Дитя урагана - Катарина Сусанна Причард

хроники и разных сообщений, представляющих интерес главным образом для женщин. Но по неопытности я очень плохо ориентировалась в повседневной журналистской работе, а в светской жизни Мельбурна — и того хуже. Иногда один вид моих заметок, исчерканных до неузнаваемости, доводил меня до слез. В отчаянии я пошла к редактору и издателю газеты полковнику У. Т. Рэю и сказала, что, по всей видимости, из меня никогда не получится хороший журналист. Полковник Рэй был придирчив, и его редакторский карандаш не знал жалости; но по доброте душевной он всегда старался помочь другим. Он научил меня писать кратко и избегать «высокого стиля» в простых репортажах. Благодаря ему же я получала специальные задания, которые позволяли мне проявить свою творческую индивидуальность.

Одним из таких заданий было написать очерк о приюте для одиноких матерей.

С первой же минуты меня возмутило поведение управительницы, которая показывала мне приют. Девушек она называла не иначе как «правонарушительницами» либо «рецидивистками» и обращалась с ними, словно с преступницами. Крошечные «живые улики», закутанные в отрепья, выглядели невыносимо жалко. Ничего не было сделано, чтобы дети могли принести своим несчастным матерям хоть каплю радости. Наоборот, младенцы рассматривались как постыдное свидетельство грехопадения, а женщинам внушали, что материнство для них — позорное пятно. Моя статья произвела настоящую сенсацию.

За этим последовали интервью с Мэри Гилмор, недавно возвратившейся из Парагвая, и с миссис Кэтрин Лоу, одной из первых деятельниц Движения за предоставление женщинам избирательного права.

Сама Мэри, энергичная и деятельная, ее судьба, ее живая, откровенная манера разговаривать поразили меня. О ней я писала с искренним восторгом. Когда она спросила меня о работе, я рассказала о своих увлечениях — посещаю собрания, много пишу, помимо газетных статей, още и рассказы. На это Мэри заметила, что, по ее выражению, я «жгу свечу с обоих концов»: слишком много энергии трачу на добывание средств к существованию, в то время как мне еще столько предстоит испытать, столько накопить знаний.

— Дорогая моя, — говорила она мне со свойственной ей неиссякаемой энергией и прямотой, — вы черпаете средства из банка юности. Берегитесь — когда-нибудь вы превысите свой кредит.

Миссис Кэтрин Лоу, когда мы познакомились, показалась мне женщиной совершенно иного склада — добрая, снисходительная и спокойная; хотя в первое время, особенно трудное для Движения в защиту прав женщин, ее считали одной из самых отважных суфражисток Австралии. Благодаря живости ума, храбрости и спокойной уверенности во время выступлений ей удалось многих убедить в правоте своего дела.

Она рассказывала, как во время ее выступления в Мельбурнской ратуше спикер одной из палат парламента заявил, что, мол, «дать право голоса женщинам — все равно что дать его стае крикливых какаду».

В ответ миссис Лоу вежливо осведомилась:

— А известно ли достопочтенному члену парламента, что визгливые крики издают только самцы какаду?

Другой оппонент призвал аудиторию «вспомнить наших отцов-пионеров, вспомнить, как они боролись и трудились, осваивая землю, которой им суждено было управлять».

— О да, — согласилась миссис Лоу. — Наши отцы были действительно замечательными людьми! Они действительно боролись и трудились. Но то же самое выпало и на долю наших матерей, а ведь им, помимо всего прочего, приходилось еще и терпеть наших отцов.

Я бывала на собраниях Лиги борцов против потогонной системы, беседовала с женщинами-работницами: они трудились у гладильных прессов на рубашечной фабрике либо брали шитье на дом, чтобы заработать несколько шиллингов на пропитание детям, когда их мужья болели или оказывались без работы. Платили женщинам немыслимо мало; но и эту работу достать было нелегко. Мне рассказывали случаи, когда потерявшие совесть хозяева небольших фабрик под угрозой увольнения принуждали работниц к сожительству с ними.

Одним из самых трудных заданий в период моего ученичества в журналистике оказался отчет о розыгрыше кубка на Флемингтонском ипподроме. Мне предстояло отправить в редакцию «Геральда» целую кипу описаний дамских туалетов для опубликования в номере, который должен был выйти из печати через две минуты после главного заезда.

При мне состояла целая стая посыльных, обязанностью которых было хватать заметки по мере того, как я их писала, и мчаться с ними в редакцию. Накануне скачек главный курьер — гроза мальчишек-посыльных, несмотря на свою высохшую руку, — сказал, энергично подергивая одной щекой:

— Попросите босса послать с вами на скачки меня, мисс. Я пригляжу за мальчишками, чтоб они занимались делом, а не ошивались около букмекеров в рабочее время.

Вначале босс не соглашался — он, мол, не может обойтись без главного курьера, — но в конце концов я втолковала ему, насколько важно, чтобы мой материал вовремя попал в редакцию. Скачки были мне в новинку, и я действительно могла не справиться с посыльными без главного курьера. Тогда при редакции была всего одна машина, и я сильно сомневалась, хватит ли у меня времени разыскать ее.

Нарядившись в новое изящное платье из розового шелка, я отправилась на ипподром пораньше, условилась с главным курьером и его подчиненными, чтобы они зашли за материалом в комнату отдыха для дам, и принялась деловито строчить имена известных женщин и описания их туалетов. Кое-какие сведения поступили в редакцию прямо из крупнейших магазинов, но надо было проверить, не перепутаны ли имена и туалеты. Вокруг меня толпились дамы в великолепных нарядах и возбужденно галдели, умоляя обратить внимание на их парижские модели и шедевры портновского искусства, сделанные по последнему слову моды. Какая-то женщина, чтобы попасть в газету, пыталась подкупить меня тремя пенсами; другая шептала советы — на какую лошадь ставить. Наконец я вручила первую пачку заметок стоявшему в ожидании посыльному.

Губернатор со всей своей свитой запаздывал, а мне позарез нужно было упомянуть наряды высокопоставленных дам. Перед самым розыгрышем кубка мне удалось, послав записку адъютанту, узнать их имена и описать туалеты, но мои посыльные исчезли. Ни мальчишек, ни самого главного курьера — никого, кто мог бы доставить это важное сообщение в редакцию. Времени терять было нельзя. Я опрометью бросилась на станцию, едва успела на отходивший уже поезд и, доехав до Спенсер-стрит, вскочила в единственный оказавшийся поблизости кэб. Никаких такси в те дни и в помине не было!

— В редакцию «Геральда» и как можно быстрее, — единым духом выпалила я.

Старик-кэбмен клевал носом — как оказалось, он был просто-напросто мертвецки пьян. Кэб еле полз, и я быстро сообразила, что при такой скорости непременно опоздаю.

Мы как раз подъехали к трамвайной остановке — в два прыжка я очутилась на площадке трамвая, не тратя