Ничейная земля - Збигнев Сафьян

Кофе в «Бристоле», а потом заснеженный Саский сад, залитый солнцем, деревья в серебряной белизне, и, когда неожиданно потемнело небо, Иола прильнула к нему. Как хорошо, что они встретились. Вообще-то она часто о нем думала. А он о ней вспоминал? Конечно. Эдвард не смотрит на часы, забыл, что его ждет Тереса. Он провожает Иолу на Крулевскую, они входят в ту же самую подворотню, губы Иолы холодные и влажные. Нет — это не поцелуй, скорее — обещание поцелуя; «Завтра я занята, послезавтра тоже, еду на три дня к дяде в деревню, знаешь: санки, на лыжах за лошадью, но через неделю, да, точно, через неделю родители устраивают пирушку для друзей, так, без всякого повода, обязательно приходи. Я жду, буду ждать».

Итак, он был приглашен на прием в семейство Висничей. Эдек не сказал о приглашении Тересе, одной только матери, она могла это оценить. Впрочем, Фидзинская много знала о сенаторе и его семье. (Не все, конечно, например, ничего о счете, который только что открыл Виснич в одном из швейцарских банков, но зато много о пани Катажине, вернее, Екатерине, из княжеского, как сама она утверждала, рода Батурьевых. Злые языки, правда, твердили, что старик Батурьев был обыкновенным попом, поселившимся под Седльцами, но пани Екатерина любила рассказывать о поместьях в Саратовской губернии и считала себя единственной «настоящей» аристократкой среди жен польских вице-министров. Она все еще интересовалась молодыми мужчинами, поэтому мать советовала Эдеку быть вежливым и внимательным…)

Эдвард стоял в холле и, снимая пальто, видел перед собой анфиладу ярко освещенных комнат. Он чувствовал смущение и злился на себя за это, ведь среди мужчин во фраках, военных в парадных мундирах, дам в вечерних туалетах, в золоте, в парче много было знакомых, которых он видел за чаем у матери, а до этого у отца, иногда у дяди Верчиновского. Здесь он не был чужим, не носил фамилию, которую они слышали бы впервые, но жил в другом мире, здесь его воспринимали как дальнего родственника, о котором сразу же забывают после нескольких вежливых слов. Эдек увидел себя в зеркале: черное и белое, непослушные волосы спадают на лоб, лицо худое, узкое, породистое, как говорил дядя, добавляя: «Весь в нас, копия — дед». Верчиновские гордились знатной родней, будто бы кто-то из их рода, какой-то забытый прадед, был женат на Чарторыской, значит, в его жилах тоже текла кровь…

Подбежала Иола, и Эдека представили или, скорее, напомнили о нем госпоже сенаторше, он поцеловал узкую ручку, на него внимательно смотрели черные, немного выпуклые глаза.

— Помню, — сказала она. — Вы с Иолой бегали, а теперь… но… но… Чем занимаетесь?

— Эдек — журналист, — вставила Иола.

— У меня вы встретите самых знаменитых людей пера. Редактор Ястшембец, и к тому же приедет сам Барозуб. Прошу вас, чувствуйте себя как дома…

Она уплыла, и через минуту Эдек увидел ее в обществе высокого господина и маленькой толстой женщины.

— Полковник Леский, — шепнула Иола. — Знаешь, кто он? Человек из ближайшего окружения маршала… А тот мужчина у окна — вице-министр Чепек. Он пробовал немного за мной ухаживать. Мама умеет подбирать знакомых, правда? В Варшаве говорят, что тот, кто не бывает у Висничей… — Она говорила почти шепотом. — Я сейчас… оставлю тебя на минутку одного. Молодежь тебе знакома.

Эдек взял рюмку и подошел к окну. Рядом вице-министр Чепек и полковник Леский вели оживленную беседу. До него доносились отдельные слова.

— Они должны понять, — излагал Чепек, — что самое главное — это уметь уважать государственные интересы. Наша молодежь или слишком романтична, или равнодушна. Иногда буйная. Нет у нее еще тех традиций, которые сложились в Германии: гармония, порядок, послушание…

Леский кивал головой, склонившись над Чепеком. Он напоминал Эдварду аиста, пытающегося выловить лягушку из лужи.

В этот момент к ним подошла красивая девушка в бледно-розовом платье. Чепек склонился над ее рукой, а его губы были похожи на удлинившееся рыльце, обнюхивающее лакомый кусочек.

— Как давно я вас не видел, панна Кристина!

— Похоже, что пан министр совершенно обо мне забыл. Папа приглашает в Вилкомижицы.

— Приеду, приеду, с большим удовольствием приеду… Как я мечтаю о лесе, о деревенском воздухе!

Эдек приоткрыл занавеску, за окном шел снег. По Крулевской ехал трамвай, парень без шапки, в коротком пальтишке с поднятым воротником и девушка подбегали к остановке на Краковском Предместье.

А я стою здесь, подумал Эдек. Тут он увидел Тадека Виснича, старшего брата Иолы, в мундире подпоручика. Ах, как красиво он выглядел! Щелкнул каблуками, подходя к Чепеку и Лескому, заметив Эдварда, кивнул ему. А посреди салона шествовал сенатор Виснич. Седина делала его более значительным. С нескрываемым удовольствием смотрел сенатор на сына, явно радуясь тому, что молодой подпоручик не ищет общества молодых людей, а беседует с вице-министром и полковником. Все-таки сколько достоинства в старике Висниче! Каждый поклон, взгляд глубоко посаженных голубых глаз хорошо продуманы и значительны. Когда сенатор говорит: «Я рад, дорогой министр, что наконец-то мы можем встретиться неофициально…» — он придает своим словам особый смысл, ясно, что они не случайны, что Виснич и Чепек могут сказать друг другу нечто важное. Эдвард отходит чуть в сторону, словно боится, что его непосвященное ухо услышит какую-нибудь государственную тайну, но разговор ведется о жене одного генерала, оба понижают голос, и вдруг перед Эдвардом неожиданно появляется физиономия майора Напералы. Он слышит: «Но конкретно, молодой человек, конкретно, как дело было? Ничего ведь не происходит само собой. Ты шел, и кто с тобой поздоровался? Как он тебе подал руку? Только коснулся или дружески пожал ее?..»

Эдвард стряхивает пыль с лацкана смокинга; больше всего ему хочется сейчас увидеть себя в зеркале, чтобы еще раз проверить, не испачкал ли он смокинг. Напералы здесь нет; впрочем, при полном свете, среди красивой мебели, на натертом полу Наперала выглядел бы совершенно иначе. Вероятно, он не был бы грозен, а доброжелателен, сердечен и величав, как сенатор Виснич.

А если Наперала снова его схватит? Сейчас у него для этого даже есть повод. Эдвард очень хорошо может себе представить их встречу: «Так как там у вас было с этим Круделем, молодой человек? Конкретно?»

Фидзинский пошел к Круделю уже после того, как получил приглашение к Висничам, после встречи с Иолой. Узкие деревянные ступеньки вели на пятый этаж, некрашеные двери, все в дырах и трещинах, как будто кто-то рубил их топором. Он постучал и увидел молодого мужчину, широкоплечего, с головой, посаженной на довольно короткой шее, немного опухшее лицо, глаза из-под густых бровей глядят серьезно и недоверчиво.

— Пан Болеслав Крудель?

— Ага. В чем дело?

Вот пригласить бы этого Круделя сюда, в салон Висничей. В потертых, мятых брюках и в свитере посадить на диванчик в стиле рококо, под голландское бра в углу, Подпоручик Виснич, Иола, Крудель. И вице-министр Чепек. Они схватили бы друг друга за горло. Крудель бросает Чепека на пол и тяжелой походкой, сутулясь, расталкивая гостей, идет к столу. Накладывает себе рыбу на тарелку, гору рыбы, льет коньяк в стакан. Переполох… Но Чепеку тоже палец в рот не клади. Он нашел бы, что сказать Круделю. Это только он, Эдвард, ни два ни полтора, словно идет посредине и ни на что не может решиться. Второй раз — и снова оказался тряпкой! В первый раз с Напералой, во второй — с Круделем!

— Вы кто?

Эдвард объяснил, все время чувствуя на себе внимательный взгляд Круделя, что он репортер из газеты, в которой работал Юрысь, поэтому считает своим долгом расследовать обстоятельства смерти капитана запаса, возможно, что-то удастся поместить в прессе… Завиша просил, чтобы Эдек не называл его фамилию и именно так объяснил Круделю цель своего визита.

Хозяин пригласил его в комнату. Там царил настоящий хаос: книги на полу под окном, одежда на стуле, Крудель поставил на стол большую металлическую пепельницу и предложил Эдварду сигарету.

— Значит, вас полицейская версия не устраивает?

Он напоминал боксера, который ищет слабое место у противника, чтобы нанести удар.

— Под каким соусом вы хотите все это подать? — продолжал он атаковать, не получив ответа на первый вопрос.

— Только правду.

Улыбка; Крудель расстегнул пиджак и почесывал себе грудь.

— Кто за вами стоит?

— Мне нужны детали, — вспомнил Эдек наставления Завиши. — Как можно больше деталей, ведь любая из них может быть важна, если по-настоящему займутся этим делом… В тот день Зденек у вас и вправду был в девять часов?

— Конечно был. А вы что хотели бы услышать? Вот вы говорите «детали». О них позже, они действительно могут быть важны. Если вы и в самом деле честный журналист, то можете сделать доброе дело. Я спросил: «Кто за вами стоит?», вы мне не ответили. Это значит, что кто-то есть. Не хотите, не говорите. Я знаю «Завтра Речи Посполитой», простите за откровенность, но я ничего хорошего от этой газеты не жду. Не исключаю другого, что кому-то по каким-то там причинам, такие случаи бывают, нужно узнать правду или хотя бы часть правды. Мне скрывать нечего. Ситуация достаточно ясная, и если у вас хватит смелости, то вы должны признать, что я прав: еще одна провокация. Эдек, то есть Зденек, был близок к левым молодежным кругам в политехническом. Я сказал только: был близок, но им вполне достаточно, чтобы поднять крик: «Преступление студента-коммуниста!» А этого Юрыся они убрали сами.