Недобрый час - Фрэнсис Хардинг

Увы, Эплтон никак не мог оставить награду без присмотра. Он накрывал мешочек рукой, когда нож был в считаных сантиметрах от ткани, или перекладывал на другую сторону. Потом вовсе положил мешочек на колени, где Мошка никак не могла его достать. Скоро он уберет его в карман, встанет и растворится в толпе.

Мошка отвела назад руку с ножом. Ее снедало плохое, неуместное желание. Ужасное дело: судя по речи, которую толкнул «радикал» Эплтон, он где-то что-то слышал. Существовал реальный запрещенный текст, который спрятали в телеге капусты, криво переписали, заучили наизусть, потом забыли, кое-как вспомнили. Именно эти крепко перемолотые остатки посыпались у Эплтона изо рта. Где-то страдает книга.

Мошка прикусила язык, но фраза проскользнула наружу:

— Вы говорили неправильные слова, мистер Эплтон.

Тот застыл, слегка повернув голову:

— Что?

— Когда вы изображали радикала, вы говорили неправильные слова.

Повисла долгая тишина.

— Ты знаешь точные слова Утешения Тысяч?

— Нет, но ясно вижу ошибку. Я была в Манделионе. Я знаю радикалов. В их речах куда больше смысла.

Эплтон заметно встревожился. Он сидел, будто проглотив кол.

— Попав сюда, я услышала, что вы — кошмарный радикал, и решила вас найти. — Мошка глубоко вздохнула, плюнула, и последние капли ее осторожности унес ветер. — Знаете что? Кошмарный — это слабо сказано. Правильнее будет «никчемный». Не двигайтесь!

Последние слова она прошипела, поскольку Эплтон вознамерился заглянуть под лестницу. Мошка чувствовала, что зашла слишком далеко. Но не видела вариантов.

— Забавное дело, учителя в детстве не смогли как следует обучить меня основам революционного мышления, — стиснув зубы, ответил Эплтон. — А когда я повзрослел, то тратил время на анатомию, безосновательно поверив, что меня ждет работа врача. Тогда мне никто не говорил, что я радикал!

— Да уж, что-то вы на радикала не похожи, — буркнула Мошка.

— Комитет Часов не ошибается, — пропел Эплтон. Судя по всему, он так часто повторял эту фразу, что протер ее до дыр, и она окончательно лишилась смысла. — Если они говорят, что я… значит, я такой. Я могу… могу это принять. Но…

— Но тебе не объяснили, как быть радикалом, правильно? — Мошка всеми силами поддерживала интерес Эплтона. — Могу тебе помочь. Я учила речи радикалов наизусть. Настоящих радикалов, из Манделиона.

Бренд Эплтон склонил голову, оценивая перспективы. Мошка смотрела на его затылок и пыталась угадать, что написано сейчас у него на лице. Бренд — это факел. Она надеялась, что держит его за правильный конец. В любом случае, она играет с огнем.

— Эти речи, они сумасбродные и ниспровергательные? — шепнул Бренд наконец.

— Вздорные, — заверила его Мошка. — Бестолковые, как пушка из тыквы.

— А ты… приехала из Манделиона? Хорошо знаешь этот город? Людей у власти? — Бренд осторожно подбирал слова, будто не хотел преждевременно выдать свои планы.

Вдали прозвонили Башенные часы. У Эплтона дернулась голова.

— Надо идти. Слушай, кто бы ты ни была, встретимся завтра ночью, в два часа, в «Страхе и Отвращении». Это в Беспросветной Бочке. Знаешь такое место? Напротив каменной чаши старого фонтана.

— Найду, — прошипела Мошка, удивляясь внезапному успеху своего странного плана. — Встретимся там. Захвати тетрадь. Поотрубаем головы королям быстрее, чем ты скажешь «ассоциация».

Эплтон в конце концов рискнул бросить взгляд через плечо на собеседницу. Мошка нырнула в тень, чтобы тот не разглядел ее лица.

— Эй, ты что, ходишь по траве?

— Это между нами, — шепнула Мошка. — Суть радикализма в том, чтобы ходить по траве.

ДОБРЯЧКА АДВЕЙН, ХРАНИТЕЛЬНИЦА ПЕСТИКА СУДЬБЫ

Вот он встает. Идет прочь. За ним! Бегом!

Мошка договорилась с Эплтоном на завтра, но почему бы не выследить его, если получится? С решительностью девочки с корзиной на голове она выбралась из-под настила и поскорее залезла на помостки, пока никто не понял, что она ходила по траве. Увы, пока она упражнялась в гимнастике, Бренд Эплтон успел скрыться с глаз.

На плечо Мошке легла рука. Девочка так высоко подскочила, что упала бы мимо, не удержи ее за руку госпожа Прыгуша.

— Вы заметили, куда он пошел?

Повитуха вообще не заметила Бренда Эплтона. Улицы Ночного Побора вновь поглотили его.

— Дорогуша, нам пора идти домой, — тихо, но твердо заявила госпожа Прыгуша. — Начался мороз. Ты не заметила? Дальше станет хуже.

Мошка ощутила, как ночной ветер кусает щеки, и увидела изморозь на мостовой. Чем холоднее, тем меньше людей на улицах. Кто не спрятался, тому некуда пойти или их держат нехорошие мотивы.

Никуда Эплтон от нее не денется. Она встретится с ним завтра или выследит в другой раз.

— Хорошо, пойдем домой, госпожа Прыгуша. Только сперва мне надо кое-куда заглянуть и написать письмо.

Они пошли искать место, где Мошка договорилась оставить записку дневным союзникам. Дорога вела мимо Часовой башни. Мошка заметила, что Парагон делает свое дело: фигурка Почтенного поменялась. На город снисходительно взирала Добрячка Адвейн с пестиком и ступкой в руках.

Все пройдет, будто говорила она. Все, что кажется таким громадным, таким неизбежным, я разотру в ступке, и через век оно превратится в незаметную пыль. Самое жуткое преступление, самую страшную боль время сотрет из воспоминаний.

Мошку эта мысль совсем не грела. Она поняла, что ее не радует мир, где любые события обращаются в прах, где с точки зрения веков любые действия лишены смысла. Она любила плотную, комковатую, мучительную жизнь.

Один из живых комочков как раз чинил часы. С крыши свисала корзина, а в ней шатко стоял человек. Циферблат часов был открыт, мастер ковырял в железных потрохах длинным ключом. А добрячка Адвейн улыбалась, и ей было плевать на этого человека.

Мошка добежала до уговоренного места в городской стене. Из кармана она вынула письмо, спешно нацарапанное при свете луны, сунула ресницу в складки бумаги и запихнула записку в щель меж камней.

На этом волоске повисла ее жизнь, причем другой его конец держал Эпонимий Клент. Мошка была вынуждена довериться ненадежному средству и ненадежному человеку.

Мошка Май и госпожа Прыгуша вернулись домой по крепкому морозу. Вскоре небо побледнело. В природе началась своя смена караула. Совы расселись по дуплам и заброшенным чердакам, как нахохленные урны. Взмыли в воздух грачи и вороны, кого ночью не перебила голодная ребятня с рогатками. Инстинкт подсказал, что их ждет роскошный завтрак: готовый к употреблению Полбеды Серый сплавляется по Длинноперу.