В дальних водах и странах. т. 2 - Всеволод Крестовский

По окончании осмотра казарм 13-го полка, я проехал на пожарище. На берегу канала валялись груды спасенного имущества, но в них, к удивлению, преобладал всякий домашний хлам, вроде циновок, одеял, узлов носильного платья и кое-какой самой обыкновенной утвари, да и той-то было немного; ценных же вещей я решительно ни одной не заметил. По всем видимым признакам казалось, что сюда сволочено лишь то, что случайно попало под руку, а между тем участок Суруга один из самых богатых в Токио. Но недоразумение это разрешилось для меня в самом непродолжительном времени, как только я осмотрелся на самом месте еще догоравшего пожара.

Громадная площадь в несколько квадратных верст представляла лишь черные квадраты да параллелограммы подворных участков, покрытые грудами битой черепицы и тлеющих углей и разграниченные между собою более светлыми полосами бывших улиц и переулков. На этих пустырях одиноко торчали только потрескавшиеся от пожара и почерневшие от копоти несгораемые магазины или так называемые годоуны. Каждый зажиточный домовладелец, а тем более купец и магазинщик непременно строит годоуну у себя на дворе или рядом с лавкой, чтобы в случае пожара сохранить в ней наиболее ценные вещи и товары. На вид годоуна представляется узковато-высоким домиком или башенкой на квадратном основании, об одном окне под двускатною, укороченною кровлей из аспидно-серой черепицы; строится она из обожженного, но чаще из сырцового кирпича, штукатурится как внутри, так и извне толстым слоем белого или темносерого цемента и снабжается железною дверью и железным наоконным ставнем, которые пригоняются на своих петлях так, чтобы можно было затворить их наглухо и совершенно вплотную к их железным вмурованным в стену рамам. Во многих случаях такие двери и ставни покрываются снаружи слоем черного цемента, толщиной вершка в четыре, а там, где этого нет, над окном и дверью вбивается по паре железных крючков, на которые в случае возможности навешиваются сильно пропитанные водой циновки или холщевые брезенты, чтобы железо не раскалялось от жару. Дальнейшая поливка этих завес в том случае, когда пожар окружающих построек уже заставил бежать прочь всех обывателей, лежит на обязанности пожарных, и эти последние, как уверяют, настолько добросовестны, что, заливая горящие дома, никогда не забывают направить, между прочим, струю воды и на соседние годоуны. Говорят также, что не было еще примера, чтобы годоуна, оставленная на попечение пожарных, оказалась потом разграбленною; поэтому сложив все ценное в годоуну, хозяева преспокойно удаляются с пожара и присоединяются к толпе зрителей, предоставляя свои жилища в жертву пламени. Вот почему и на канале не встретил я в груде сложенных пожитков ни одной ценной вещи; там было свалено лишь имущество бедняков, которым, в сущности, кроме своих циновок и носильного платья и спасать-то нечего. За исключением этих годоун и помянутого домишка на берегу канала, да еще построек нашей духовной миссии на Суругадае, не уцелело на всем пространстве решительно ни одной постройки. Сгорели, между прочим, знаменитые магазины шелковых материй купца Матсуйи, на улице Ооден-маци, где погибло много ценных товаров, которых не успели сложить в годоуны.

Но замечательное дело: огонь еще тлел на пожарище в грудах углей и головней, и даже самый пожар еще не кончился в восточном конце Суруга, а многие погорельцы уже принялись строиться вновь на том же самом месте. Одни из них расчищали себе площадки, другие таскали бревна, бамбучины, циновки и доски, третьи ставили временные шалашики и ятки, так что к вечеру на расчищенных площадках было сколочено немало животрепещущих балаганчиков, где уже шла торговля уцелевшими от огня вещами.

Еще одна удивительно характерная черта в японцах: ни во время самого пожара, ни тотчас же по окончании его, я не заметил ни одного погорельца, у которого на лице выражалось бы горе, печаль или хотя бы только сожаление о погибшем имуществе, напротив, все они живо, энергично работали над возведением новых своих временных построек и делали это по наименьшей мере с равнодушными, если даже не с веселыми физиономиями; то там, то здесь мелькали приветливые улыбки, слышался порой добродушный смех и неизменно соблюдались обычные вежливости.

Казалось бы, после такого пожара, массы людей должны остаться окончательно без крова, но нет — не остаются. Здесь на этот счет чуть ли не с незапамятных времен выработана своя превосходная практика. Погорельцы уходят прямо к родным и знакомым в уцелевшие кварталы, а если у кого нет подобного пристанища, то на помощь погорельцу приходит само правительство. Полицейские власти тотчас же во всех концах города вывешивают объявления и возвещают во всеуслышание через особых глашатаев о том, какие кварталы, по распоряжению губернатора, назначены под временное помещение погорельцев и сколько семейств в каждом из этих кварталов могут разместиться у обывателей. Каждому погорельцу они тут же на месте выдают заранее уже заготовленный на подобные случаи бланк, служащий ему свидетельством, и направляют его в один из назначенных кварталов, а там уже местные полицейские чиновники лично наблюдают за правильным распределением постояльцев. В каждый квартал попадает их ровно сколько назначено, отнюдь не более, чтобы не обременять излишком обывателей. И никто из домохозяев никогда и никому не отказывает в гостеприимстве этого рода, ибо каждый знает, что завтра же сам легче легкого может очутиться с семьей в таком же положении. Погорельцы могут проживать в отведенных им помещениях пока не обстроятся, на что в Японии требуется очень немного времени: какая-нибудь неделя, много полторы, и новый домик готов. Правительство же заботится и о пропитании на первое время тех, кто решительно все потерял в пожаре и даже ссужает их строительным материалом. Для этого здесь и имеются казенные рисовые магазины и лесные склады.

Замечателен, между прочим, вот какой обычай: на другой же день после пожара все родные, друзья и даже просто знакомые являются к погорельцу с изъявлением своего соболезнования, причем каждый из них непременно приносит ему в дар какую-либо из необходимых в хозяйстве вещей: один несет циновку, другой связку бамбучин, третий ведро, четвертый миску, чайник, одеяло и так далее. Таким образом из этих дружеских приношений у погорельца на первое, самое трудное время, составляется более или менее все необходимое для первоначального обзаведения. Прекрасная черта взаимопомощи.

Мне сообщили, что эта же самая часть города шесть лет тому назад выгорела вся дотла, точно также же, как и сегодня. Вообще, местные статистики вычислили самым обстоятельным образом, что в течение семилетнего периода обыкновенно выгорает и вновь отстраивается весь город. Таким образом, пожары совершают здесь как бы правильный круговорот, и это уже, так сказать, свой предопределенный порядок, его же не прейдеши.

"Благополучный месяц веселостей"

Сиба, усыпальница сегунов и ее художественные достопримечательности. — Канун Нового года у японцев. — Народные обычаи: мистификации, ряженье и гаданья. — Поверья и предрассудки. — Празднование первого дня Нового года. — Талисманы благополучия. — Общие бани. — Как японцы проводят новогодний день. — Праздник на пожарище. — Вакханалия винокуров. — Праздник в большом купеческом доме. — Гулянье в Асаксе. — Обедня в посольской церкви. — Прогулка в предместье Оджи-Инари. — Улица Нака-сен или Кисо-каидо. — Холмистый кряж Аскаяма и речка Такиногава. — Фабричная слобода и ее обитатели. — Легенды о святом Инвари и его лисице. — Сельские лавочки. — Слепая путница. — Храм Оджи-Инари. — Бонза-художник. — Японские миниатюры. — Часовня Кинце. — Землекопные работы и задельная плата. — Характер подгородных селений и их культуры. — Высокочтимость крестьянского сословия в Ятонии. — Гета, японские парии. — Основы пользования земельною собственностью. — Оригинальное соперничество сельских хозяев из-за удобрения. — Места религиозного и мистического значения. — Новогодняя процессия ряженых. — Аристократическое кладбище Теннози. — Торжественный новогодний обед у микадо. — Праздник Рождества Христова на русских военных судах. — Посещение Иокогамского рейда императором. — Большой парад войск Токийского гарнизона. — Военные агенты и воинственные консулы. — Китайское посольство. — Императорский конь. — Порядок и особенности церемониального марша, его достоинства и недостатки. — Обед на "Африке" принцу Генуэзскому. — Елка в русском посольстве. — Благая политика. — Обед с м-ром Самюэлем Беккером. — Японская кавалерия.

19-го декабря.

Отправились мы сегодня вместе с бароном О. Р. Штакельбергом в Сиба осматривать гробницы сегунов. Я уже говорил, что Сиба расположена на холмах в юго-западной части города. Это целый парк роскошнейших деревьев преимущественно хвойных пород, насаженный в конце XVI столетия знаменитым сегуном Тайко-сама. Под сенью этих почтенных великанов разбросано несколько синтоских и буддийских храмов и часовен. Здесь господствует смешанный культ, Риобу-Синто; но чисто буддийские постройки все же преобладают: их насчитывается тут более семидесяти зданий, больших и малых. Еще лет десять тому назад в Сиба находилась одна из самых больших Бонзерий, которая всегда пользовалась особым покровительством сегунов; поэтому новое правительство сочло нужным уничтожить ее, как опасное гнездо приверженцев старого порядка. Монахам было предложено возвратиться в светское состояние, а помещения их обращены в военные казармы. Правительство покушалось было в 1872 году снести с лица земли и самые храмы Сиба; но сильный ропот, возникший по этому поводу между всеми буддистами, газетные протесты и ходатайства, сделанные частным образом со стороны некоторых европейских представителей, успели вовремя остановить правительство от разрушения этих лучших и совершеннейших памятников национального японского искусства.