Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара

был переведен в генералы от инфантерии, в то время как шестнадцать других, имевших худший послужной список, получили повышение. Это было тем более загадочно, что в июне прошлого года Александр I назначил Воронцова генерал-губернатором Новороссии — новый пост, который он должен был занять в Одессе на экстраординарный срок в тридцать один год. Но несколько месяцев спустя Воронцов все еще мучился от царского пренебрежения, проявленного к нему в декабре: «Это унижение перед лицом всей армии, и чем же я его заслужил?» — написал он начальнику штаба 2‐й армии генералу П. Д. Киселеву 6 марта 1824 года[517]. Действительно, чем?

Интересно, что осенью 1825 года, когда царь был в Таганроге и всего за несколько недель до своей смерти там, Воронцов наконец получил аудиенцию. Согласно его собственному рассказу, записанному А. Сукаладзевым, в удивительно откровенном обращении Воронцов предупредил Александра I, что тот «окружен людьми недостойными, хитрыми», которые руководствуются исключительно личными интересами. Воронцов призвал царя: «Примите меры, ро<пот> начинает быть слышен повсюду, нужды умножаются, нал<оги> колеблют все классы». Знал он это или нет, но, открывая перед Александром I столь неудобные истины, Воронцов осуществлял давнюю мечту своего отца, С. Р. Воронцова, о таком откровенном разговоре с царем. В письме к своему старому другу Ф. В. Ростопчину тот написал: «Если бы мог я пробыть полчаса с государем, то непременно высказал бы все, что думаю о бедственном состоянии России, не стесняясь соображением о том, понравилось бы ему это или нет»[518]. Если бы Александр I прожил достаточно долго, чтобы принять меры, на которых настаивал Воронцов-младший, восстание декабристов, возможно, было бы предотвращено. Мы вернемся к Воронцову в десятой главе, чтобы рассмотреть его позицию по крепостному вопросу.

А. А. Аракчеев: от преданности к почтению

Почти столь же необъяснима, как подозрительное и беспорядочное отношение Александра I к Воронцову, была его безоговорочная опора на А. А. Аракчеева, имя которого стало страшным символом последних лет правления: аракчеевщина. Аракчеев стал все более заметным при дворе после наполеоновских войн, так же как Сперанский до них, хотя трудно представить себе двоих более разных людей. Пожалуй, единственное, что их объединяло, — это поразительное отсутствие друзей, особенно близких. Пушкин точно уловил контраст между ними в замечании, которое он сделал Сперанскому во время одной из нескольких встреч с ним: «Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении зла и блага»[519]. К 1820‐м годам Аракчеев был на пике своей власти, но его все ненавидели. Его ревностно сохраняемая близость к царю вызывала огромное возмущение при дворе. Более того, сам успех безжалостной реализации с 1816 года спорного плана Александра I по созданию самодостаточных военных поселений для размещения значительной части русской армии вызвал к нему всеобщую враждебность. Как радостно отмечали его многочисленные критики, геральдический девиз, подаренный ему царем, «без лести предан», был замечательно уместен, поскольку при небольшом изменении превращался в хитроумный каламбур: «бес, лести предан».

По словам генерала А. А. Закревского, который в походах 1813–1814 годов был в числе ближайших к царю генерал-адъютантов, ненависть фельдмаршала князя П. М. Волконского к Аракчееву была настолько сильной, что он называл его «проклятым змеем», а позже даже обвинял его в смерти императора Александра[520]. Волконский был фаворитом Александра I и служил начальником Генерального штаба, поэтому следует учитывать давнее соперничество между ним и Аракчеевым. Привилегированного положения Волконского при дворе и его близких отношений с царем, конечно же, было достаточно, чтобы Аракчеев счел его совершенно нежелательным. Волконский был одним из ближайших друзей и доверенных лиц Александра I и, как глава всего военного управления Российской империи с 1815 по 1823 год, имел постоянный доступ к главнокомандующему. По словам Вигеля, «единственная добродетель Волконского была собачья верность», и мемуарист даже описывал его как наиболее близкого к царю: избранный благодаря семейным связям для компании юных великих князей Александра и Константина, Волконский был в кругу товарищей по играм, так что с детства они стали неразлучны[521]. Недавно французский биограф Александра I согласилась с тем, что Волконский был «вероятно, самым близким и верным другом царя»[522].

Несмотря на это, властное влияние Аракчеева на все более зависимого Александра I в конечном итоге оказалось чрезмерным даже для такого давнего и верного друга, как Волконский. В апреле 1823 года он оставил пост начальника штаба и сразу был заменен генералом И. И. Дибичем. Волконский писал из Парижа, где жил, своему старому другу А. А. Закревскому, тогдашнему генерал-губернатору Финляндии, не скрывая того факта, что Аракчеев был главной причиной отставки с его престижного поста: «Мне только жаль императора, который однажды узнает о действиях этого маньяка; честный человек не может оставаться свидетелем этого, а необъяснимая слепота императора к этому человеку такова, что нет возможности открыть ему глаза. Тем временем он потеряет много честных людей». Вернувшись из Франции двумя годами позже, в 1825 году, Волконский действительно вернулся на императорскую службу, чтобы сопровождать императрицу Елизавету Алексеевну в Таганрог. Итак, Волконский был у постели Александра I во время его последней болезни и смерти[523].

Как известно, не только Волконский ненавидел Аракчеева. Генерал Закревский в Генштабе в Санкт-Петербурге сам называл Аракчеева в письме от 2 марта 1820 года генералу П. Д. Киселеву «единственным государственным злодеем», который «в государственных делах еще хуже поступает и притом к совершенному вреду России». В октябре 1820 года петербургский литературный журнал «Невский зритель» рискнул опубликовать сатирическую оду К. Ф. Рылеева «К временщику», в которой за классическим фасадом скрывалась тонко завуалированная атака на царского руководителя. Затем летом 1824 года молодой квартирмейстер, член Южного общества В. Н. Лихарев безжалостно охарактеризовал Аракчеева как «таинственного врага государя императора и нашего Отечества»[524]. В мемуарах другого современника, А. П. Бутенева, высокопоставленного дипломата, специализировавшегося на российско-турецких отношениях, говорится, что Аракчеев, «надо сказать однако правду», был ненавистен петербургскому обществу и что ненависть к нему продолжала расти вплоть до его смерти в 1834 году[525].

Иллюстрацией власти Аракчеева, временами явно превышавшей власть самого царя, является эпизод из воспоминаний Д. А. Оболенского о назначении на пост губернатора Тулы. Это подтверждает слова В. П. Кочубея о том, что царь оставил все, в том числе и назначения, Аракчееву и даже был готов допустить, чтобы его собственное волеизъявление было отвергнуто. Оболенский вспоминает, что в 1823 году Александр I намеревался сделать «князя О» (Александра Петровича Оболенского) гражданским губернатором