Избранные дни - Майкл Каннингем

Катарина отпустила горло мальчишки. Стоило ей только положить руку на штурвал поверх обездвиженной руки Саймона, чтобы выправить курс ховерпода, как мальчишка распахнул дверцу и выпрыгнул.

Саймон, по-прежнему не способный шевельнуться, взглянул в зеркало и увидел, как мальчишка грохнулся о землю. У него помутилось перед глазами. Лишь с огромным трудом ему удавалось оставаться в сознании. Ребенок пару раз, подняв облако пыли, перекувырнулся, ховерпод уносился все дальше и дальше от него. Саймон начал слепнуть. Непроницаемая белизна заполнила периферию зрения и теперь смыкалась к середине. Он собрал остатки воли и успел заметить, что мальчишка сел.

К Саймону вернулось зрение, пальцы снова почувствовали штурвал. Он столкнул с них руку Катарины, круто развернул ховерпод и поехал туда, где на обочине, ссутулившись, сидел мальчишка.

— Не назад, — сказала Катарина.

Он ее не слушал. Поступить по-другому он просто не мог.

Саймон затормозил рядом с мальчишкой и вылез из ховерпода.

— Ты цел? — спросил он.

Мальчишка был бледен, как покойник. Он сидел, поджав под себя ноги. На щеке красовалась ссадина. У Саймона опять стал замедляться метаболизм. Перед глазами возникла пелена.

— Ты цел? — повторил он свой вопрос.

Мальчишка медленно кивнул. Саймон присел рядом с ним на корточки, проверил, целы ли руки-ноги. Переломов не было.

— Да вроде цел, — сказал Саймон.

Мальчишка расплакался. Лоб у него был весь в прыщах, нос — крючковатый, глаза — водянистые и бессмысленные.

— Встать сможешь? — спросил Саймон.

Сначала мальчишка не мог ничего выговорить сквозь слезы. Потом пробормотал:

— Что вы хотите со мной сделать?

В его голосе отчетливо слышалась нотка возбуждения.

Седьмой уровень, решил Саймон. По его микросхемам пробежала упругая волна.

Он как бы со стороны услышал самого себя:

— Пришибу тебя, засранца.

Мальчишка вскрикнул, судорожно отполз назад, встал на четвереньки и побежал к зарослям травы.

Нет. Спокойно. Соберись.

— Я хочу твою вкусную жирную задницу. Хочу, чтобы ты отклячил ее так, чтобы мне сподручнее было загнать в нее свой здоровенный татуированный член.

Черт!

Мальчишка завыл. Добравшись до травы, он неловко поднялся на ноги. И снова упал. У Саймона заискрили синапсы, способность мыслить сошла на нет. Это было досадно, но не то чтобы совсем неприятно.

Он сказал:

— Так же наверняка, как вновь возвращаются звезды, поглощенные светом дня, жизнь превосходит величием смерть.

Катарина уже выскочила из ховерпода и бросилась за парнем. Саймон беспомощно наблюдал за обоими. Видел, как она схватила парня — тот всхлипывал, лицо у него было цвета цемента. Видел, как обшарила его карманы и извлекла оттуда камеру. Вернувшись, Катарина с некоторым усилием затолкала Саймона обратно в ховерпод. Подгоняемый ею, он еще был способен двигаться. При отключении, на ранней его стадии, он следовал указаниям другого, но по своей воле ничего делать не мог.

Катарина усадила его на пассажирское сиденье, а сама села за штурвал. Развернув ховерпод, она быстро набрала скорость.

Постепенно к Саймону возвращалась способность управлять собой. Он чувствовал, как это происходит. По всему его существу растекалось тепло, оно наполняло жизнью. Скоро он уже мог сказать:

— Похоже, я слегка вырубился, да?

— Да, — ответила она, сосредоточенно глядя на дорогу.

— Это все микросхемы. Программа. Ничего не могу поделать.

— Я знаю.

И все равно она злилась. Он чувствовал это. Какое-то время они ехали молча.

Он видел, как она набросилась на мальчишку — как ящерица на жука. Кое-что из того, что болтают о надианах, может быть правдой, подумал он. В них есть что-то от животного. Они умеют делать больно.

Наконец Саймон сказал:

— Знаешь, у нас не так много времени.

— Да, — ответила она.

— Мальчишке достаточно застопить какого-нибудь самаритянина на ховерподе. Не исключено, что он уже это сделал. В таком случае Маджиком уже наступает нам на пятки.

— Да.

— А в таком случае нам нельзя оставаться на главной дороге.

— Нельзя.

Она тем не менее продолжала ехать, пристально глядя вперед своими оранжевыми глазами. Ящерица, подумал он. Чертова ящерица.

— В Пенсильвании много старых проселков. Вон там, кажется, будет съезд.

— Да.

— Давай я поведу.

— Я веду.

— Вся эта ерунда случилась со мной только из-за того, что мы напали на ребенка. Мне казалось, я тебе понятно объяснил.

— Я веду.

Он решил не спорить. Она была неплохим водителем. И не хотелось терять времени на то, чтобы останавливаться и меняться местами.

Она свернула на боковую дорогу. Покосившийся знак сообщал, что они въезжают в Хариссберг. Ховерпод несся по лежащему в руинах поселению. Говорили, что штаты, которыми управлял Совет, уже начали сносить подобные руины. По слухам, Маджиком хотел сбыть Пенсильванию с рук, но покупатель никак не находился.

Катарина уверенно вела ховерпод над ухабистой, покрытой выбоинами дорогой. Мимо проносились заброшенные дома и магазины, «Макдоналдсы», «Венди-Кентаки», «Хелс-Форевер», заросшие сорной зеленью, с разбитыми, неосвещенными окнами. Большинство были пусты. В некоторых обосновались надиане, растянувшие снаружи выбеленные солнцем тенты. Они суетились вокруг своих детей, своего развешанного на веревках драного белья, своих костерков.

Катарина с Саймоном несколько часов беспрепятственно ехали на запад. По краям дороги мелькали все те же брошенные дома, закусочные, магазины, а время от времени и большие торговые центры. Они были так неотличимы друг от друга, что Саймон даже забеспокоился, не едут ли они с Катариной обратно по местам, которые уже проезжали. Когда все эти здания использовались по назначению, в них, наверно, было больше индивидуальности. Саймон опасался, что они едут в сторону Нью-Джерси. Таким образом они могли снова оказаться у жилого комплекса, возле которого угнали ховерпод.

Оставалось полагаться на то, что навигационная система исправна. Оставалось только ехать вперед.

Опустилась ночь. Они выпили по два пакета соевого молока. Хотелось чего-нибудь съесть. Молчаливые и голодные, они все мчались сквозь темную пустоту. Фары ховерпода миля за милей освещали разбитую дорогу, которая не вела никуда — только к надежде на Эмори Лоуэлла. Они стремились к месту и дате, заложенным в Саймона пять лет назад.

У Катарины если что-то и вызывало беспокойство, то она не подавала виду. Все так же вела ховерпод, неутомимо глядя вперед своими глазами рептилии.

В конце концов Саймон заговорил:

— Надо бы остановиться на ночь.

— Еще час, — отозвалась она.

— Нет, остановимся прямо сейчас.

Он заметил, как плотнее сжался ее безгубый рот. Женщина-ящерица хотела настоять на своем. Она была надменна и непреклонна.

Но тут Катарина сказала:

— Если хочешь.

Она свернула к обочине. Заглушила двигатель, и ховерпод, выдохнув из-под себя воздух, опустился на землю. Фары погасли. Настала непроглядная тьма, оживляемая лишь жужжанием и стрекотом насекомых.

— Можно выкинуть часть молока и поспать в ховерподе, — сказал Саймон.

— Или в доме.

Своей маленькой яйцевидной головой она показала в сторону от дороги, где, как нарисованные ребенком горы, на фоне звезд едва-едва просматривался ряд домов.

— Формально они по-прежнему являются чьей-то частной собственностью, — сказал он.

Она пошевелила в воздухе растопыренными пальцами — так, видимо, у надиан принято выражать пренебрежение, решил Саймон.

— Отлично, — сказал он. — Мы же с тобой преступники, так ведь? Устроим, что ли, проникновение со взломом?

Они вылезли из ховерпода. Стоя на придорожной траве, Саймон потянулся. Они находились посреди черной, уставленной домами пустоты. Над головами нависали мириады звезд. Здесь, в такой дали от городских огней, их было столько, что не сосчитать.

Солнце планеты Надия было среди звезд, мерцавших над самым силуэтом крыши. Так, маленькая занюханная звездочка.

Вдруг Саймон заметил, что Катарина стоит рядом с ним. Они умеют двигаться совершенно бесшумно, эти создания. Эти ящерицы.

— Надия, — сказала она.

— Ну да.

— Мы говорим Нуртея.

— Знаю.

Надия — название шутливое, отчасти созвучное настоящему. Его пустила одна правая газета, которая назвала планету, где земляне не нашли ни богатств, ни могучего разума, «планетой Нада» — от испанского «ничто». Новое название прижилось.

— Должен был лететь? — спросила она.

— Лично я? Нет, меня сделали позже, пять лет назад. Я, собственно, из последних выпущенных.

— Почему незаконный?

— В смысле, отчего преследуют бедное, безобидное искусственное создание, такое как я?