Ничейная земля - Збигнев Сафьян

— Что вы этим хотите сказать?

— То, что сказал. — Крудель поудобнее устроился на стуле и еще раз внимательно посмотрел на Эдварда. — Не думаю, чтобы вас подослала полиция.

— Простите…

— Хорошо, хорошо. Я не рассчитываю на то, что вы прямо напишете, кто его убил, но откровенно сказать можете: кого вы подозреваете?

— Не знаю.

— Но ведь какие-то подозрения у вас есть, если пришли ко мне! Кем был Юрысь?

— Журналистом. А раньше офицером «двойки».

— Вот именно. Теперь подумайте: он должен был много знать, а возможно, и вовсе не прекращал работать по своей старой специальности. Из таких мест редко уходят на пенсию. Вы его лично знали? Что он рассказывал?

— Да, собственно говоря, немного.

— Не могу вас понять. Вы ведете себя как посыльный, который пришел за письмом. Ведь вас это дело интересует, правда?

— Да, конечно.

— Тогда перейдем к деталям. Зденеку, моему приятелю, не повезло в любви. Может, вы хотите чаю? У меня здесь есть чай, даже, подождите-ка, и по рюмочке.

— Нет, спасибо.

Крудель пожал плечами.

— Не повезло не потому, что она его не любила, просто выбрал он себе не ту девушку… Да и о чем тут говорить! Мещанка, снобка и к тому же еще глупая. Я ему говорил: оставь, она не для тебя. Если только… — он махнул рукой, — ты не хочешь стать одним из них. Вы ведь знаете, кто такой Ратиган?

— Более или менее.

— Страшно коварная бестия. Витынская исповедовалась перед ним во всем и о Зденеке тоже. А я уверен, что у Юрыся была какая-то цель, раз он крутился вокруг секретарши пана председателя. Это был хитрый лис; может, ему надо было добраться до Ратигана?

— Он никогда об этом не говорил.

Крудель рассмеялся.

— Понятно, что не говорил. Кому-то он мешал. Полиции? Разведке? Вот они его и убрали. А теперь любой ценой хотят найти убийцу. Возможно, кто-то заинтересовался загадочным убийством Юрыся или они просто боятся общественного мнения… Ну а теперь скажите сами, можно ли найти лучшую кандидатуру: человек, который сочувствует коммунистам?

— Зденек ревновал девушку к Юрысю?

— Пожалуй, немного ревновал, но ведь он имел все, а не Юрысь. Я думаю, что Зденек просто не любил этого типа.

— Вам он о нем рассказывал?

— Как-то вспоминал, но без всякой злости. — Крудель включил электрическую плитку и поставил чайник. — Безнадежное дело, — сказал он вдруг. Потом подошел к Эдварду и встал над ним. — Напишите, если вам позволят, что видели этого Круделя, который только что вышел из каталажки. И что он все время повторяет одно и то же: в девять. Да разве это поможет? Даже если редактор пропустит и цензура не снимет? Даже если… — Он замолчал.

— Вы будете давать показания в суде?

— Буду, буду, если… — Крудель махнул рукой.

Вода закипела, он взял чайник и налил две кружки.

— Ничего, — сказал Крудель. — Ноль. Страна слепых! — неожиданно крикнул он. — Слепых! Слепых!

— Осторожнее, кружка!

— А вы, дорогой, не видите опасности? Гитлер тянет лапы, наверху грызутся, на востоке страны карательные экспедиции, тюрьмы полны…

— Не в этом дело.

— А в чем?

— Главное, — сказал Эдвард, — чтобы восторжествовала справедливость.

— Одна-единственная эта? Да беззаконие творится каждый божий день. Несправедливость — это основа, фундамент системы…

— Это демагогия. Я не люблю политики.

— Не любите? — засмеялся Крудель. — Так зачем же вы сюда пришли? Из-за того, что арестован невиновный? Какое значение имеет одно это дело? В крайнем случае, пример, доказательство…

— Минуточку, — прервал его Эдвард. — Меня интересует только дело Юрыся. И именно детали, подробности. Может ли кто-нибудь, кроме вас, подтвердить, что Зденек был здесь в девять часов? Хотя бы дворник?

Крудель вскочил из-за стола и быстрым шагом мерил комнату.

— А если, — сказал он наконец, — действительно кто-то был?

— Думаю, что это очень важно. Если ваши показания покажутся полиции сомнительными…

— А если, — повторил Крудель, — и в самом деле есть такой человек, то какие могут быть шансы? — Он остановился немного наклонившись. — Никаких.

— Вы шутите. В нашей стране суд независим, я юрист, кое-что знаю. Назовите мне фамилию. Жаль, что вы не сказали об этом раньше, давая показания на следствии, теперь это вызовет сомнения.

Крудель сел за стол, он казался очень усталым. Тер кожу на лице, словно мял пластилин.

— Представьте себе, — начал он, — в нашей прекрасной стране бывают люди без фамилий. Я уже об этом думал: этот человек, мой знакомый, который пришел ко мне как раз в девять и застал Зденека, не может или, во всяком случае, не должен давать показания… Понимаете?

— Кажется, да. Его разыскивает полиция, так?

Крудель молчал.

— Я не спрашиваю, — заявил Эдвард, — какое преступление он совершил, меня это не касается, но порядочный человек не будет, спасая собственную шкуру, отказывать в помощи кому-то, кого обвиняют в убийстве. — Эдварду казалось, что сейчас он берет реванш у Круделя. Удар был направлен точно. — Если столько говорят о справедливости, то играть нужно честно.

— Честь! Честь! — крикнул Крудель. — Этому вас учили в школе. Полицейские залпы, увольнения с работы, истязания невинных: вот ваши понятия о чести. Если бы даже я точно знал, что мне удастся спасти Зденека, я не уверен, стал бы я подвергать опасности того человека. Речь здесь идет не об одной человеческой жизни, а о деле.

— Подумайте еще, — холодно сказал Эдвард. Он понимал, что ему не нравится Крудель, что разговор с ним все время вызывает какое-то неприятное чувство. — Спросите своего знакомого. Я ведь могу сюда прийти еще раз.

— Приходите.

Перед приемом у сенатора, уже в вечернем костюме, он зашел на Добрую улицу. Шел снег, Эдвард поднимался по мокрым скользким ступенькам, а когда остановился на пятом этаже, то увидел пожилого мужчину в залатанной куртке, без шапки, тот сидел на пороге квартиры, находящейся на лестничной площадке рядом с комнатой Круделя. Мужчина, не торопясь, жевал краюху хлеба и внимательно наблюдал за Фидзинским. Эдвард постучал раз, второй, снял перчатку, посмотрел на часы — полез было в бумажник за визитной карточкой, но передумал, ему показалось неблагоразумным оставлять в этих дверях столь явный след своего прихода.

— Милостивый государь, — услышал он голос мужчины, — уж вы не к Круделю ли Болеславу?

— Да.

— Вы небось удивляетесь, что я сижу на пороге, но у меня выключили свет, а здесь веселее и все видно. — Он хохотнул. — А если хотите, то могу сообщить вам новый адрес Болеслава Круделя. — Снова смех. — Береза Картузская.

Как Эдвард ни старался, он не мог вызвать в себе чувство негодования, и это его немного беспокоило. На какой-то момент он даже подумал, что все слова, которые он слышал от отца и которые ему повторяли позже, — пусты и бессмысленны. Болеслава Круделя сослали в Березу Картузскую для того, во всяком случае об этом можно догадаться, чтобы он не мог дать показаний на процессе Зденека. Должен ли он, Эдвард Фидзинский, по этому поводу выражать негодование? А если даже и должен? Нет, он ничего не чувствует. Ведь это явное беззаконие. Но разве каждый человек обязан протестовать против беззакония?

Он мог бы подойти к вице-министру Чепеку, который сейчас сидит на диване рядом с пани Виснич, и сказать ему, что он думает о том, как власти поступили с Круделем. Чепек выглядит добродушным, когда улыбается и целует руку сенаторше; над ними горят лампочки в треугольном бра. Горничная подает на подносе рюмки, вице-министр осторожно, двумя пальцами берет одну из них. Он склоняет голову, внимательно слушая слова хозяйки дома. Возможно ли, что он?..

«Пан министр, я должен выразить решительный протест против…» — «Вы сошли с ума, молодой человек! Крудель? Никогда не слышал. Идите к майору Наперале».

Вероятно, он не назвал бы фамилии Напералы, а возможно, вообще не слышал о нем. Слышал, наверняка слышал, они все друг друга знают. Нужно подойти к буфету, поздороваться с молодым Висничем, поискать Иолу… Почему он все время стоит у окна один? Нужно ходить по салону и улыбаться.

«Кто из вас слышал о Болеславе Круделе?.. Нет, я не возмущаюсь, я только спрашиваю».

— Что ты, собственно говоря, хочешь? — спросила Тереса.

Эдвард свет не зажигал; был серый полумрак, ранние, послеобеденные часы, они остались одни в квартире, пани Фидзинская в тот день занималась своими дамскими чаепитиями. Он рассказал Тересе о Завише, Юрысе и Круделе. И зря. Это было после первого визита к Круделю, он еще ничего не знал о Березе. Эдвард немного приукрашивал, ему хотелось в более выгодном свете представить свою роль в этом деле. И конечно же, ни словом не обмолвился о Наперале.

Тереса слушала, полулежа в кресле; он видел ее черные волосы, рассыпавшиеся на светлом подлокотнике, и стройные ноги в тонких шелковых чулках.