Музыкальные диверсанты - Максим Кравчинский

Первый автограф Александра Новикова. Второй справа — автор книги. Москва, Театр Эстрады. Февраль 1991. Фото Игоря Глебова

…В феврале 1991 года в Театре эстрады на Берсеневской набережной состоялся первый сольный концерт артиста. Зал неистовствовал. Было заметно сильное волнение поэта. Странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены и никто не смеет указывать ему, что исполнять и как.

Кстати буквально накануне я услышал в пригородной электричке частушку:

Как на нашей на РусиСтало жить свободно.Выходи и голосиЧто душе угодно.

Новиков выложился по полной. Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением свободы!

Тогда казалось, что этот концерт ставит финальную точку в длинной истории идеологического противостояния, где даже музыка считалась оружием. Еще бы, ведь «запрещенные песни» звучали не где-то за бугром, а прямо под стенами Кремля!

Но жизнь готовила свой, никем не предсказуемый, сюжет.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Погранзастава по периметру страны,

Мы начеку; в состоянии войны».

Наше исследование под кодовым названием «Музыкальные диверсанты» завершилось. Пора подвести итоги и ответить на ряд вопросов.

Во-первых, являлась ли песня оружием в противостоянии систем?

Несомненно, да. С появлением на Западе первых эмигрантов они пусть и не часто, но записывали на пластинки композиции разной степени антисоветской направленности, от прямолинейных музыкальных агиток вроде «Письмо с родины» Давида Медова до более нейтральных творений Надежды Плевицкой, Веры Смирновой или Михаила Вавича.

Однако, несмотря на то что в общей массе откровенно (или аллегорически) подрывные композиции составляли ничтожный процент, советская цензура предпочитала не разбираться, а тотально запретить все созданное «бывшими». Государственная установка «эмигрант — значит враг» распространилась и на «легкий жанр». Средств пропаганды (как и возможностей для досуга) в двадцатые годы было немного. Концерты, домашний граммофон, песни да частушки… И тут было важно, чтобы звучал репертуар проверенный, без намека на контрреволюцию и сомнений в справедливости нового порядка. Чтобы никакой «белогвардейщины», никаких воспеваний старорежимных ценностей и тем паче никакой клеветы на государство рабочих и крестьян.

Заданный в первые годы советской власти тренд государственной политики оставался неизменным фактически до распада советского государства.

Второй вопрос: являлась ли музыкальная пропаганда индустрией?

Являлась, но очень короткий промежуток времени, а в целом — нет. На заре существования СССР это было просто невозможно из-за неразвитости технологий: пластинки хрупкие и трудные в транспортировке, граммофоны (да и патефоны) слишком громоздкие, ненадежные, а главное — маломощные, радио же еще не имело достаточного охвата. К концу 30-х годов ситуация изменилась коренным образом. И дело не столько в новых технических средствах и появлении бытовых радиоприемников, сколько в начавшейся Второй Мировой войне и, как следствие, возникшей необходимости ежедневной пропаганды. И песня оказалась реальным оружием психологической войны.

На базе организации «Винета», отвечавшей у немцев за пропаганду на восточном направлении, функционировали радиостанции, типографии, киностудии, культбригады, выпускались пластинки и печатались листовки. В Русской освободительной армии и других частях, воевавших на стороне гитлеровцев, существовали специальные подразделения «активной пропаганды», которые агитировали «за немецкую власть», в том числе и песнями. В ряде частей были свои ансамбли и оркестры, а газеты на оккупированных территориях часто печатали «песни русских добровольцев», выдержанные в откровенно антибольшевистском духе.

С началом холодной войны некоторые приемы агитации сохранились. Пик активности «музыкальных диверсантов» пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы. Вот перечень изданных за эти пятнадцать лет проектов, где четко прослеживается антисоветский мотив:

1. Борис Брюно. «Белогвардейские песни» (?), (Марокко, 195?)

2. Леонид Пылаев. «Мои песенки», (Германия, 196?).

3. Александр Варди. «Международная амнистия» (Нидерланды, 1970).

4. Теодор Бикель. «Не могу больше молчать» (США, 1971).

5. Давид Эшет. «Запрещенные песни» (Израиль, 1972).

6. Нугзар Шария. «Песни советского подполья» (США, 1972).

7. Слава Вольный. «Песня ГУЛАГа» (ФРГ, 1974).

8. Дина Верни. «Блатные песни» (Франция, 1975).

9. Александр Галич. «Крик шепотом» (Норвегия, 1975).

10. Александр Галич. «Веселый разговор» (Израиль, 1975).

11. Александр Галич. «Русские песни Холокоста» (Израиль, 1975).

12. Саша и Лена. «Прощай, Россия!» (США, 1976).

13. Саша и Лена. «Письмо из СССР» (США, 1978).

14. Глеб. «Подпольные песни» (Франция, 1980).

15. Алексей Хвостенко. «Прощание со степью» (Англия, 1981).

16. Александр Галич. «Смех сквозь слезы» (США, 1982).

17. Ян Бал. «Брайтонштат» (США, 1983).

18. Дмитрий Сергеев и Романовский. «Зоопарк» (США, 1983).

19. Ян Бал. «Туфелька для Золушки» (США, 1984).

20. Альберт Корабельников. «Русский акцент» (США, 1985).

Однако, несмотря на внушительный список, назвать всю эту деятельность частью индустрии категорически невозможно. Все это было лишь попытками заработать (деньги, имя, славу) на горячей теме холодной войны. За исключением проекта «Международной амнистии» и, возможно, первой пластинки Галича, все записи выпускались за счет средств автора (или группы авторов). Никакие государственные учреждения, фонды, радиостанции или спецслужбы не вложили в их реализацию ни цента, пфеннига, сантима и тем более шекеля.

Возможно, виной всему неудачный опыт «Международной амнистии». На изданном диске все 10 песен спели дикторы радио «Свобода»: Пылаев, Юрасов, Зотова… Пластинка забрасывалась известными путями в СССР. Но то ли невнятный (чересчур зашифрованный дизайн), по которому абсолютно нельзя понять концепцию, язык, содержание и даже узнать название песен, то ли несовременный (да и, откровенно говоря, плохо спетый) материал про ужасы «сталинских лагерей» и аресты за «опоздание на работу» тому виной, но пластинка провалилась. По словам сотрудника радиостанции Ивана Толстого, планировалось, что будет издано шесть таких альбомов, а свет увидел лишь единственный. Видимо, не получили его создатели ожидаемого резонанса и свернули неперспективное направление. Потому, можно предположить, и все остальное хоть и завернутое в броскую пропагандистскую упаковку, но являлось исключительно частной инициативой. Оговорюсь, что исключение, скорее всего, составляла лишь дебютная работа Галича «Крик шепотом». Есть косвенные доказательства, что НТС помогал как минимум в ее распространении.

Такие пластинки использовали наши пропагандисты во времена ВОВ.

«Национальный комитет “Свободная Германия” был основан в 1943 году <…> по инициативе советского правительства.

Его членами являлись немецкие военнопленные, политики-коммунисты и писатели. Целью комитета являлось <…> окончание войны при помощи пропаганды. <…> Была задача убедить солдат <…> перейти на советскую сторону», — пишет Dr. Rainer Lotz.

(Фото и пояснения с сайта ivww.Russian-Records. сот)

Во время работы над книгой мне посчастливилось выйти на интереснейшую женщину — активную участницу диссидентского движения в СССР, двоюродную сестру Натальи Решетовской, первой жены Солженицына Веронику Штейн. Оказавшись в 1972 году в США, она в скором времени стала сотрудницей International Literary Center. Эта американская организация (отпочковавшаяся ранее от радио «Голос Америки») располагалась в самом центре Нью-Йорка, на Парк-авеню, и занималась тем же, что и оперативники НТС в европейских портах, — засылкой русских книг в СССР. Вероника Штейн отвечала как раз за работу с самиздатом, который приходил из Союза. Базовым условием было деструктивное начало по отношению к советской идеологии или как минимум наложенный в СССР запрет на произведения того или иного автора.

Галич на дне рождения Растроповича с Галиной Вишневской, Иосифом Бродским (справа) и Михаилом Барышниковым. Нью-Йорк 27.03 1976. Фото Л.Лубяницкого

В частности, выпускались, недоступные гражданам нашей страны книги Мандельштама, Вагинова, Булгакова, Цветаевой…