Красная комната - Август Стриндберг

– Нет, черт побери, этим не наешься…

– Еще не все. «Добавить растительное масло, винный уксус, сливки и перец…» Да, теперь и я вижу, что это нам не годится. Не хочешь ли чего-нибудь поосновательней?

– Почитай-ка про голубцы, это самое вкусное, что я только знаю.

– Нет, не могу больше читать вслух, хватит.

– Ну, пожалуйста, почитай еще!

– Оставь меня в покое!

Они снова замолчали. Свечка погасла, и стало совсем темно.

– Спокойной ночи, Олле, закутайся во что-нибудь, а то замерзнешь.

– Во что же мне закутаться?

– Сам не знаю. Правда, здесь презабавно?

– Не понимаю, почему люди не кончают самоубийством в такой собачий холод.

– Это совсем не обязательно. Хотел бы я знать, что будет дальше.

– У тебя есть родители, Селлен?

– Нет, ведь я внебрачный; а у тебя?

– Есть, но их все равно что нет.

– Благодари провидение, Олле; нужно всегда благодарить провидение… хотя я и не знаю, за что его благодарить. Но пусть так и будет!

Снова воцарилось молчание; на этот раз первым заговорил Олле:

– Ты спишь?

– Нет, лежу и думаю о статуе Густава Адольфа; поверишь ли…

– Тебе не холодно?

– Холодно? Здесь так тепло!

– Правая нога у меня совсем окоченела.

– Втащи на себя ящик с красками, засунь под одежду кисти, и тебе сразу станет теплее.

– Как ты думаешь, живется еще кому-нибудь так же плохо, как нам?

– Плохо? Это нам-то живется плохо, когда у нас есть крыша над головой? Я знаю одного профессора из Академии, ходит в треугольной шляпе и при шпаге, а ему приходится гораздо хуже. Профессор Лундстрём половину апреля проспал в театре в Хмельнике! В полном его распоряжении была вся левая ложа у авансцены, и он утверждает, что после часа ночи в партере не оставалось ни одного свободного места; зимой там всегда очень уютно, не то что летом. Спокойной ночи, теперь я сплю!

И Селлен захрапел. А Олле встал и долго ходил взад и вперед по комнате, пока на востоке не заалел рассвет; и тогда день сжалился над ним и послал ему покой, которого не дала ночь.

Глава 25

Последняя игра

Прошла зима: медленно для самых несчастных, чуть побыстрее для менее несчастных. И наступила весна с обманчивой надеждой на солнце и зелень, а потом было лето – короткая прелюдия к осени.

Как-то майским утром литератор Арвид Фальк из редакции «Рабочего знамени» шел под палящим солнцем по набережной и смотрел, как стоят под погрузкой и отчаливают от берега суда. Внешность его давно уже не была столь изысканной, как прежде; его черные волосы отросли несколько длиннее, чем предписывала мода, а борода а la Генрих IV придавала его исхудалому лицу выражение какой-то необузданности. Глаза горели тем зловещим огнем, какой обычно выдает фанатиков и пьяниц. Казалось, он ищет подходящее судно, но никак не может решить, какое выбрать. После долгих колебаний он подошел к матросу, который вкатывал на палубу брига вагонетку с тюками. Фальк вежливо приподнял шляпу.

– Скажите, пожалуйста, куда идет это судно? – спросил он застенчиво, хотя самому ему казалось, будто он говорит смело и решительно.

– Судно? Но я не вижу никакого судна!

Все, что стояли вокруг, разразились смехом.

– Если хотите узнать, куда идет бриг, прочитайте вон там!

Фальк сначала несколько оторопел, но потом рассердился и запальчиво сказал:

– Вы что, не можете вежливо ответить, когда вас вежливо спрашивают?

– А пошел ты к черту! И не очень-то шуми здесь! Не то попадет!

На этом разговор закончился, и Фальк принял наконец нужное решение. Он повернулся, прошел по переулку, пересек Торговую площадь и свернул на Киндстугатан. Он остановился у подъезда очень грязного дома. И снова его охватили колебания, потому что он никак не мог преодолеть свою врожденную нерешительность. В этот момент появился оборванный косоглазый мальчуган с длинными полосами гранок в руках; едва он попытался прошмыгнуть мимо Фалька, как тот схватил его за плечо.

– Редактор у себя? – спросил Фальк.

– Да, он здесь с семи часов, – ответил мальчуган, запыхавшись.

– Обо мне спрашивал?

– Да, много раз.

– Злой?

– Да-а. Как всегда.

И мальчуган стрелой полетел вверх по лестнице. Последовав за ним, Фальк вошел в редакционную комнату. Это была жалкая каморка с двумя окнами, выходившими на темную улицу; возле каждого окна стоял некрашеный стол с бумагой, пером, кипой газет, ножницами и бутылкой клея.

За одним из столов сидел наш старый приятель Игберг в изодранном черном сюртуке и читал корректуру; за другим столом, где обычно работал Фальк, расположился какой-то господин без пиджака и в черной шелковой шапке, как у коммунаров. Его лицо заросло рыжей окладистой бородой, а судя по его приземистой фигуре, можно было предположить, что он из рабочих, Когда Фальк вошел в комнату, коммунар сделал под столом резкое движение ногами и засучил рукава, обнажив синюю татуировку с изображением якоря и буквы «R». Потом он взял ножницы, проткнул ими первую полосу утренней газеты, что-то вырезал и, сидя спиной к Фальку, грубо спросил:

– Где вы пропадали?

– Я был болен, – ответил Фальк, как ему самому показалось, вызывающе, но Игберг потом утверждал, что очень кротко.

– Ложь! Вы развлекались и пьянствовали! Вчера вечером вы сидели в «Неаполе», я вас видел!

– Я, кажется, могу сидеть…

– Вы можете сидеть где захотите, но сюда обязаны являться вовремя, согласно договору! Уже четверть девятого! Я знаю, есть умники, которые окончили университет и считают, что научились там всему на свете, но они не научились соблюдать порядок! Разве не безобразие опаздывать на службу? Только прохвост может вести себя так, что хозяину приходится делать за него его работу! Теперь все стало с ног на голову! Рабочий помыкает своим хозяином, который дает ему работу, а капитал из угнетателя превращается в угнетенного! Вот как обстоит дело!

– Это когда же вы пришли к такому выводу?

– Когда? Сейчас, сударь! Только сейчас! И надеюсь, он соответствует истине! Но я узнал еще кое-что! Вы, сударь, оказывается, невежда – вы не умеете писать по-шведски! Пожалуйста, взгляните! Что здесь написано? Читайте! «Мы надеемся, что всех тех, кого на будущий год призовут на военную службу…» Нет, вы слышали что-нибудь подобное! «Всех тех, кого…»

– Да, совершенно правильно! – сказал Фальк.

– Правильно? Да как вы можете это утверждать? В повседневной речи мы говорим «всех тех, которых», значит, так и надо писать.

– Но в винительном падеже…

– Не нужны мне ваши ученые фразы, на них далеко не уедешь! И нечего молоть вздор! И потом, вы пишете «призовут» через «о», а не через «а», хотя мы говорим «призвать»! Молчите! «Призовут» или «призавут», как правильно? Отвечайте!

– Говорят, конечно…

– Говорят «призавут», значит, так и надо писать! Может, я и глуп, если все на свете идет кувырком, может, я не умею говорить по-шведски! Но ничего, с этим я еще разберусь! А теперь за работу и больше не опаздывайте!

Он с рычанием вскочил со стула и влепил затрещину мальчику, который принес корректуру.

– Ах ты, негодяй, спишь средь бела дня! Я отучу тебя спать на работе! Ты у меня сейчас получишь!

Он схватил свою жертву за подтяжки, швырнул на ворох непроданных газет и, вытащив из брюк ремень, начал пороть.

– Я не спал, не спал, я только немножко задремал! – кричал мальчик, извиваясь от боли.

– Ax, так ты еще и отпираешься! Уже научился лгать, но я научу тебя говорить правду… Ты спал или не спал? Ну, говори правду, а не то тебе будет плохо!

– Я не спал! – заикаясь, пролепетал несчастный, который был еще слишком молод и неопытен, чтобы выйти из трудного положения при помощи лжи.

– Ты все еще отпираешься! Какой закоренелый негодяй! Так нагло лгать!

Он уже хотел было снова взяться за юного поборника истины, но тут к нему подошел Фальк и твердо сказал:

– Не бейте мальчика; я видел: он не спал!

– Нет, вы только послушайте! Какой забавник! «Не бейте мальчика»! Кто это там высказывается? А то мне показалось, будто комар жужжит над ухом! Может, я ослышался? Надеюсь, что ослышался! Очень надеюсь! Господин Игберг! Вы славный человек! Вы не учились в университете! Скажите, вы случайно не заметили, спал или не спал этот мальчишка, которого я, как рыбу, держу сейчас за подтяжки?

– Если он и не спал, – ответил Игберг, флегматично и покорно, – то как раз собирался заснуть!

– Правильный ответ! Господин Игберг, подержите-ка его за брюки, а я возьму палку и поучу этого юнца говорить правду!

– Вы не имеете права бить его, – заявил Фальк. – Если вы только тронете его, я открою окно и позову полицейского!

– Я здесь хозяин и волен бить своих учеников сколько захочу! Он мой ученик и когда-нибудь будет работать в редакции. Обязательно будет, хотя некоторые субъекты с университетским образованием и полагают, что в газете без них не обойтись! Послушай, Густав, разве я не учу тебя газетному делу? Ну? Отвечай, но говори правду, а не то!..