Последняя история Мины Ли - Нэнси Чжуён Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она проработала в супермаркете – в его супермаркете – до самых родов.
То июньское утро началось, как и всякое другое утро, с того, что Мина доковыляла до ванной, позавтракала в одиночестве за кухонным уголком и тяжело засеменила к остановке, пробираясь сквозь тревожный серый туман. Забравшись в автобус, она опустилась на переднее сиденье и уставилась вперед на дорогу, что помогало подавить тошноту.
Отработав за кассой всего час, она почувствовала, как живот, и без того раздутый и неудобный, сжался, вслед за чем последовала вспышка острой боли. Едва Мина доковыляла до подсобки, отошли воды, по ногам побежало тепло. В туалете она положила прокладку в нижнее белье, а затем в последний раз собрала вещи. Выйдя через заднюю дверь, она обошла здание и из телефонной будки позвонила миссис Бэк. Размеренно дыша в попытке ослабить боль, она около получаса прождала подругу, которая должна была отвести ее в роддом в центре. Над головой висело тяжелое солнечное небо в дымке цвета разбавленной порошком воды.
Затем последовали два дня агонии, в основном в одиночестве, изредка прерываемом миссис Бэк, которая урывала пару часов на работе и сидела рядом, держала ее за руку в попытке утешить. Мина кричала на мир, который каждый день угрожал разорвать ее на части. Все тело будто горело в огне, как тело святого, сжигаемого на костре. И наконец Мина взяла на руки своего ребенка, красного и кричащего, покрытого белесой пленкой.
Пустышка. Такая же, как она, – без семьи, без тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, бабушек и дедушек, даже без надгробий, к которым можно приносить цветы.
Миссис Бэк дала малышке имя, которое ей очень нравилось, – Марго.
Мина уже достаточно настрадалась за последние несколько месяцев, когда другие кореянки в супермаркете наблюдали за стремительным ростом ее живота и, конечно, сплетничали о том, какое распутство привело ее к беременности – ее, сорокалетнюю одинокую кореянку. Как только живот стал заметен, Мина перестала ходить в церковь, опасаясь осуждения местных женщин, в том числе миссис Син, которой она доверяла, однако не ждала, что та поймет, каково ей – одинокой вдове, переехавшей в другую страну, влюбившейся вопреки здравому смыслу и в конце концов оказавшейся брошенной и с ребенком на руках.
Дома она не вставала с постели и беспрерывно рыдала, в то время как за ребенком ухаживала миссис Бэк. Мине казалось, что слезы никогда не закончатся, и она надеялась таким образом истощить себя до смерти.
Недели сменялись, а Мина все еще была не в силах работать. Она словно бы дожидалась конца жизни и могла разразиться слезами ни с того ни с сего. Сбережений хватало на то, чтобы оплачивать квартиру, продукты, молочные смеси и подгузники в течение нескольких месяцев, а миссис Бэк и хозяйка готовили для нее и ухаживали за ребенком, пока она спала.
За окном сияло солнце, на дворе щебетали птицы – казалось, земля продолжает вращаться, в то время как Мина застыла на месте, рыдая часами напролет, едва в состоянии принять ванну и накормить себя, не говоря уже о ребенке. Она подумывала о том, чтобы отдать дочку в какое-нибудь безопасное место и убежать, только куда? В Аргентину? В долину Сан-Фернандо? В Нью-Йорк?
У нее больше не было сил.
Разве могла она вырастить ребенка самостоятельно? Нельзя же до конца жизни полагаться на доброту миссис Бэк и хозяйки, у которых достаточно своих дел и забот.
Просидев дома почти два месяца, она наконец оставила дочь у местной старушки, заплатив за присмотр, и отправилась на поиски работы. Год она проработала посудомойщицей, после чего в ресторане быстрого питания готовила острые хот-доги и жареные во фритюре корн-доги – странную американскую еду. Она работала не покладая рук, пока жизнь постепенно налаживалась.
Несколько лет спустя умерла хозяйка квартиры, ее дети продали дом, а во время беспорядков пострадал первый магазин Мины. Они с миссис Бэк разъехались по разным местам и потеряли связь. Дочь быстро росла, и, занимаясь ею, Мина позабыла мистера Кима. Она видела в Марго только себя, отказываясь видеть дочку целиком, как пазл, в котором вечно не хватало деталей.
Так они и жили. Накопив достаточно денег для нового бизнеса, Мина перестала тратиться на няню и после школы забирала дочку к себе на работу. Она учила Марго помогать ей. Та нашла на рынке друзей. Однажды Марго стала взрослой и тоже покинула Мину. Ее все покидали.
Дочь, американка, говорившая по-английски, едва понимающая корейский, поступила в колледж в Сиэтле. Дочь не забыла о ней, хотя Мина знала, что та старалась. Кто не хотел бы забыть годы тяжелой работы и страданий? Для дочери эта квартира – ее квартира – была грязной, не соответствующей ее новым вкусам, ее новой жизни настоящей американки.
В этой стране было легко забыть, что люди нуждаются друг в друге.
Зазвонил телефон. Мина вскочила, кинулась в гостиную и сняла трубку. Это она. Тело покалывало, как будто голос дочери оживлял ее и – несмотря на явное недовольство в попытке смешать корейский и английский – связывал Мину с миром.
– Что ты ела на ужин? – спросила Мина.
– Пасту. Спагетти, – ответила Марго. – А ты?
– Твенджан кук.
Долгие годы Мина просыпалась до рассвета, чтобы сварить большую кастрюлю супа или рагу на день. Ей была невыносима мысль, что дочь придет из школы и дома не будет ничего питательного, поэтому кидала в блюда столько овощей, сколько могла себе позволить – кабачки, морковь, перец, лук. Хотя дочь обожала американскую еду, Мина хотела, чтобы она всегда воспринимала их дом если не как самое уютное место, то по крайней мере как безопасный приют, в котором ее всегда согреют и накормят. Разве это не самая душераздирающая мысль для любого родителя в мире? Знать, что их ребенок голодает. Иногда Мина даже думала, что, возможно, разлука с родителями защитила их от еще больших страданий – от необходимости наблюдать за голодными мучениями родных, превращавшихся в живые скелеты, которых разорвут бомбы или затопчат солдатские сапоги.
И все же нет ничего хуже, чем потерять любимых и потеряться самому. Они с родителями будто застряли между жизнью и смертью, не давая друг другу освободиться.
