Цугцванг по-русски. Книга 1. 96 отделение милиции г. Москвы - Игорь Можайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Круто! Это наркотик?
– Совершенно верно. В среде наркоманов ходит под названием Адам, Бочки, Бублики, Веселые конфетки, Волшебные Пилюли, Диски, Е, Ешка, Икс…
– Стой, стой, стой! Давай я запишу!
– Ладно, Антон, угомонись, экспертное заключение отставлю у дежурного по РУВД, там всё написано. Конверт будет запечатан. Давай! А то у меня дел полно.
– Спасибо, дружище, выручил.
Шелестов положил трубку на аппарат, но, подумав немного, снова поднял и набрал номер.
– Алло!
– Да, слушаю.
– Это школа – интернат №62?
– Да, верно!
– Моя фамилия Шелестов, Антон Генрихович, оперуполномоченный уголовного розыска 96 отделения милиции! С кем я говорю?
– Я завуч, Митрофанова Екатерина Валерьевна! Слушаю вас.
– Екатерина Валерьевна, вот какое дело. В седьмом «А» учится Степан Веткин, смышлёный такой парнишка, фотографией увлекается.
– А, да, есть, Стёпочка, хороший мальчик.
– Я знаю. Екатерина Валерьевна! Прошу вас откомандировать его к нам в отделение, под мою ответственность, в субботу.
– Ну, не знаю. В выходные дни, такие как Степан, они должны быть в интернате. У него вообще никого нет, ни родителей, ни родственников. Была бабушка, но она умерла два года назад.
– Мне очень жаль, что так у него сложилось в жизни, но мы хотим нашу Ленинскую комнату фотографиями сотрудников украсить, так сказать, на боевом посту. Вот я и подумал, пусть парень поработает, поснимает, а мы ему гостинцев соберём, да и за плёнку и фотобумагу обязательно заплатим, а? Опять же полезным трудом будет занят, проявлять плёнки и печать фото – это занимает много времени.
– Да! Ну, тогда ладно! Он вас знает?
– Конечно, переговорите с ним, хорошо?
– Договорились.
– А субботу, часов в восемь утра, я его буду ждать в отделении.
– Это, которое на Кравченко, дом №8?
– Так точно!
– Договорились.
– До свидания!
– До свидания! – медленно Антон положил трубку.
Начало небольшой оперативной комбинации было положено.
Утром субботнего дня Шелестов уже входил в своё отделение. В тамбуре стояли заместитель начальника 96-го отделения милиции по розыску Владимир Николаевич Русиков, и сослуживцы Антона: Андрей Шишкин, Сергей Булкин и Пётр Чумаков.
– Ну, надо – же! Что сегодня случилось такого, что почти все мои опера вышли в выходной день на работу? А? Заговор? – Русиков вопросительно взглянул исподлобья на вошедшего Антона. В руках, он держал какие-то дела.
– Здравия желаю, Владимир Николаевич! – с улыбкой произнёс Шелестов и пожал протянутую своим начальником руку, а затем со всеми остальными.
– Работы много, совсем некоторые дела из – за Гонгора запустил!
Русиков недоверчиво посмотрел на Антона.
– Ну, ну! Зайди ко мне часа через два.
– Есть! – ответил Шелестов, и повернулся было идти в свой кабинет.
– Ах, да! Забыл тебе сказать. Там парнишка какой-то в дежурке сидит. Говорит, что ему ты нужен!
– Так работаем среди населения!
– Ладно, свободен.
– Степан, здравствуй! Спасибо, что пришёл! – Антон аккуратно пожал руку мальчишки, сидящего на деревянной скамье дежурной части.
– Фотоаппарат принёс?
– Конечно!
– Заряжен?
– Конечно!
– Отлично! Пошли ко мне! – Шелестов дружески кивнул головой дежурному и его помощнику.
Они вошли в кабинет Антона.
Шелестов, не снимая куртки, парня усадил на диван, а уселся за свой стол.
– Значит так, Степан! Дело важное и секретное!
– Да? А что, мы не будем делать стенгазету? Мне так Екатерина Валерьевна сказала.
– Нет, не будем. Черёмушкинский рынок знаешь?
– А то! Мы с ребятами там иногда подрабатываем у «чёрных», когда очень деньги нужны: отнести, принести, убрать, сбегать передать что-нибудь, в общем – мелочёвка, ничего особенного, но они платят.
– Ясно. Шелестов вздохнул.-то есть, тебя там знают?
– Да, и многие.
– Хорошо! Сейчас мы туда выдвигаемся, через несколько минут, а пока вот тебе пустая коробка из – под обуви, клей, ножницы, кусок бечёвки и дроссель, для фотоаппарата. Еле достал. А это две пачки хорошей контрастной фотобумаги и целая коробка реактивов. Вот тебе сумка, когда я закончу мастерить спецприспособление для скрытой съёмки, всё в неё сложишь и возьмёшь с собой.
– Зачем это всё?
– Сейчас увидишь.
– Пока я буду мастерить небольшую конструкцию, слушай меня внимательно. На рынке, ты должен будешь сделать следующее…
Черёмушкинский рынок.
Впервые попадая на этот московский рынок, построенный ещё в 1960 году на улице Вавилова, и прославившейся на всю страну уникальным архитектурным сводом, у обывателя складывалось впечатление, что он работает круглосуточно и как бы, это сказать доходчивее, сам по себе! Нет, это не анекдот, это правда. Рано утром, когда ещё в Москве темно, и большинство жителей мегаполиса только-только собираются на работу, на рынке уже кипит деловая жизнь, хотя сам рынок выглядит как не опохмелившийся грузчик.
Зима. Утро, ровно пять часов. Город просыпается медленно и неохотно. Рассвет не торопится ступать на заснеженные холодные улицы. Кажется, время вообще остановилось и город не собирается приступать к своим обязанностям: шуметь, гудеть, шаркать по тротуару десятками тысяч ног, хлопать дверями подъездов и, наконец, просто ругаться. Москва ещё спит, укутанная как в простыню в ещё пока белый снежок, после ночного снегопада, лежит скупо освещённая звёздами и редкими фонарями.
Шесть утра. Пора! Город проснулся. Не известно, почему в это время разом загораются окна, как по команде хлопают двери квартир, начинают одна за другой заводиться замёрзшие за ночь машины. Пора, надо торопиться. Время зарабатывать деньги, время базара, самое дорогое время жизни рынка. Ещё темно и холодно, но на улицах всё больше людей. Скрипят колеса многочисленных облезлых и битых базарных тележек, разнообразных форм и самопальных конструкций. На тележках, в машинах, просто на плечах продавцы несут, тащат и везут сюда свой товар из Китая, с китайских базаров Польши, Венгрии, товар из Турции, Вьетнама, Эмиратов, Сирии, да еще бог знает откуда. Ведь где только не был брат «челнок». Засунув в потайные места пачки «зелени», рвётся он за возможность разбогатеть, подняться, чтобы купить машину, квартиру, обставиться мебелью, одеться самому, жену и детей, пока не кинули лучшие друзья, не наехали бандиты – отморозки, не заинтересовалось его доходами родное государство.
Серый снег был повсюду: он летел с неба, его сдувало с неубранных помойных куч и мусорных контейнеров, кружило в воздухе и швыряло в лица хмурых потенциальных покупателей. Эти атмосферные осадки забивали за шиворот, и растаяв, стекали холодными струйками по спинам стоящих у ворот людей. И вот уже через центральные ворота открыты и толпы первых покупателей, замерзшие в автобусах, поездах и личных автомобилях, мечтавшие выгодно прибарахлиться, купить продукты и быстрее оказаться дома, ринулись к заветной целе. Главное сейчас найти что по – дешевле, не запутаться в ценах, поэтому на рынке стоял постоянный гвалт:
– Эта куртка плохо прошита, дайте другую!
– Всё, что продано назад не принимается.
– Что?
– Да, пошёл ты! Очки купи!
– Что?
– Дайте мне ещё одну!
– Доллары не берёте?
– Куда же ты схватил эту колбасу? Заплати сначала!
– Да, на, держи деньги!
– Алё! Дайте пройти, понаехали тут!
– Господи! А где мои деньги!
– Дайте килограмм!
– Дайте ещё два!
– А сколько стоят вот те штаны?
– Ой-ой, задавите, выпустите меня!
– Господи! Сумку разрезали! Сумку! Милицияяяя!
Толпы людей, как будто попавшие в западню, мечутся по кругу, вдоль присыпанных снегом прилавков, палаток, или просто разложенных на картоне, на снегу вещах, в центре которого стоит сам рынок.
Надо сказать, что такой русский феномен на заре зарождающегося отечественного капитализма как палатка, поднимал хозяина до статуса местного олигарха. В Санкт – Петербурге такое небольшое торговое строение называлось киоском. В Сибирской глубинке – ларёк.
Владелец этой недвижимости, этот баловень судьбы уже мог позволить себе покупать джинсы оптом у китайцев, и носить польскую кожаную куртку, курить только излюбленную марку сигарет, например «Мальборо» или «Кэмел». Затем следовала покупка недорогой подержанной праворукой «Мазды», что было
