куда вы ее ведете? — потребовала Юля.

— В изолятор, шоколадка моя. В изолятор временного содержания номер шесть. Пока на двое суток, а там…

Тут Нина вышла из своей комы.

— О боже, Кузя! Я… мне надо сбегать домой. Это тут рядом.

— Обойдешься, — отрезал лейтенант.

— Вы не понимаете! У меня собака, она там умрет от голода! — Нина попыталась взять со стола ключи, но сержант перехватил ее руку.

— Эт-те-те-те-те! Ишь шустрая какая!

— Вы не имеете права, — опять вмешалась Юля. — Еще не доказано, что это ее героин. Его подбросили. И вы это прекрасно знаете.

— Ну, это ты размечталась, девка. Кто ж тебе за так чистого герыча подбросит? Знаешь, сколько тут доз? Знаешь, сколько это стоит?

— Я знаю одно, — не сдавалась Юля. — Даже при задержании на двое суток человек имеет право взять с собой зубную щетку и смену белья. И позаботиться о своей собаке.

Милиционерам до смерти не хотелось тащиться к ней домой, им нужно было сломить ее, а брошенная в запертой квартире собака давала дополнительный рычаг давления.

— Вот ты нам чистосердечное подпиши, тогда и собачкой займемся, — предложил лейтенант.

— Ничего я подписывать не буду. А вы не хотите устроить обыск у меня дома? — спросила Нина. — Может, еще что найдете.

Стражи порядка переглянулись и нехотя согласились.

— Я пойду с тобой, — сказала Юля. — Заберу Кузю.

Милиционеры хотели было протестовать, но Нина объяснила, что живет в коммунальной квартире и соседи поднимут шум, если собака будет им мешать.

Никакого обыска они и не думали делать, просто стояли посреди комнаты и глазели по сторонам, пока Нина трясущимися руками собирала свои и Кузины вещи. Их внимание привлек только собачий корм: вдруг в нем спрятаны наркотики? Юля швырнула им пакет и сказала, что купит новый. Они тотчас же утратили к нему всякий интерес.

— Куда вы ее везете? — снова спросила Юля.

— Да сказано же, в СИЗО.

— И где находится это СИЗО?

— В Печатниках.

— Я приду к тебе на свидание, — пообещала Юля.

— А вы, я извиняюсь, родственница? — с издевкой осведомился лейтенант. — Свидание дают только родственникам.

— Я буду носить передачи, — продолжала Юля. — И я найду тебе адвоката.

Нина поговорила с Кузей, велела ему вести себя хорошо и слушаться Юли. Он отчаянно вырывался, лаял, выл, огрызался, чуть не укусил сержанта, вздумавшего навести порядок, но в конце концов Юля унесла его.

А Нину отвезли в изолятор.

Она была в таком состоянии, что регистрацию, снятие отпечатков пальцев, унизительную процедуру личного досмотра перенесла как во сне. Настоящий шок настиг ее, когда она наконец переступила порог камеры. Все плыло у нее перед глазами: лица, стены, нары. Все казалось ей грязно-серым, словно и по лицам, и по стенам, и по нарам прошлась одна и та же половая тряпка. В воздухе висел грязно-серый туман. Ей что-то говорили, у нее что-то спрашивали, к ней подходили и бесцеремонно пялились на нее, заглядывали прямо в лицо, а она никак не могла сосредоточиться. Она принялась лихорадочно вспоминать все, что знала о тюрьме. Все, что когда-то читала или видела в кино.