Шепот Черных песков - Галина Долгая

– А скажи, друг Дамкум, если мы поймаем твоего верблюда, то ты поедешь на нем? – схитрил Кудим.

Глаза друга расширились, как только он представил горбатое чудовище с оттопыренной губой рядом с собой.

– Н-н-нет… я теперь близко не подойду ни к какому верблюду… но… его можно поменять на… на мула! – нашелся он.

Кудим расхохотался и развалился на ложе. Дамкум присел рядом на краешек.

– Вот теперь узнаю своего друга, – облокотившись о подушку, Кудим хлопнул его по спине.

– Полегче! – возопил тот. – Еще болит…

– Ну, прости, друг, прости, не сердись. Будет тебе мул, попрошу брата. А верблюда, если вернется, отведем в храм, принесем в жертву Шамашу, чтобы был милосерден к тебе в пути.

Дамкуму эта идея понравилась, он повернулся и, упершись руками в бока для большей убедительности, предложил:

– Его поймать надо! Сам не вернется! Это я тебе говорю! Хитрый он!

– Кто, Шамаш? – Кудим поймал друга на слове, веселясь еще больше.

– Что ты, что ты? – Дамкум не на шутку испугался. – Что ты такое говоришь? Накличешь на нас гнев Великого бога…

– Не бойся, боги понимают нас, а как иначе? Ведь они нас создали себе подобными…

Дамкум вскочил, озираясь, будто и в самом деле бог мог находиться в этой комнате и слышать их разговор.

– Совсем та красавица тебя с ума свела! Замолчи!

Но Кудим и не собирался пугаться. В его сердце расцветало новое чувство, раннее им не испытанное. И эта комната, и взъерошенный, как дикобраз, друг, и весь мир сейчас казались ему прекрасными. Великий бог Солнца, имени которого Дамкум даже боялся произносить, зажег в сердце любовь. И пока она всего лишь вспыхнула искрой, но согрела кровь, а та обожгла нутро, да так, что одурманила разум не меньше хаомы, и теперь Кудиму хотелось летать.

– Друг мой Дамкум, я в жизни не встречал такой красавицы! Ты даже не представляешь, что это за чудо! Как засияла вся комната, когда эта дивная женщина вошла в нее! Какой взгляд, какая глубина, я погрузился в ее глаза и увидел свет!

– О! Не заблудись, смотри! Знаю я, как изменчив тот свет: сначала зовет, манит, а потом вдруг гаснет, и ты остаешься в темноте, один, и выхода нет.

– Нет, нет, Дамкум, нет! Я чувствую, я видел, да, я видел, как она вспыхнула, как в ней тоже зажглась искра, – Кудим откинулся на спину, заложив руки под голову, и мечтательно уставился в потолок. – Если бы я мог петь, как ты, я бы сочинил для нее песню. Только для нее. И высказал в ней все, что я чувствую.

– Тебе повезло, – мягко ответил Дамкум, – твой друг – певец, и он рядом. И я знаю такие песни. Я спою ей, спою от тебя.

Кудим вскочил. Порывисто обнял друга.

– Я побегу, хочу порасспрашивать мать, узнать, кто она, Камиум.

– Беги. А Дамкум пока будет вспоминать песни о любви. Давно я не пел тех песен, – прошептал певец сам себе.

Кудим ушел. Дамкум смотрел ему вслед. Довелось бродяге в жизни познать и сладость, и муки любви. В его сердце тоже горела искра, зажженная одной красавицей, но не суждено было им гореть вместе, и теперь только потухшие угольки от того пламени тяжким бременем лежали в самом потаенном уголке большого сердца. Дамкум взял бубен с ниши, встряхнул его, прислушался. Бубен ответил неопределенным звуком, словно он только что проснулся и не понял, чего от него хотят. Дамкум присел, положил свой нехитрый инструмент на колени и стал легонько постукивать по его сухой, упругой коже, отбивая ритм и вспоминая нежные, лиричные песни, а вместе с ними и свою любовь.

Мея медленно вела гребнем по длинным и густым волосам Камиум. Гребень скользил между прядями, но кое-где застревал, тогда Мея осторожно расправляла спутанные волоски и снова опускала гребень в черную волнистую массу, источавшую необыкновенный аромат, определить который старая женщина не могла.

– Чем пахнут твои волосы, дочка?

Камиум приоткрыла глаза, взяла свисающую с лежанки прядь, поднесла к носу и наигранно принюхалась.

– Это сандал и еще несколько цветочных масел, из Хараппы привезли. Я тебе принесла флакончик. Нанесешь на гребень и расчешешь свои волосы. Они тоже так будут пахнуть.

Мея улыбнулась. Дочка приходила редко, но всегда с подарками, да с такими, каких ни одной женщине города Белого Верблюда и не увидеть!

– Спасибо, Камиум, – Мея довела гребень до конца волос и отложила его. – А помнишь, как ты не любила расчесывать волосы? Вечно я гонялась за тобой…

Камиум села на лежанке. Волосы приподнялись вслед за хозяйкой и опали, закрыв спину. Мея подхватила их, разделила на две пряди, скрутила жгутом, вниз вплела крученную шерстяную нить и завязала ее, оставив часть волос свободными. В шкатулке Камиум она достала золотой обод. Только примерилась к головке дочки, как та отвела ее руку.

– Нет, скатай валик и закрепи вон той заколкой! – Камиум показала на булавку с цветочным навершием.

– Красивая, – Мея одним глазком взглянула в шкатулку, а ее руки уже расплетали нить.

Оформив прическу, Мея залюбовалась дочкой, удивляясь, как такая тонкая и длинная шейка может удерживать такую головку с тяжелой кипой волос. Голова у Камиум отличалась особой формой: удлиненная, с высоким лбом. И это благодаря той косыночке, которую сразу после рождения отец повязал дочери, а Мея, выполняя обещание, делала это многие годы, пока Камиум была с ней.

– Пошли к Цураам, пусть узнают, вернулась ли она! – приказала Камиум, и Мея не замедлила выполнить ее приказание.

Дочка, хоть и не стала царицей, как пророчествовала Цураам, но она была Главной жрицей Иштар, ее ипостасью на празднике плодородия. Мея гордилась своей девочкой, но порой ее одолевала тревога. Ведь однажды они едва не потеряли свою красавицу, которую вместе с другими слугами царицы чуть не оставили в могиле.

– Расскажи мне о сыне Цураам, о том, что вернулся, – прервала ее размышления Камиум, – кто он, как он нашел дорогу к нам?

– Я знаю только то, о чем люди говорят. А люди все знают от его друга – певца.

– Певец? Я бы тоже послушала…

– Он сейчас болен. Цураам его лечит. Но я попрошу. Для тебя, моя красавица, споет любой, даже умирающий.

Как ни старалась Мея угодить дочери, а лишь раздражала ее. Камиум отвечала резко.

– Сейчас некогда мне его песни слушать. Не так много времени у меня. Скоро царь с охоты будет возвращаться, за мной пришлет гонца. Так что ты расскажи.

– Что ж, он называет себя Кудим, Цураам зовет его Эрум. Все знают, что отец обменял его на верблюда. Давно это было. Но Цураам всегда верила, что он вернется…

– Я знаю об этом! Эх, Мея, да скажи же, чем он занимается, смотрит ли на девушек? – Камиум теряла терпение.

– Он ювелир. На девушек смотрит, конечно! У нас много красивых девушек. Приглядится, приметит кого… – Мея заметила, что дочь теребит край подушки. Замолчала. И вдруг спросила: – Камиум, он тебе понравился?