Хлеба и зрелищ - Уильям Вудворд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Харлей призадумался.
– Дайте припомнить… Ах, да! Уолдемару сейчас лет под сорок, если он еще жив, а Омеле-тридцать восемь.
– Омела [Mistletoe – омела]? – переспросил Майкл. – Что это за имя?
– Женское имя, ответил Харлей. Омела Миддлтон.
– Неудачное имя для женщины… оно может ей причинить немало хлопот, – заметил философ. – А где же миллионы?
– Зарыты… Огромный сундук, набитый золотом… Торнтон сказал нашему корреспонденту в Лос Анджелосе, от которого я получил все сведения, что никто, кроме него и его супруги, не знает, где спрятаны миддлтоновские миллионы.
– О, господи! – воскликнул Майкель. – Оказывается, эти скучные люди начинены секретами и тайнами!.. Но почему старик Миддлтон не написал завещание? Ведь он мог оставить свои деньги на хранение какой-нибудь компании с тем условием, чтобы они были переданы его детям, если те объявятся.
Харлей и сам не знал, почему завещание не было написано. Он предполагал, что м-р Миддлтон боялся юридических придирок и попытки оспаривать завещание.
– Как бы то ни было, но Торнтоны разъезжают на автомобиле, разыскивая наследников. Действуют они втихомолку, ибо опасаются незваных претендентов на наследство.
– Ах, наконец-то я понял! – воскликнул Майкл. Они приехали сюда, ко мне, потому, что, по их мнению, я могу оказаться одним из наследников. Вот оно что! Как это ни странно, но, быть может, я и в самом деле – Миддлтон. То, что вы мне рассказали, проливает свет на кое-какие странные факты, известные мне с детства. Знаете ли вы, что все, касающееся моих родителей, окутано тайной! Я не знал ни отца, ни матери… я их не помню… Но мне известно, что моя мать была женщина редкой красоты. Когда я был мальчиком, Сэм, мне часто приходилось слышать разговоры о танцах… о танцоpax… о безумной пляске… Запомнилось выражение «бешеный танец жизни». Мне говорили, что я-прирожденный танцор.
«Быть может, вам известно, что в детстве меня звали Уолдемаром? Да, я – Уолдемар Уэбб. Но мне эта аллитерация пришлась не по вкусу, и я переменил имя Уолдемар на Майкла».
На это заявление Харлей хотел было ответить презрительной насмешкой, но неожиданно улыбнулся, что было ему совсем не свойственно.
– Что и говорить, вы – ловкий парень – заметил он. – Вероятно, вашу сестру зовут Омелой? Я об этом спрашиваю исключительно из любознательности… Ведь вы как будто удивились, узнав, что это женское имя?
– О, у нас в семье ее никто не называл Омелой, ответил Майкл. – Мы ее звали Мэри. Ее имя – Мэри О. Уэбб или, полностью, Мэри Омела Уэбб. Но мы всегда называли ее Мэри. Вот почему это имя показалось мне незнакомым.
– Неудачное объяснение, заявил Харлей. – На основании этих данных вам не удастся получить миддлтоновские миллионы.
– Мои права на наследство будут признаны. Можете в этом не сомневаться. Пока есть у нас правосудие, я… О, господи! Я только что вспомнил миниатюру в красках – портрет меланхоличного почтенного человека, который, как мне говорили, был моим отцом.
– Постарайтесь еще что-нибудь вспомнить, посоветовал Харлей. Он прислонился к дереву и приготовился слушать.
– Нет, я передаю слово вам, – сказал Майкл. – Я вас перебил, простите. Кто этот Стэденбери? И эта леди… Миртль-Ведьма?
– Стзденбери – талантливый сыщик, который вмешался в это дело. Он обратил внимание на то, что после смерти мрачного старого финансиста осталось всего-навсего восемьдесят пять долларов и серебряные часы. Ему показалось странным, что миддлтоновские миллионы исчезли…
– Должно быть, он – очень неглупый человек, – вставил Майкель.
– О, да!.. Талантливый сыщик. Ни одна мелочь от него не ускользнет. Итак, он понял, что миддлтоновские миллионы исчезли. Он никому не сказал ни слова и, словно ищейка, бросился по следу. След привел его к Торнтонам. Он потребовал от них объяснений, но они показали ему бумаги, подписанные…
– Желчным старым миллионером, – подсказал Майкл.
– Да. И он удовлетворился их объяснением. Вся история ему известна, не знает он только одного: где спрятаны миллионы. Большую часть времени он тратит на то, чтобы узнать, где они, и пристает к Торнтонам. Обещает помочь им отыскать наследников Миддлтона, если ему скажут, где миддлтоновские миллионы. Но Торнтоны отказываются говорить. Никто не должен знать, где находятся эти миллионы, до тех пор, пока поручение ни будет выполнено и деньги возвращены законным наследникам – Уолдемару и Омеле.
– А что вы знаете о Миртль?
Харлей перевел дыхание и продолжал:
– Миртль Ван Дузен, одна из замечательнейших женщин нашего века, сбилась с пути добродетели. Если бы свой блестящий ум, свою красоту, свои чары она посвятила какому-нибудь достойному делу, весь мир услышал бы о ней. Но…
– Но сейчас она-просто Миртль-Ведьма, – закончил Майкл.
– Вот именно… Очень немногим известна ее фамилия-Ван Дузен. Все ее знают, как Миртль-Ведьму… в отелях, в поездах, за границей, на родине… даже родные пользуются этим прозвищем. «Миртль Ван Дузен – единственный человек, которому известно местопребывание пропавших наследников. Она утверждает, что может отыскать их в двадцать четыре часа…
«Но она требует, чтобы ей заплатили за это миллион… говорит, что Торнтоны должны выложить миллион чистоганом.
– Миллион чистоганом! – воскликнул Майкл – Да ведь это шантаж! Я не потерплю! Они не имеют права отдавать этой ведьме миллион долларов из моего наследствa.
– О, они и не собираются.
Майкл посмотрел на часы и вскочил.
– Славная сказочка, Сэм, – сказал он, – и очень занимательная. Вы сами ее сочинили?
– Конечно, нет… Неужели вы думаете, что я все время вас дурачил? – отозвался журналист. – Черт возьми! Вы можете взглянуть… – Он вытащил из кармана пачку бумаг, напечатанных на машинке. – Вот полный отчет об этом деле… вся история, как я вам ее рассказал.
Майкл отмахнулся от бумаг.
– Не хочу читать, благодарю вас. Вы знаете, не хуже меня, что все это чепуха… и Миддлтон и наследники… ничего этого нет….
– Конечно, знаю, но не я это сочинил, а Торнтоны. Это их история, а не моя.
Майкл Уэбб снова уселся под деревом.
– Пора завтракать, – заметил он, – но я должен дослушать сказку до конца. Вы говорите, что они сами ее сочинили. Расскажите мне все подробно.
– Да, они ее сочинили. Видите ли, делать им нечего, они разбогатели и, должно быть, смертельно скучают от безделья… Понимаете?.. Они жили в Голливуде, в атмосфере кино… и от скуки сочинили свой собственный сценарий… Теперь они разъезжают по всей стране и разыгрывают его.
– Черт возьми, Сэм, да ведь это чрезвычайно интересно для психолога! – заметил Майкл. – Взрослые люди играют в детскую игру, не так ли?
Харлей засмеялся.
– Я знал, что это вас заинтересует.
– Заинтересует! – воскликнул Майкл. – Да я в восторге!.. Значит, и миддлтоновских наследники, и Стэденбери, и Миртль-Ведьма-вымышленные личности?
– Конечно. Но Торнтоны держат это в секрете, хотя я слышал, как они разговаривали здесь друг с другом, причем каждый разыгрывал свою роль… Должно быть, они стыдятся такого ребячества.
– Гм… А как разузнал об этом ваш корреспондент? – осведомился Майкл.
– Он с ними хорошо знаком. Они – его друзья. Я подозреваю, что он принимал участие в разработке сценария.
– А вы не знаете, почему они впутали меня в эту историю?
Харлей покачал головой.
– Не знаю. Вероятно, многие им о вас говорили… Конечно, они о вас слышали от дочери… Быть может, они считают вас одним из пропавших наследников. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день они таинственно намекнут вам на исчезнувшее наследство, м-с Ванн Дузен и Стэденбери.
Когда они возвращались домой, Майкл сказал:
– Благодарю вас, Сэм, за то, что вы раздобыли для меня эти сведения. Не говорите никому ни слова. Какое-то предчувствие подсказывает мне, что я – один из пропавших наследников.
– Не правда ли, это самая нелепая выдумка, на какую только способны взрослые люди? – отозвался Харлей.
Майкл Уэбб с ним не согласился. Все гротескное его
