Завещание фараона - Ольга Митюгина

заключить брачный союз? Это укрепило бы доверие между ним и Тиндаром. У царя Спарты есть дочери?

— Есть, — кивнул Атрид, улыбнувшись. — Тимандра. Только она уже была замужем, когда началась вся эта история. За Эхемом, царем Аркадии. А сейчас вся Эллада знает, что недавно эта красавица наставила своему мужу рога и в итоге сбежала к другому, к царю острова Дулихий. Даже сынишку бросила. — Молодой человек печально вздохнул — а потом махнул рукой. — Это их семейные дела, пусть сами разбираются. Просто невольно задумаешься — а зачем такая жена?

— А больше у Тиндара дочерей нет? — не сдавалась Агниппа.

— Есть. Клитемнестра. Этой малышке только-только пять лет исполнилось, ну какая из нее невеста? — Атрид улыбнулся.

Агниппа вернула улыбку.

— Ну да… Никакая.

— О! — весело хлопнул себя по лбу молодой человек, словно вспомнив что-то важное. — Еще есть Елена! Ей вот-вот три стукнет! — он значительно поднял указательный палец.

Агниппа уже давилась смехом.

— Ладно-ладно, я все поняла!

Юноша посерьезнел.

— А потом… может… Агамемнон считает, что в брак стоит вступать только по любви? Может, ему нравится другая девушка? Которая живет в его родных Афинах. И никаких заморских царевен ему не надо?

— О! — запрокидывая голову, рассмеялась дочь фараона. — Ты не знаешь царей! Если того потребуют интересы государства, они вступят в брак и с горгоной!

Агамемнон иронически вскинул брови.

— Какие познания о царях! У тебя ум политика, — помолчав, вдруг серьезно проронил он. — Ты и сама вполне могла бы быть дочерью царя.

Агниппа опустила голову и зарделась. Жар ее румянца спорил с багрянцем цветка в золоте волос.

— Я же… Мена ведь говорил тебе, что мой отец был богат и…

— Кстати, — подхватил юноша. — Значит, ты знаешь персидский?

— Да, в совершенстве! — кивнула девушка. — А что?

— Ничего, — пожал плечами Агамемнон, не переставая любоваться ею. — Просто хочу получше узнать тебя. На египетском, наверное, тоже говоришь?

Агниппа пожала плечами.

— Это же мой родной язык. Ну… Вернее… моего отца, — поправилась она.

— А на финикийском?

— Похуже… — уклончиво ответила воспитанница Мена. — В совершенстве я знаю лишь четыре языка: египетский, греческий, персидский и ассирийский.

Атрид присвистнул:

— Это немало — знать языки всех ведущих государств Ойкумены! А танцевать и петь любишь?

Девушка замялась:

— По настроению… Хотя, конечно, у меня хорошо получается. А еще, — оживилась она, — я немного играю на лире! Уже здесь, в Афинах, научилась.

Атрид чуть не споткнулся на ровном месте.

— Здесь?..

— Да.

— Но… разве в Беотии тебя этому не учили?

Агниппа побледнела и невольно сделала шаг назад, даже не заметив, что оказалась на самом краю обрыва.

— Н-нет…

— Почему? Ведь в богатых семьях этому учат.

— Так ведь… я… э… А… А мы жили бедно, — совсем растерялась девушка и тут же поняла, что противоречит сама себе. — В смысле… я…

Слова кончились.

— Погоди-погоди! — Атрид нетерпеливо мотнул головой. — Ты же сама сказала, что ваша семья когда-то была богата. Да и Мена мне об этом говорил. Ты знаешь языки, умеешь танцевать. В конце концов, у тебя есть такие дорогие вещи, как пряжка, которую ты мне сегодня подарила. Я не понимаю, Агниппа, — мягко закончил он. — Зачем ты сейчас вдруг начала мне врать?

— Я… — Агниппа провела языком по пересохшим внезапно губам. — Я не понимаю, почему ты… с чего я должна перед тобой отчитываться?

— Нет, не должна, — с жаром ответил Атрид. — Просто я сейчас стою перед очень важным… очень серьезным решением. Если бы от него зависела только моя судьба! Но от того, какой выбор я сделаю, зависят судьбы многих людей. Ошибиться я не имею права. И потому, Агниппа, — мягче промолвил он, — пожалуйста, будь со мной честна. Я должен… мы должны верить друг другу!

— Не понимаю!

Агниппа была бледна, зрачки лихорадочно пульсировали. Она бросила беспомощный взгляд в сторону Мена, который отошел от них уже на довольно приличное расстояние.

— Боги… — прошептала она.

Атрид шагнул к своему золотоволосому чуду, чтобы успокоить, нежно взять за руку…

Она отшатнулась — и сорвалась с обрыва.

Юноша вскрикнул и замер, словно превратившись в соляной столб. Сердце ухнуло в холодную черную пустоту.

Несколько долгих мгновений звенящей тишины… и, забыв обо всем на свете, забыв себя, Агамемнон кинулся спускаться по почти отвесной скале.

Он не думал об опасности, не думал о долге государя — он не думал ни о чем. Перед глазами его стоял образ лежащей на камнях окровавленной Агниппы — и Атрид не полз, а почти бежал по таким отвесным местам, где казалось невозможным не сорваться.

Юношей словно овладело безумие.

Лишь одна мысль, одно стремление вело его — Агниппа!

Неужели ее больше нет?

Как же близко лежит та грань, что отделяет жизнь от смерти! Кто знает, когда переступит ее?

Иногда, увы, внезапно.

Всего полминуты назад он спокойно болтал с девушкой, а теперь…

Зачем он завел этот глупый разговор?!

Наконец молодой человек осмелился бросить полный отчаяния взгляд вниз, и увидел…

Он сразу увидел Агниппу.

Под скалами, вдоль подножия, узкой полосой тянулись заросли маквиса[5] — кустов, над которыми поднимались невысокие деревья с упругими, плотно переплетенными кронами — на их густую сеть и упала девушка. Ветви спружинили, и Агниппу отбросило ниже, на плотный кустарник. Тот хрустнул, частично подломился, частично сдержал удар — и золотоволосое чудо скатилось на галечный пляж.

И осталось лежать, не двигаясь.

Агамемнон закончил спуск и легко спрыгнул с нижнего уступа на узкую галечную полосу между скалами и маквисом. Сдернув с пояса нож, молодой человек прорубился через заросли и подбежал к девушке.

На лбу у нее красовалась царапина, царапины покрывали плечи, руки и ноги, туника разодралась в нескольких местах, из растрепавшихся волос исчез цветок — но девушка была жива, и румянец уже возвращался на ее лицо.

Атрид упал на