Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк. - Роберт Хайнлайн

— Не распаляйся. Расслабься, черт побери! Я тебя не раз предупреждал, чтобы ты не делал ничего, что повышает кровяное давление, — Гримс подплыл к нему и несколько старомодным жестом взял за запястье: добрый старый доктор, измеряющий пульс. — Дыши медленнее. Что это ты пытаешься сделать, а? Устроить себе приступ?

Уолдо пытался высвободиться, сбросив его руку, однако это был довольно жалкий жест: старик раз в десять превосходил его силой.

— Дядюшка Гус, ты…

— Заткнись!

Все трое несколько минут молчали. По крайней мере двое из них испытывали неловкость. Гримсу, очевидно, было наплевать.

— Так, — наконец сказал он. — Уже лучше. А теперь успокойся и послушай меня. Джимми — хороший мальчик. Он никогда ничего плохого тебе не сделал. И он себя хорошо вел все время, пока мы здесь. Ты не имеешь никакого права быть с ним грубым. И совершенно неважно, на кого он работает. Если честно, ты должен перед ним извиниться.

— О, нет, не надо, док! — запротестовал Стивенс. — Боюсь, что меня здесь приняли за кого-то другого. Извините, мистер Джонс. Я не хотел, чтобы все так получилось. Я пытался все объяснить, когда мы только прибыли.

По лицу Уолдо было невозможно что-нибудь определить, кроме одного: он пытается изо всех сил контролировать себя.

— Все в порядке, мистер Стивенс. Мне жаль, что я вспылил. Совершенно справедливо: мне не следовало переносить на вас ту вражду, которую я испытываю в отношении ваших работодателей. Да простит меня Бог, но я совершенно не испытываю к ним любви.

— Я знаю. Однако мне очень печально услышать это от вас.

— Меня обманули! Можете вы это понять? Обвели вокруг пальца и как! При помощи самых жалких псевдо-юридических уловок, которые когда-либо…

— Тихо, Уолдо!

— Прости, дядюшка Гус, — он продолжал, однако голос его звучал уже не так резко. — Вы ведь знаете о так называемых патентах Хатауэя?

— Да, конечно.

— «Так называемых» — слишком слабо сказано. Этот человек — обыкновенный механик. А патенты — мои.

Версия Уолдо в том виде, как он ее изложил, содержала достаточно разумные доводы, подтвержденные большим количеством фактов. Стивенс это чувствовал, однако версия эта была достаточно субъективной и пристрастной. Может быть, Хатауэй и работал, как бездоказательно утверждал Уолдо, только в качестве обслуживающего персонала, наемного ремесленника — не более. Но сейчас это трудно было доказать. Не осталось ни контракта, ни каких-либо бумаг на сей счет. Человек этот запатентовал несколько изобретений, и они очень напоминали изобретения Уолдо. Вскоре после этого Хатауэй умер, и его наследники через своих агентов продали изобретения фирме, каким-то образом связанной с Хатауэем. Уолдо заявил, что именно фирма и заставляла Хатауэя воровать изобретения Уолдо, вынудив его наняться к нему на работу. Но фирма перестала существовать, а ее имущество было продано Североамериканской энергетической компании. САЭК предложила полюбовное решение вопроса. Уолдо предпочел подать иск и проиграл.

Даже если Уолдо и был прав, Стивенс не видел никаких возможностей для руководителей САЭК на законных основаниях возместить Уолдо убытки. Служащие высшего эшелона корпорации были попечителями вкладов своих пайщиков. Если бы дирекция САЭК вдруг попыталась отдать собственность, которая рассматривается как имущество корпорации, любой вкладчик мог бы наложить запрет на эти действия или потребовать возмещения своей доли.

Так, по крайней мере, считал Стивенс. Однако он не был юристом. И это нужно учитывать. Самым важным было то, что ему нужна помощь Уолдо, а тот затаил сильную злобу против фирмы, на которую работал Стивенс.

Ему пришлось признать: не похоже, чтобы присутствие дока Гримса было достаточным. Вряд ли удастся повернуть ситуацию в нужном направлении.

— Все это произошло до того, как я пришел сюда работать, — начал он. — И вполне естественно, я мало знаю об этом. Мне очень жаль, что все случилось именно так. Я в крайне неловком положении, потому что именно сейчас я вынужден просить вашей помощи. Я действительно в ней очень нуждаюсь.

— Да? Что случилось? — казалось, Уолдо не так уж и раздражен.

Стивенс объяснил и описал, не особенно вдаваясь в подробности, те неприятности, с которыми они столкнулись: сбои в рецепторах де Кальба. Уолдо внимательно слушал. Когда Стивенс закончил, он сказал:

— Конечно, очень похоже на ту историю, которую рассказал мистер Глисон. Как человек с техническим образованием вы нарисовали более адекватную картину, чем этот профессиональный манипулятор деньгами. Но почему вы пришли ко мне? Я не специализируюсь в радиационной инженерии, у меня нет никаких степеней, которые присуждаются вашими заумными институтами.

— Я пришел по той же самой причине, по которой все приходят к вам, — серьезно ответил Стивенс. — Когда кто-нибудь действительно заходит в тупик при решении инженерной задачи, ему прямая дорога к вам. Насколько я знаю, ваш рекорд в решении любой интересующей вас проблемы еще никем не был побит. Вы прочно удерживаете первое место. И это напоминает мне другого человека…

— Кого? — резко поинтересовался Уолдо.

— Эдисона. Его тоже не интересовали степени и звания. Однако и он решал самые трудные задачи своего времени.

— A-а, Эдисона… Я думал, вы говорите о ком-то из ныне живущих. Безусловно, для своего времени Эдисон был хорош, — великодушно заметил Уолдо.

— Я вас совсем не сравниваю. Я просто вспомнил, что за ним закрепилась репутация человека, предпочитавшего сложные задачи легким. То же самое я слышал и о вас. У меня есть надежда, что эта проблема покажется вам достаточно сложной, чтобы заинтересоваться ею.

— Для меня она не очень интересна, — сказал Уолдо. — Несколько в стороне от сферы моих занятий. Но в ней что-то есть. Однако должен сказать: я удивлен, услышав от вас, высокого чина САЭК, столь лестную оценку моих талантов. Если ваше мнение действительно таково, можно предположить, что не так уж сложно будет убедить вашу фирму в моем безусловном праве на так называемые патенты Хатауэя.

«И правда, — подумал Стивенс, — он совершенно невозможный человек. Скользкий, как угорь».

Вслух же он произнес:

— Думаю, этот вопрос рассматривался юристами фирмы и отделом менеджмента. Вряд ли они достаточно профессиональны, чтобы разобраться, где работала стандартная инженерная мысль, а где — вдохновенно-творческая.

Казалось, ответ несколько смягчил Уолдо.

— А что говорит о проблеме ваша исследовательская группа?

— Ничего утешительного, — сухо ответил Стивенс. — Доктор Рамбо, очевидно, просто не хочет верить данным, которые у меня есть. Он говорит, что все это невозможно, однако вид у него при этом очень несчастный. Думаю, уже много недель подряд он живет на аспирине и нембутале.

— Рамбо, — медленно произнес Уолдо. — Я вспоминаю этого человека. Посредственность. Только память и никакой интуиции. Не думаю, чтобы я был обескуражен только потому, что Рамбо чувствует себя озадаченным.

— Вам и вправду кажется, что надежда есть?

— Это не должно быть слишком сложным. Я уже немного обдумывал эту проблему. После звонка мистера Глисона. Вы дали мне дополнительные сведения. Сейчас я вижу по крайней мере два новых направления, которые могут оказаться весьма плодотворными. В любом случае, всегда существует хотя бы один правильный подход.

— Значит ли это, что вы принимаете предложение? — настойчиво спросил Стивенс, явно нервничая.

— Принимаю? — Брови Уолдо взлетели вверх. — Мой дорогой сэр, о чем вы? Мы просто ведем светскую беседу. Я не буду помогать вашей компании ни при каких обстоятельствах. Надеюсь, увижу, как ваша компания полностью разорится, обанкротится и развалится. Пусть это послужит для всех хорошим уроком.

Стивенс с трудом сдержался. Обманул! Жирный слизняк просто играл с ним, водил за нос. В нем не было ни капли благородства. Тщательно взвешивая слова, он сказал:

— Я не прошу, чтобы вы щадили САЭК или испытывали к ней жалость, мистер Джонс. Я обращаюсь к вашему чувству долга. Дело касается интересов общества. Жизни миллионов людей зависят от нас. Неужели вы не видите, что наша служба должна существовать независимо от моего или вашего желания?

Уолдо выпятил губы:

— Нет, — сказал он. — Боюсь, меня это совсем не касается. Благополучие всех этих безымянных червей Земли, ползающих по ней, совершенно не моя забота. Я уже сделал для них гораздо больше, чем было нужно. Едва ли они этого заслуживают. Если их предоставить самим себе, то очень скоро они вернутся назад к каменным топорам и пещерам. Вы когда-нибудь видели обезьяну в цирке — одетую, как человек, и выделывающую всякие трюки на роликовых коньках? Так вот, хочу чтобы вы хорошенько запомнили: я не буду изобретать коньки для обезьян.